Неминуемый крах советской экономики - Милетий Александрович Зыков

приводили к нарушениям агротехнических правил и к огромным механическим потерям. Меры принудительного порядка (а на них большевики не скупились) не помогали. План зяблевой пахоты срывался из года в год, с севом запаздывали, так как из-за недостатка осенней вспашки приходилось сеять по весенней пахоте, несли огромные потери из-за несвоевременной уборки и т. д. Все это вытекало из системы крепостнического хозяйства, в котором никто не был заинтересован в результатах хозяйственного года, в котором каждый отлично знал, что, каковы бы ни были итоги работы, а он, крестьянин, останется без хлеба.

Еще более плачевны результаты большевистского хозяйствования в области животноводства. Поголовье скота систематически снижалось, начиная с 1937 года, после кратковременного и весьма робкого подъема, происходившего в 1935-37 гг. за счет индивидуального хозяйства колхозников. Это также вытекло из системы сельскохозяйственного производства, социалистического по названию, а крепостнического по существу ― колхозник боялся увеличивать количество скота в индивидуальном пользовании, да это было и невозможно, так как государство искусственно создавало нехватку кормов. А в увеличении обобществленного поголовья колхозник не был заинтересован, так как никакой реальной выгоды от этого не имел.

Все это привело к тому, что последние предвоенные годы в СССР были годами массового недостатка продовольствия как в городе, так и в деревне, вызванного деградацией сельского хозяйства. Положение стало настолько серьезным, что правительство вынуждено было сначала ввести систему привилегированного снабжения для ряда городов (Москва, Ленинград, Киев и немногие другие) и запретить продовольственные посылки, а затем приступило к созданию закрытой сети снабжения. Вновь, как в былые годы, возродились всякие золотопродснабы, торфпродснабы, углепродснабы и т. д., ― призванные хоть как-нибудь обеспечить продовольствием рабочих наиболее важных отраслей промышленности. Население городов систематически недоедало, многие районы голодали.

С первого дня войны правительство вынуждено было ввести карточную систему. Однако, и карточная система не спасла положение, так как правительство оказалось не в состоянии сдержать своих обязательств и выдать рабочему все, что ему полагается по карточке. Виноваты тут были не только нехватка продовольствия на государственных складах, но и целый ряд других обстоятельств — плохая работа транспорта, негибкость распределительного аппарата, вся бюрократическая система «большевистского рая». Но факт остается фактом — даже в снабжавшейся гораздо лучше всех других городов Москве рабочий по карточке ничего кроме хлеба с первого дня войны получить не мог. Да и хлеб он мог получить только после многочасового стояния в очереди. В таких промышленных центрах, как Горький, Казань, Свердловск очереди за хлебом выстраивались у магазинов и булочных с вечера. Одновременно резко сократилось снабжение системы общественного питания — средняя стоимость, например, одного блюда в общественных столовых текстильной промышленности снизилась с 1 р. 70 к. в довоенное время до 20 копеек в августе-сентябре 1941 года. А это значило, что рабочий по специальной карточке в августе мог получить в общественной столовой лишь блюдо стоимостью в 20 копеек, то-есть похлебку без всякого признака жиров.

Это резкое ухудшение продовольственного положения в городах, даже по сравнению с весьма тяжелым довоенным положением, явилось результатом потери хлебопроизводящих районов, а также потери огромной части хлебных запасов, хранившихся на складах и элеваторах районов, оккупированных германской армией. Эти запасы, как правило, вывезены не были и либо попали в руки оккупационных властей, либо были уничтожены при поспешном отступлении. Сталинское правительство пыталось эвакуировать из прифронтовых районов скот, хотя бы обобществленные стада. Но и это в массе не удалось — его либо вообще не сумели угнать до прихода немецких войск, либо, если угнали, то он погибал в дороге. Например, из огромного поголовья скота (овец и крупного рогатого), эвакуированного осенью прошлого года из Большекрепинского района Ростовской области в Калмыкию, погибло от бескормицы и холодов 92 %. И пример этот характерен для всей эвакуационной практики страны. Если такие потери нес крупный рогатый скот и овцы, то поголовье свиней, которыми так богаты Белоруссия и западные области, понятно, совсем уже не выдерживало перегона на большие расстояния.

Довоенная посевная площадь СССР превышала 100 000 000 гектаров, при чем наиболее урожайные земли, при наименьшей относительной плотности сельского населения, находились на Украине, Дону, Северном Кавказе. Именно в этих районах производилась львиная доля государственных заготовок зерна. Колхозы Средней Азии зерновых посевов вообще почти не производили. Здесь, на землях, годных для выращивания хлопка, большевики на протяжении многих лет всеми мерами искореняли зерновое хозяйство. Исторически сложившаяся система междурядных посевов хлебных культур была запрещена под страхом репрессий в интересах якобы повышения урожайности хлопка. Также с помощью репрессий была резко сокращена площадь богарных (не поливных) посевов зерновых культур. Вся Средняя Азия жила на привозном хлебе, и большевики считали это выгодным, ибо легче было в таких условиях заставить узбека, туркмена, таджика выполнять каторжную работу на хлопковых полях и сдавать за бесценок хлопок государству. Чем, однако, теперь кормить население — сельское и городское — Средней Азии? А ведь количество жителей городов Средней Азии резко возросло в результате массовой эвакуации из оккупированной зоны и прифронтовых районов. Население, например, Ташкента возросло больше чем втрое и превысило в середине июня 1942 года 1 500 000 человек.

Зерновые посевы Западного, Восточного и Южного Казахстана настолько ничтожны, что о них можно не говорить. Колхозы же Сибири и Северного Казахстана, на долю которых приходятся весьма значительные площади зерновых посевов, находятся в полной зависимости от состояния механического тягла. В недалеком прошлом советское правительство, в качестве образца полной механизации сельского хозяйства, рекламировало колхозы и совхозы именно этих районов, где поголовье рабочего скота было сведено к ничтожной цифре, а масштабы хозяйства были доведены до таких грандиозных размеров, при которых и объехать поля агроном, например, не мог, не имея автомобиля. Этим не так давно хвастались. А теперь? Ведь тракторный парк из машинно-тракторных станций изъят для нужд фронта, немногие оставшиеся тракторы не могут быть отремонтированы из-за отсутствия запасных частей (их и до войны не хватало), а даже способный к работе парк тракторов не будет работать, так как нет горючего, смазочных материалов и кадров специалистов. Отлично понимая невозможность в нынешних условиях базироваться на механизированных средствах обработки земли, сталинское правительство всемерно пропагандирует сейчас простейшие машины и ручной труд. Но ведь средний размер колхозного полеводства в Северном Казахстане превышает 2000 гектаров! Где уж тут говорить о возможности скосить такую площадь вручную! А ведь еще недавно простейшие машины здесь «искоренялись» всеми мерами и все, кто пытался возражать против стопроцентной уборки хлеба комбайнами (в интересах уменьшения потерь от осыпания и сохранения яровой соломы для нужд животноводства), немедленно объявлялись вредителями с последующими весьма неприятными выводами.

Почти в таком же