Орден Небесного клинка (СИ) - Грай Владислав

— На острове, дочь моя. На острове.

— Ну как ты можешь? — Мари вздохнула, закатив глаза. — Она ведь твоя мать!

— Взгляни на это с другой стороны, — мама положила руку на плечо дочери. — Если мы вернём своё, то у нас средств хватит и на бабушку.

— Когда мы найдём этот остров? Мы ведь даже точно не знаем, что там! — воскликнула Мари. — Может, лучше продать эту квартиру и купить подешевле?

— Это квартира семьи! Это место должно напоминать тебе, кто мы есть! — повысил голос отец. — Ступай и обыщи кабинет Свивера.

— Хорошо, папа, — стиснула зубы Мари.

Она развернулась, погладила Перри по голове и, мягко улыбнувшись ему, вышла из родительского дома.

Дождь так и не перестал. Глядя на падающие капли, Мари видела деньги. Деньги, лежавшие в её футляре из-под виолончели. Работа горничной не принесёт ей восемьсот тысяч ют, как и продажа имеющегося антиквариата.

Дождь барабанил о зонт, машины шумели колёсами о брусчатку и звучно разбрызгивали воду из луж, где-то позади раздался звон колокольчика. Мужчина, шаркая подошвами, вышел из ликёро-водочного магазина. Мари отвернулась. Ей там делать было нечего.

Её мысли вернулись к деньгам. Долго работать у Свивера не стоило. Если она не найдёт чего-то стоящего в ближайшие пару недель, нужно будет уходить. Пусть отец и наседал с поисками, деньги теперь стали важнее. Мари могла нанять бабушке сиделку и поехать в Ваюту, чтобы присоединиться к какой-нибудь экспедиции. Если повезёт, ей удастся найти что-нибудь стоящее.

Мари вновь услышала колокольчик.

«Нет. Мне там делать нечего. И вот-вот приедет автобус».

Бардо мотнула головой, возвращая свои мысли к более важным вещам.

Её ноги уже поднимались по ступенькам магазина.

_________________________________________________

— Да, я понимаю, — прижав телефон плечом, ответил Руп. — Попросите его перезвонить мне, как освободится. Да, Руперт Свивер.

Руп со звоном повесил трубку и, потянувшись к дисковому номернабирателю, вновь заглянул в телефонную книгу — номеров не осталось. Целый час звонков оказался бессмысленным. По каким-то номерам отвечали секретари и спешно придумывали оправдания, директора других фирм ссылались на собственные проблемы: один соврал о том, что сам оказался на грани банкротства; министр образования сказал, что поставщик бумаги для университетов давно найден; владелец сети канцелярских магазинов, поняв, о ком идёт речь, молча повесил трубку.

И лишь один прямо заявил о неверии в рентабельность таких вложений.

Одно стало очевидно: изначальный план Рупа — сперва найти финансирование — провалился.

Руперт положил книгу на телефонный столик и поднялся вверх по лестнице. Он утомился, а безрезультатный обзвон и вовсе испортил ему настроение, идти в кабинет не было ни малейшего желания. Свивер облокотился о балюстраду и окинул взглядом малую гостиную. Его взгляд замер на двусветном окне, а точнее, на женщине, разгуливающей под дождём среди клумб — Мари. Раскрытый зонт лежал у ворот, а светлые, почти белые волосы промокли насквозь. Её изрядно пошатывало, но даже так она умудрялась слегка пританцовывать. Руп не сразу заметил в её правой руке тёмную широкую бутылку. Бардо запрокинула голову ради очередной порции креплёного вина. Мари проглотила напиток и схватилась за лицо, женщину начало потряхивать, и она спешно осела на ближайшую мраморную скамью.

Руперт спустился и встал у окна. Он даже не заметил, что в тени сидела Фелиция, что, выпрямившись, смотрела то ли на капли дождя, то ли на пританцовывающую женщину. Кошка повернулась к Рупу, кротко мяукнула и вновь уставилась в окно.

— Вот и я о том же, — не зная на что, ответил Руп.

К концу недели у младшего Свивера сложилось чёткое понимание, какой была его новая работница. Мари оказалась женщиной простой, работу делала на совесть, но без фанатизма, помощи никогда не просила, а если и предлагали, то тут же отказывалась. Манер ей недоставало. Руперта это не беспокоило, однако Герман регулярно отчитывал свою подчинённую за грубоватые, по его мнению, ответы. Зато старик мог спать утром подольше. Но о возможных проблемах с алкоголем Руп и не задумался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Как недостойно! — раздался позади голос Германа.

— Действительно.

— Господин Руперт… — дворецкий вышел со стороны большой гостиной. — Она отпросилась в город, но я думал это что-то важное. Я сейчас же с этим разберусь.

— Нет, отчитаете её позже, — задумался Руп. — Она ведь не просто так там плачет.

— Плачет? — вгляделся Герман. — Думаете?

— Знаю.

Руперт надел пальто, взял зонт и вышел на улицу. Пока он шагал по дорожке под шум барабанящих капель дождя, Мари подошла к клумбе с увядающими флоксами и присела, обхватив колени правой рукой, которой так же держала бутылку. Бардо протянула свободную руку и принялась гладить умирающие цветы.

— Моя бабушка посадила их, — заметил Руп, укрыв Мари от дождя своим зонтом. — Я тогда ещё читать не научился, а они до сих пор живы.

— Просто их омолаживали, — пробормотала Бардо. — Флоксы обычно не живут больше десяти лет.

— Я не знал. Честно говоря, я вообще мало знаю об этом саде. Даже не представляю, как называется половина посаженных здесь цветов. Почему вы плакали?

— Не твоё дело, — сдавленно ответила Мари.

— Знаете, для горничной вы чересчур грубы.

— Плевать, у меня выходной! Хочу — грублю, хочу — напиваюсь. Свой долг на сегодня я уже выполнила.

— А Герман сказал, что вы просто отпросились в город.

— Проклятье… — вздохнула Мари. — Тогда в другой день отработаю.

— Так, что же заставило вас плакать? — спросил Руп.

— А чего мне… не плакать? А? — заплетающимся языком произнесла Мари. — Знаешь, кто я по образованию? Я, археолог. И я работала археологом… это была моя страсть, моё призвание. Ездила с разными экспедициями… Раскапывала храмы и гробницы. Столько древностей повидала!..

«И что же ты забыла здесь?».

Мари бросила на Рупа какой-то странный взгляд. Руп не мог сказать, читалось ли в нём презрение или попытка сказать «не надо жалеть меня».

— Потом я вышла замуж, — вновь повернувшись к цветам, продолжала Мари. — За такого же археолога… как и я. За директора местного музея. Семья всё твердила, что это поможет выполнить цель нашего рода, а это было по любви. Ты любил когда-нибудь? Неважно, мне нет дела. Потом мы развелись. Со скандалом, конечно. Я уволилась из музея, после чего меня ждал ещё и скандал с семьёй. Все они только и твердили о целях и наследии. «Ты должна была всё понимать… Бороться до конца…». Идиоты. Только бабушка от меня не отвернулась. Ей самой уже не было дела до этого дурацкого Ор… Неважно. И вот я работаю, то горничной, то продавщицей, то уборщицей… Из-за бабушки я заперта… в этом убогом городе, где больше не могу заниматься любимым делом. Иногда мне кажется, что я жду её смерти… Это просто ужасно, ведь она последний человек, который искренне любит меня! И она для меня такая же.

Мари поставила бутылку на газон и обеими руками схватилась за лицо, её плечи начали подрагивать. Руп сел рядом и положил свободную руку на её плечо.

— А эти тупые… целеустремлённые идеалисты, так и не узнают никогда, что я не переставала бороться за ИХ цели. Не переставала верить в ИХ идеи… — доносилось из-под бледных рук. — Даже сейчас… Сижу тут, как дура и кишки перед тобой выворачиваю, а на деле…

Руп не знал, что сказать. Он был в ступоре.

— Чего пялишься? — подняла глаза Бардо. — Влюбился? Ну уж нет… Оставь меня одну, а завтра сделай вид, что ничего не видел и не слышал. Сейчас я допью своё волшебное вино и лягу спать.

Она не стала дожидаться, когда Руп уйдёт, и вместо этого встала сама. Мари взяла бутылку и, пошатываясь, направилась в сторону ивняка.

Руперт поднял лежавший у ворот зонт, окинул взглядом сад и вернулся в дом.

— Господин, Руперт, как только она придёт в себя, я немедля отчитаю её и…

— Не стоит, пусть отработает. Проследите, чтобы этого не повторялось, и всё.