Рама для картины - Дик Фрэнсис

Мейзи считала, что ужинать я должен с ней. И мы отправились в ресторан. Аппетит ее не пострадал, но настроение — ухудшилось.

— Вы никому не расскажете о картине?

— Конечно, нет.

— У меня могут быть неприятности, миленький.

— Знаю.

— Люди иногда бывают такими жестокими…

— Никто ничего не узнает, если будете помалкивать. Или уже рассказали кому-нибудь?

— Нет, миленький, не рассказывала. Страшно боялась, что узнают… Совершенно не могу понять, почему должна платить этот противный налог? Картину я не стала вешать — спрятала.

— Спрятали?

— Да, миленький, почти нераспакованную. Конечно, развернула ее, когда добралась до дома. Тогда и обнаружила, что кольцо, через которое пропущена веревка, отваливается. Завернула снова, решила подождать…

— И где же?

— Сунула за одну из батарей в гостиной. Не смотрите с таким ужасом, голубчик — центральное отопление было отключено.

Весь следующий день рисовал дом. В перерывах ходил по пожарищу, пытаясь найти что-нибудь из ценностей. Встречалось многое, что можно было узнать — сетки от кроватей, кухонные агрегаты… В густом пепле местами чернели остатки балок-перекрытий. Но, кроме них, все что могло гореть, сгорело. Смог найти лишь чугунную решетку из дома леди Тайт, отделявшую холл от гостиной. Думаю, она бы ее не узнала.

Никаких угольных грелок, которые, кстати, обязаны выдержать страшный жар. Никакого металлического экрана для камина. Никакого мраморного столика.

Естественно, никакого Маннингса.

Когда появился в пять часов в «Прибрежной», в холле меня поджидала Мейзи. Агрессивная, доведенная до крайней степени раздражения. Чем мог ее обидеть?

— Бар не работает, — сказала она. — Пошли ко мне наверх. Все это возьмите с собой. — Показала на мой чемодан.

Пока ехали в лифте, опасность взрыва была налицо. Щеки ее пылали. Высветленные волосы, всегда тщательно уложенные и покрытые лаком, торчали в разные стороны. В первый раз со дня нашего знакомства не видел следов помады у нее на губах.

Распахнула дверь своей комнаты, я прошел за ней.

— Вы никогда не поверите, — с чувством сказала она. — Всю первую половину дня у меня была полиция, а всю вторую — люди из страховой компании..

О, Мейзи, вздохнул про себя, это было неизбежно.

— Расселись да еще имели наглость утверждать, будто продала все ценности… И застраховала дом на чересчур большую сумму… А теперь пытаюсь обвести страховую компанию вокруг пальца… Я им повторяла снова и снова — все было на своих местах, когда отправлялась к Бетти. А если и застраховала на большую сумму, то затем, чтобы уберечься от инфляции. Этот Лэгленд говорит, что они ничего не заплатят, пока не проведут расследования, и с таким подозрением, недоверием… У них нет ко мне никакого сострадания — я ведь потеряла все…

Остановилась, чтобы собраться с силами. Ее трясло от гнева.

— Чувствовала себя оплеванной, может, даже немного на них накричала. Меня можно понять! Была вне себя, они сами виноваты, что так грубо со мной обошлись — выставили настоящей преступницей. В конце-то концов, какое у них право говорить мне «возьмите себя в руки»?

Представил себе, какая замечательная у них вышла встреча. Поглядеть бы на полицейских и Д. Д., покидавших поле боя.

— Они уверены, что это определенно поджог. А я спросила, почему же они сейчас так считают, если раньше думали по-другому? Говорят: мистеру Лэгленду ничего не удалось найти среди пепла, сказали, что даже если мне не удалось продать вещи, то могла устроить, чтобы их украли, а дом сожгли дотла. Все спрашивали, сколько заплатила за пожар, а я свирепела больше и больше…

— Сейчас вам необходима порция чистого джина.

— Говорю, надо искать того, кто это сделал, а не преследовать беззащитную женщину… С ума сводят эти бестолочи — не видят дальше своего идиотского носа.

Во время ее монолога насторожило вот что. Хотя возмущалась Мейзи, конечно, искренне, она немножко заводила себя, когда гнев начинал стихать. Почему-то было необходимо ощущать себя несправедливо обиженной.

В короткую паузу между двумя потоками расплавленной лавы сказал:

— Думаю, вы не сообщили им о Маннингсе?

Красные пятна на щеках зардели еще ярче.

— Я не свихнулась, — желчно сказала она. — Если они узнают, то не останется никаких шансов…

— Слышал, — сказал я осторожно, — ничто так не раздражает мошенника, как необходимость отвечать не за свои дела.

На секунду показалось, что вызвал на себя огонь ненависти. Потом в ее гневных глазах появились искорки смеха, прежде загнанного очень глубоко. Исчезла твердость губ, глаза заблестели, через секунду появилась жалкая улыбка.

— Наверно, вы правы. — Улыбка постепенно переросла в смешок. — Как там насчет джина?

За ужином все еще происходили небольшие извержения, но главный пышущий вулкан утих.

— Вижу, вас не удивило, когда сказала, что думает полиция.

Искоса посмотрела проницательным взглядом.

— Нет. — Я помолчал. — Совсем недавно нечто похожее произошло с моим двоюродным братом. Слишком похожее и слишком во многом. Хочу, чтобы вы встретились с ним. Если он согласится.

— Но почему, голубчик?

Рассказал — почему.

— Какой ужас! Наверно, думали, что я эгоистка! После страданий этого человека…

— Не думаю, что вы эгоистка. Вообще-то, Мейзи, думаю, что вы молодчина.

Она была довольна. Передо мной опять сидела милая кошечка.

— Вот что, голубчик, — смущенно сказала она — После сегодняшней встряски я уже не хочу картины, которую вы создаете. Не хочу больше вспоминать о доме… Что если просто отдам вам пятьдесят фунтов? Не будете возражать?

5

Мы отправились на «ягуаре» Мейзи, сидя за рулем по очереди.

Из телефонного разговора с Дональдом понял, что он не жаждет моего приезда, но на протест не хватает сил. Когда открыл дверь, его вид поразил. Прошло всего две недели с тех пор, как я уехал. За это время брат похудел килограммов на семь, а постарел лет на десять. Кожа приобрела синеватый оттенок, в волосах проступила седина.

— Заходите, — сказал он. — Думаю, не откажетесь что-нибудь выпить?

— Очень любезно с вашей стороны, миленький, — сказала Мейзи.

Он посмотрел на нее мутным взглядом. Большая добродушная женщина с блестящими волосами выглядела вызывающе. Нечто среднее между вульгарностью и элегантностью, к счастью, ближе ко второму.

Дон жестом попросил меня заняться напитками, словно у самого на это не было сил… Мебель в столовой переставлена на скорую руку. Появился большой ковер. Все кресла переехали с террасы, журнальные столики — из спален. Уселись вокруг одного из них. Я хотел задать кое-какие вопросы и записать ответы. Браг без всякого интереса наблюдал, как достаю блокнот, ручку.

— Дон, выслушай одну историю.

— Хорошо.

Рассказ Мейзи на сей раз был краток. Когда дошли до покупки Маннингса, Дональд чуть приподнял голову, перевел взгляд с нее на меня — первый проблеск внимания. Все. Закончила. На некоторое время воцарилась тишина.

— Вы оба ездили в Австралию, вы оба купили по Маннингсу, и вскоре ваши дома были ограблены.

— Удивительное совпадение, — сказал Дональд. — И вы прибыли только для того, чтобы сообщить об этом?

— Я хотел навестить тебя.

— Ты очень добр, Чарльз, но со мной все нормально.

Даже не знавшая его Мейзи видела — это не так.

— Где ты купил картину, Дон? В каком месте?

— Кажется, в Мельбурне. В отеле «Хилтон», напротив поля для крикета.

В отелях продают картины местных художников, но таких, как Маннингс, крайне редко.

— В вестибюле к нам подошел человек… — вспоминал Дональд. — Вскоре он принес ее в наш номер… Она из галереи, там мы ее впервые увидели…

— Какая галерея?

Задумался, стараясь вспомнить.

— Что-то вроде художественного музея.

— Может, что-нибудь написано на корешке чековой книжки?

— Фирма, с которой вел дела по продаже вина, заплатила. Вернувшись, выслал им чек.

— Какая фирма?

— «Монга вайнярд пропрайетари лимитед». Из Аделаиды и Мельбурна.

Все записал.

— Как выглядела картина? Можешь ее описать?

— Из серии «Перед стартом». Типичный Маннингс, — устало ответил Дональд.

— И у меня была такая, — удивилась Мейзи — Длинная вереница жокеев в спортивной форме на фоне темнеющего неба.

— На моей всего три лошади.

— Жокей на переднем плане картины был в фиолетовой рубашке и зеленой шапочке, — сказала Мейзи. — Когда-то мы с Арчи мечтали, что купим лошадь, станем ходить на бега, решили сделать своими цветами фиолетовый и зеленый.

— Дон?

— А, да… Три гнедых лошади в легком галопе… в профиль… одна спереди, две чуть сзади. На наездниках яркая одежда. Точно не помню, какого цвета. Белая ограда, много солнечного неба.