Их было четверо - Пётр Феофилактович Гордашевский

могу… Поведу в «домик». Только надо разузнать, когда там был Кривошеин в последний раз. Потом придумать что-нибудь дома, чтобы мама не знала.

Лаборатория превращений

Мария Николаевна недовольно поморщилась, когда Тима, глядя в сторону, сказал, что им всем — ему, Кате, Вану и Виктору — хочется послезавтра пойти в горы с раннего утра.

— Мы ненадолго, дня на три-четыре. И ты не волнуйся, ничего с нами не случится.

— Я все равно буду волноваться, — сказала Мария Николаевна. — Но вас я не удерживаю. Вы взрослые ребята и, надеюсь, будете благоразумны.

— Ну конечно, можешь не сомневаться! — с облегчением вздохнул Тима.

В этот момент он говорил искренне — он действительно решил про себя быть очень осторожным, и то, что он сейчас, в эту секунду, не врет, немного успокаивало его совесть.

«Эх, — думал он с тоской, — был бы здесь папка, он бы все понял! Может быть, даже сам повел нас… Хотя нет — мама ни за что не согласилась бы. Вот сказали, что в горы хотим идти, и то она заволновалась, а туда… нет, ничего бы не вышло. Может, отменить? — колебался он. — Невозможно! Виктор засмеет. И потом, раз сказано, значит, баста», — твердо решил он.

— А что вы с собой возьмете? — спросила Мария Николаевна. — Хлеба нужно купить. Потом надо посмотреть, как у меня с консервами.

— Вы не беспокойтесь, Мария Николаевна, — вступила в разговор Катя, — мы всё сами купим, всё приготовим.

— Ну, смотрите! А то еще помрете с голоду по дороге, — засмеялась Мария Николаевна. — Палатка твоя в порядке, Тима?

— В порядке. Да ты правда, мама, не хлопочи. Ведь идем не первый раз. Мы с Ваном бывалые… Да, Ван? — Тима хлопнул приятеля по плечу.

Мария Николаевна это знала и все же беспокоилась. На минуту ей показалось, будто Тима что-то скрывает.

«Почему он отпрашивался отвернувшись? — думала она, ворочаясь на своей постели. — Нет, трудно с мальчиками — не понять их вкусов, стремлений, их внутреннего мира. С девочками другое дело. Скорей бы Сережа приехал, с ним все проще и легче. И этот Виктор… Не знаешь, как с ним держаться, такой он сухой, надменный, скрытный. Не то, что мой Тимка, — у того душа нараспашку! Нет, нет, он ничего не скрывает, просто мнительность… Подумаешь, отвернулся к окну! Ну и что же? Где это написано, что отпрашиваться в дальнюю прогулку нужно, обязательно глядя в глаза? Пустяки, моя обычная мнительность, не больше. Просто не люблю, когда «моих мужчин» нет дома».

Мария Николаевна Тиму и мужа называла «мои мужчины» и действительно не любила, когда они вдвоем отправлялись на рыбалку или в горы, а она оставалась одна.

«Или, как в тот раз, не говоря мне ни слова, затеяли всю эту историю в лаборатории, — продолжала она размышлять. — Ну, я им такое тогда задала, во второй раз не захотят…»

—————

Чуть брезжило утро. Джохор еще спал. Ребята, взяв для виду рюкзаки, палатку и все, что полагается для путешествия в горы, отправились в «домик». Тима разузнал, что Анатолий Степанович Кривошеин был в «домике» вчера; сегодня он собирался дня на три уехать на рыбалку. Все отлично складывалось. Трех дней им вполне хватит. Успеют вернуться вовремя, никто и не заметит.

По дороге в условленном месте они встретились с Ваном.

— Ну как, порядок? — спросил Тима у друга.

— Полный, — улыбнулся Ван.

И вся компания зашагала дальше.

Утром Тиме их затея показалась уже в другом свете.

В самом деле, что тут особенного? Раз об их путешествии никто не знает, значит, некому и волноваться. Мама не волнуется, стало быть, все в порядке.

«Вернусь и все расскажу. Конечно, нам достанется, говорить нечего, но дело будет сделано».

— Все будет хорошо, — вслух произнес Тима.

Катя удивленно посмотрела на него:

— Ты что?

— Да так, не обращай внимания, — засмеялся Тима.

Увлеченный предстоящим путешествием, он был бодр и энергичен. Виктор, как всегда, уверен и спокоен.

А Катя и Ван радостно возбуждены. Катя потому, что ликовала при мысли о таинственном и необыкновенном путешествии, а Ван думал о предстоящем как о чрезвычайно любопытном научном эксперименте. Взрослые говорили о Ване как о будущем ученом, удивлялись его знаниям, далеко превосходящим обычный школьный уровень. Он очень много читал, отлично запоминая прочитанное, и часто удивлял учителя естествознания сложными вопросами, иной раз даже ставил его в тупик. Микробиология была его страстью. Он готов был целые дни проводить возле микроскопа, рассматривая крошечные существа, плавающие в капле воды.

— Ты совсем как Левенгук, — смеялся Тима.

Они оба недавно прочитали интересную книгу о голландце Антонио Левенгуке, впервые заглянувшем в мир невидимых существ. Их поражало, как это невежественный торговец сукном мог сделать такое величайшее открытие. Подумать только, тысячелетиями люди даже не подозревали о существовании крошечных живых организмов, пока Левенгук в XVII веке не увидел их через свое увеличительное стекло. А все потому, что Левенгук увлекался шлифованием линз. Он достиг в этом деле такого искусства, что во всем мире ни у кого тогда не было столь совершенных линз, как у него. Соединенные вместе, они давали сильное увеличение, в сто шестьдесят раз. Это было очень много для того времени. Левенгук с любопытством рассматривал через них все, что попадалось под руку: волосы, шерсть животных, растения, насекомых. И все это приобретало неожиданный вид, совсем не похожий на тот, каким он представлялся невооруженному глазу.

Но самое удивительное Левенгук обнаружил в капле воды, когда взглянул на нее через свой микроскоп. Великий боже! Да в этой капле полным-полно каких-то «зверушек»! Они суетятся, плавают, словно рыбы.

С тех пор Левенгук стал искать «живых зверьков» всюду. Он снял белый налет со своих зубов, и там тоже оказался целый зверинец. «Животных у меня во рту больше, чем людей в Соединенном Королевстве», — записал он в свою книжечку.

Как-то раз Левенгук встретил на улицах Дельфта (голландский город, где он жил) древнего старца и огорошил его вопросом:

— Вы чистили когда-нибудь зубы?

— Нет, — ответил ошеломленный старик.

— Вот где богатейший зверинец! — воскликнул Левенгук и потащил старика к себе домой.

…Когда Левенгук сообщил о своем открытии английскому Королевскому обществу, многие ученые подняли его на смех. Им казалось, что