Ох, уж эта Зойка - Аделаида Котовщикова

Внезапно Надежда Васильевна сильно вздрогнула: наказанная первоклассница заревела басом:

— У-у-у…

— Что такое? — Надежда Васильевна вскочила и подошла к Зойке. — Что случилось?

— Я-а-а, — плакала Зойка, — нечаянно-о выучила… стихот… тво… рение! А теперь… теперь мне его нарочно не забы-ыть!

Надежда Васильевна рассмеялась.

— Только и всего? Как ты меня напугала! Я думала, что тебя кто-нибудь укусил страшным образом.

— Кто же… мог меня… у-укуси-ить? — прорыдала Зойка.

— Ну, не знаю. Хорёк из живого уголка, может, убежал, в наш класс потихоньку забрался и в тебя вцепился. Подвинься-ка! — Надежда Васильевна села на парту рядом с Зойкой. — Тесновато мне тут… А ну, погляди на меня! — Она приподняла за подбородок Зойкину голову. — Что с тобой, девочка? Я ведь вижу, что ты два дня сама не своя. Всё что-то оглядываешься, думаешь о чём-то… С тобой что-нибудь произошло?

Зойка всхлипнула:

— Всё равно не скажу!

— Упрямство в тебе сидит, ох, как основательно, — промолвила Надежда Васильевна. — Сидит и держит тебя, как рыбку на крючке. Ну что ж, не говори. — Она вздохнула. — Не говори, не говори!

Совсем близко от себя Зойка видела лицо Надежды Васильевны.

Слёзы застилали Зойкины глаза, и лицо немного расплывалось. А всё равно было видно, какое оно доброе, немножко в морщинках. Точно и не учительница примостилась рядом с Зойкой на парте, а баба Люба, например.

И будто с бабой Любой Зойка заговорила сердито и откровенно:

— Не скажу, потому что и так уже сила у талисмана ослабела. А если говорить о нём, и совсем исчезнет. Дотла. Потому что Глеб показал дяде Юре, а нельзя же было! Вот как плохо всё получилось!

— Да, досадно, — задумчиво согласилась Надежда Васильевна. — А хороший вообще талисман? Большой?

— Маленький. Это такой значок. Может быть, чешский. Охотничий, с богиней Дианой и с луком. Сковорода мне его продал за двадцать копеек. Глебка даже без завтрака остался и очень рассердился, что я соврала. А теперь-то ему хорошо, дома сидит, читает себе…

— Если талисман маленький, то какая же в нём может быть большая сила?

— Ну как же! И не будешь уроки учить, а всё равно пятёрка. Потому что когда не выучишь, так тебя не спросят. А спросят, когда хорошо выучишь.

— Понимаю… — Надежда Васильевна улыбнулась мягко и необидно. — Дурочка ты моя! Вова Сковорода просто подшутил над тобой. Он ведь известный выдумщик. Никакой волшебной силой предметы не обладают. Это только в сказках бывает.

Зойка недоверчиво покосилась на Надежду Васильевну.

— Не-ет, наверно, он всё-таки волшебный, этот значок.

— Уверяю тебя, Зоенька, что всё это выдумки. Уж поверь мне! Ну, складывай книжки, сейчас домой пойдём. Мне всё равно мимо твоего дома идти, я тебя провожу.

За дверью шумела перемена. Ещё один урок кончился. Надежда Васильевна и Зойка спустились в раздевалку.

— Ой, посмотрите! — удивлённо воскликнула Зойка.

Возле одной из стен вестибюля прохаживался Глеб.

В пальто и в шапке-ушанке, с толстым ранцем за спиной, он шагал в одну сторону, круто поворачивался и шагал в другую сторону. Выбрасывал вперёд руку в рукавичке, и с губ его срывалось:

— Кх! Кх! Кх!

Ясное дело, стрелял в каких-то фашистов. Зойка подбежала к нему:

— Ты что это здесь делаешь?

Глеб живо обернулся.

— Тебя жду. — Лицо у него стало несчастное. — Ну, как ты там? Плакала?

Зойка строптиво повела плечами.

К ним подошла Надежда Васильевна.

— Видишь, Зоенька, какой у тебя брат верный, — сказала она. — Цени это! Ну, бегите, ребятки, домой. Заждались вас, наверно. Я думала, Глеб давно дома, предупредил. И помни, Зоя, о чём я тебе говорила!

Беспокоиться бабушки ещё только начали. Они думали, что просто в первом классе дополнительный урок.

Про Зойкины беды Глеб, по обыкновению, ничего не сказал. Обо всём он охотно рассказывал, только молчал, если Зойке случалось что-нибудь натворить. Чтобы Зойку не бранили.

Снимая форму, Зойка решила достать талисман и хорошенько его рассмотреть: изменился он или нет, раз сила в нём пропала?

Пошарила в глубине кармана… Что такое? Вывернула карман, а в нём пусто. Нет значка. Потерялся? Когда? Утром был, она проверяла. Может, он потерялся ещё до того урока, на котором Надежда Васильевна вызвала её читать стихи?

Вот и неизвестно теперь, отчего всё так получилось. Оттого ли, что талисман силу потерял, или оттого, что талисмана просто уже не было у Зойки? Пойди догадайся!

Сколько же кругом героев?

Без конца Глеб играл в войну. И с мальчишками во дворе, и дома, сам с собой. Крепкая, ловкая фигурка его так и мелькала перед Зойкиными глазами, когда Глеб скакал, вертелся и палил во все стороны из своего ружья. Только и раздавалось:

— Кх! Кх! В самого главного врага попал! Кх-кх! Тра-та-та! А это из пулемёта…

Глеб восхищался военными: какие они герои! Сильные, умные, смелые, всех врагов могут побороть!

Как-то вечером Зойка рассердилась на брата за то, что он не захотел прийти в гости к её куклам. Она уже приготовила всё для угощенья. Настоящий кекс, который дала ей баба Вера, накрошила и разложила по маленьким тарелочкам. «Морс» — воду, подкрашенную вареньем, — в кукольные чашечки налила. Принарядила своих дочек и усадила их за стол. Словом, всё-всё было готово, а Глеб ринулся в какое-то сражение отбивать попавшего в засаду героя-разведчика.

Глебу было не до гостей.

— И всё ты про героев! — капризно сказала Зойка. — И в книжках только про битвы выискиваешь. Хотела бы я увидеть хоть одного живого героя.

— Живого героя? — воскликнул Глеб. — А дедушка? Ты что, не знаешь, что дедушка в гражданскую войну сражался вместе с будёновцами? Ему тогда семнадцать лет было, и он на коне скакал. А в эту войну, в Оте-че-ственную, он был майором, а потом полковником. У дедушки и орден есть, и медали.

— Знаю, знаю, — сказала Зойка. — Ты же вечно заставляешь его рассказывать, как я могу не знать? А кроме дедушки, я ни одного героя не видела живого. Только на картинках, в кино и по телевизору.

Баба Вера, сидя в кресле под торшером, вязала для дяди Юры толстые спортивные носки. Чтобы ему тепло было на лыжах кататься. Она сдвинула очки на лоб и посмотрела на Зойку.

— Так ты, кроме дедушки, ни одного героя не видела? А между тем герой постоянно возле тебя, совсем рядышком.

— Где? — изумилась Зойка. — Что ты такое говоришь?

Глеб перестал сражаться и стоял, прислушиваясь.

— А баба Люба? — сказала баба Вера. — Она самый настоящий герой. У неё тоже есть медали: и «За победу над Германией», и «За отвагу», и «За боевые заслуги», и ещё какая-то, забыла сейчас…

— Почему-у? — Зойка в себя не могла прийти от удивления.

— Но ведь наша баба Люба на войне вытащила из-под огня десятки раненых. Она была сандружинницей, потом медсестрой в полевых госпиталях. Под пулями, под снарядами ползала, перевязывала раненых, тащила их на себе.

— Я в кино видел, как военные медсестры спасают раненых! — с воодушевлением сказал Глеб.

А Зойка спросила с недоумением:

— Ползала по земле? Такая толстая?

Баба Вера вздохнула:

— Так разве она тогда такая была? Любаша была стройная, красивая. Это после тяжёлого ранения у неё сердце совсем испортилось.

— Но как же она нам ничего не рассказывала? — спросил Глеб. — И почему она медали не надевает? Хоть по праздникам? Как дедушка.

— Очень уж она у нас скромная, — ответила баба Вера. — Любочка вообще про себя не любит говорить. И ты, Глебушка, пожалуйста, её не расспрашивай. Ведь она тебе про военные подвиги рассказывает…

— Да! — закивал Глеб. — Про солдат, про военных! А про себя-то саму? Я даже не знал, что баба Люба на войне была.

— Так она и всегда про других. И — для других. У нашей бабы Любы, ребятки, столько было тяжёлого в жизни. Вот сейчас её дома нет…

— В Филармонию с бабой Маней пошла, — вставила Зойка.

— … так я вам говорю про неё. А при ней и обмолвиться нельзя. Не может она вспоминать. У Любочки мужа на фронте убили, так же, как и вашего другого дедушку, папу вашего папы, а сынишка её погиб в бомбёжке вместе с бабушкой, моей и Любиной мамой. Ой, да не будем об этом… — Баба Вера вытащила из кармана фартука носовой платок и высморкалась, потом сняла очки и протёрла их, потом вытерла глаза.

Дети стояли молча и растерянно смотрели на слезинки, бегущие по извилистым морщинам на бабушкиных щеках. Зойка кинулась к бабушке и прижалась к её плечу:

— Не плачь!

Глеб погладил бабушку по седой голове.

— Баба Вера, — осторожно спросила Зойка, — о каком сынишке ты сказала?

Баба Вера откашлялась и проговорила тихонько:

— У бабы Любы был сынишка, чудесный карапуз, три года ему было, когда началась война. Славик. Сейчас бы ему уже двадцать семь лет было, старше дяди Юры.