Абордажная доля - Дарья Кузнецова

О том, сколь поспешной была просьба к Югеру, я понял уже в конце тренировки. Стоило условиться о встрече попозже, после душа и сброса остатков напряжения при помощи андроида, но отменять договоренность с верийцем без видимой причины – лучший способ испортить с ним отношения. Не считая опрометчивости подобного поступка, мне совершенно искренне не хотелось ссориться с Югером, так что пришлось топать по коридору к его каюте.

Как ни странно, он был единственным из обитателей корабля, которого я мог бы назвать другом. Я не ксенофил и никогда им не был, но в нынешних жизненных обстоятельствах вериец гораздо больше прочих вызывал доверие. Да и просто находиться с ним рядом мне было приятно: мягкий серо-зеленый оттенок и легкий травянисто-горький привкус его присутствия настраивали на спокойный, мирный лад.

– Устраивайся, гость, и говори, – немного церемонно сказал Югер, усаживаясь на пол. Мне предлагалось сделать то же самое: мебели в нашем представлении верийцы не имели.

Сидел он своеобразно: подбирал под себя суставчатые ноги, завернув кольцом хвост, вытягивал длинное сегментарное тело и опускал на землю плоскую вытянутую голову. Поза могла показаться расслабленной, предназначенной для отдыха, но спят они свернувшись кольцом, а так – выражают наибольшее внимание, готовность к действию. Три пары глаз обеспечивают верийцам прекрасный обзор, и лучше всего он именно в таком положении, а устройство конечностей позволяет распрямить их мгновенно, как пружины. Поза для засады, в которой эти существа способны находиться очень долго, сохраняя полную неподвижность.

Поскольку у людей никакой строго регламентированной позы для разговора не существует, на заре дипломатических контактов специально подобрали несколько вариантов для таких случаев – этакий жест доброй воли, попытка обеспечить психологическое удобство дружественным ксеносам. Устраиваясь в одной из таких поз, я плюхнулся на мягкий пол напротив морды Югера, скрестил ноги, сцепил пальцы в замок. Сделал несколько глубоких вдохов, выравнивая дыхание и успокаиваясь: по мнению верийцев, серьезные разговоры можно вести только в таком настроении, неспешно и обстоятельно.

– Твоя прожитая жизнь длиннее моей, ты дольше меня бороздишь космос, больше меня видел, – ровно заговорил я. – Что ты знаешь про «Тортугу»?

– Чуть больше, чем ничего, – после долгой паузы откликнулся он. – Это космическая станция, способная к гиперпрыжкам, но и только.

Общались верийцы, щелкая и треща хелицерами и шевеля длинными, гибкими, подвижными педипальпами, скорее похожими на щупальца и заодно выполняющими функцию рук. Назывались эти органы, конечно, совсем иначе, но привычные определения куда лучше запоминались.

– А что ты предполагаешь по ее поводу?

– Ее не могли построить пираты, – уверенно ответил Югер. – И этот корабль не могли построить пираты. «Тортуга» – детище незнакомой нам цивилизации. Либо останки погибшего мира, попавшие в руки отребья, либо пункт наблюдения и изучения нашей галактики пришельцами из дальних пределов. Оба варианта возможны, но правдоподобнее первый. Наверное, это далекие предки вашей цивилизации.

– Значит, ты полагаешь, что «Ветреница» имеет то же происхождение, что и станция?

– Совершенно убежден в этом. Позволь узнать, почему ты завел разговор об этом именно сейчас?

– Мы летим на «Тортугу», – после недолгих сомнений ответил я. Серый не говорил, что это секрет, значит, можно поделиться. – Только место назначения пока широко не афишируется, имей в виду. А вообще я хотел узнать не совсем это, такие теории я тоже слышал и тоже их разделяю. Есть ли что-то, что знает об этом месте и его создателях твой народ, но не знает мой? Что-то, с чем вы столкнулись до того, как наши цивилизации нашли общий язык, или после, но по какой-то причине не поделились этими сведениями с нами?

– Если такая информация существует, то я ею не владею, – заверил Югер. Потом, подумав, добавил: – Но у нас есть древние сказки о странных жутких существах, спускавшихся с неба. Они были белые, имели по четыре конечности, издавали странные звуки и умели летать. А еще метали молнии и огонь. Именно они заставили моих предков уйти в пещеры.

Я некоторое время молча разглядывал маслянисто-черные блестящие глаза Югера, похожие на шарики обсидиана, и очень хотел спросить, издевается надо мной вериец или нет. Но молчал, потому что понятия сарказма у этих существ нет.

– И как много лет этим сказкам? – собрался я наконец с мыслями.

– Много, – коротко щелкнул хелицерами Югер. – Они появились в нашей памяти еще до обретения разума.

Я восхищенно присвистнул: выходило больше пяти тысяч лет.

В отличие от людей, считавших себя разумными с древности, верийцы называли моментом обретения разума окончание их последней внутренней войны. То, что зовем разумом мы, можно перевести с верийского скорее как «интеллект».

Может, когда-нибудь и мы достигнем подобных вершин мудрости, но точно не на моем веку.

– Неожиданный поворот, – пробормотал я себе под нос.

– Почему? – полюбопытствовал собеседник.

– У нас тоже есть какие-то сказки про сходящих с неба богов с громами и молниями, только наши легенды могут иметь под собой другое основание. А вот появление в ваших сказках существ, столь сильно отличающихся от вас самих, и впрямь не оставляет иных вариантов.

– Нет, я спрашиваю о другом. Почему этот поворот неожиданный? Люди знают наши сказки. Во времена первых контактов они отчасти осложнили поиск общего языка, а отчасти, напротив, помогли. Без них мы бы долго не могли догадаться о наличии у вас интеллекта.

– Значит, эти сведения прошли мимо меня, – развел я руками.

Опять повисла тишина. Югер терпеливо ждал, закончу я на этом разговор или продолжу спрашивать, а я пытался придумать еще какой-нибудь полезный вопрос.

Пожалуй, ничего нового вериец мне не сказал, просто подкрепил мою уверенность в собственных выводах. К чему-то подобному приходил любой человек, внимательно рассмотревший «Ветреницу» и слышавший хоть какие-то истории про «Тортугу».

Жалко, в глубине души я надеялся на большее. Но мечтать, говорят, не вредно.

С другой стороны, вот так посидеть в хорошей компании – тоже дорогого стоит. Пусть не поговорить, но хотя бы помолчать по душам.

Чертово изменение! Кто бы мне сказал десять лет назад, что на человеческом корабле мне будет спокойно в обществе гигантского хордового паука…

– Что тебя гложет? – выдержав положенную по верийским традициям паузу, задал вопрос Югер.

– То есть?

– Ты чем-то озабочен и напряжен. Мне трудно поверить, что тебя так взволновало общество этой самочки… девушки. Значит, за прошедшие несколько часов случилось что-то еще. Что-то, кроме «Тортуги»?..

С ответом я медлил. Вряд ли Югер стучит капитану, да и тайна невелика, но я отвык обсуждать с кем-то собственные мысли и предположения, и привыкать к этому сейчас – глупо. В здешней среде обнажать душу чревато проблемами, чужими слабостями тут пользуются охотно и умело.

А с другой стороны, может статься, что сейчас на кону моя жизнь, да и не только она: я ведь не знаю, чем обернется щедрость капитана, но почти уверен, что легко не будет. Так что привыкнуть к хорошему я попросту не успею.

– Серый предложил мне занять его место. Сказал, что устал и желает удалиться на покой, а «Ветреницу» хочет пристроить в надежные руки.

– И ты справедливо подозреваешь подвох, – закончил за меня Югер. Помолчал. – Я подумаю, чем можно помочь. Если что-то появится – скажу.

– Спасибо.

Дольше задерживаться было бессмысленно, поэтому я распрощался и отправился в свою каюту, на долгожданную встречу с душем.

Глава 3,

в которой Алиса пьет чай и видит сны

– …Этого просто не вынести!

– А что нужно вынести? – спросила Алиса.

(Она всегда была готова услужить.) – Разрешите, я помогу!

Льюис Кэрролл. Алиса в Стране Чудес

Алиса Лесина

Когда за спиной Кляксы закрылась дверь, я не удержалась от громкого облегченного вздоха, опустилась на постель, прикрыла глаза и добрых пару минут лежала без движения и единой мысли.

Произошедший только что короткий разговор ни о чем страшно утомил. Я не могла отделаться от ощущения, что в благодушие и снисходительность Клякса играет, каждую секунду ожидала, что ему надоест, и это нервное напряжение меня совершенно вымотало. Но что поделать, если благородные пираты существуют только в сказках, и я не могла поверить, что вот этот человек, убивающий походя и без малейшей тени сомнения, вдруг ни с того ни с сего проникся симпатией к случайной жертве.

По-настоящему радовало и немного успокаивало одно: я могу быть ему полезна как врач, а к полезному имуществу относятся куда бережней, чем к очень дорогому хламу. В моем же положении бережное отношение – это невероятная роскошь, за которую многое можно отдать.