Вызываем огонь на себя - Овидий Горчаков

Тогда еще Аня не понимала, что ей совсем не нужно было посвящать всех членов группы во все свои дела.

— А вот данные об аэродроме, девчата, у нас бедноваты. Знаем о нем мы очень мало. Мы не сможем сами составить план авиабазы. Поэтому «Центр» предлагает нам завязать знакомство с солдатами и рабочими аэродрома. Москва интересуется всем: организацией службы ВНОС на авиабазе…

— ВНОС? А что это за служба? — спросила Паша Бакутина, широко раскрывая глаза. Паша, осиротев, приехала в Сещу, к тетке, перед самой войной. В отличие от сещинских жителей, она плохо разбиралась в авиационных делах.

— Служба воздушного наблюдения, оповещения и связи, — ответила без запинки Аня. — Затем нам надо разведать систему ПВО.

— Это мы знаем, — вставила Люся, — противовоздушная оборона, да?

Люся, окончив в Гжатске восемь классов, мечтала стать летчицей и долго обивала пороги летных школ в Сеще и Бежице.

— Надо регулярно сообщать в лес, какие самолеты базируются у нас в Сеще и сколько их, какая у них бомбовая нагрузка, сколько самолетовылетов сделали они за сутки, сколько самолетов улетело и сколько вернулось. Расположение укрытий, каждой щели — все, каждая деталь должна нас интересовать. Надо засечь зенитные батареи, узнать калибр зениток. Узнать, где спрятаны склады горючего и боеприпасов…

— И все это я должна узнать? — шепотом спросила ошарашенная Люся. — Ой, девочки, да я и не упомню всего!

— Ничего, Люся! — храбро заявила Паша. — Я буду тебе помогать. Мне что — я ведь одна, а у вас обеих большие семьи — чуть что, всех расстреляют.

— Молодец, Паша! Для начала надо узнать номера прибывших недавно авиачастей. На это нам дают всего неделю. Мало? На войне дорог каждый час. Знаю — это трудно, почти невозможно. Но мы обязаны помочь нашим. Так что придется начать сегодня же.

— Прямо сейчас? — проговорила Люся упавшим голосом.

— Да, сейчас! — твердо ответила Аня. — Темнеет уже. Только вам надо сначала приодеться, расфуфыриться, красоту навести.

Люся и Паша, не теряя времени, сели перед зеркалом, стали «наводить красоту» — примеряли серьги и бусы Люсиной мамы, какую-то пропахшую нафталином косынку…

В эту минуту на бреющем полете, словно над самой крышей, с ревом и грохотом пролетел бомбардировщик «Хейнкель-111». От гула моторов затряслись стены, зазвенели стекла окон. Девчата переглянулись — это было похоже на грозное предупреждение…

— Чудаки они там в лесу, — проворчала Люся. — Может, они думают, что я окончила Военно-Воздушную академию имени Жуковского? Как это можно — быть разведчицей среди немцев без всякой подготовки?!

— Вот я и журнальчик ихний модный прихватила, — сказала Аня, — Надо знать, какие у них иностранные моды…

Аня достала из кармана жакета вчетверо сложенный немецкий журнал мод. Девчата вскочили, обступили Аню, стали рассматривать фотографии полуголых красоток с затейливыми прическами, в вечерних платьях, разных немок в костюмах с подбитыми ватой плечами.

— Ну, чисто принцессы все! — упавшим голосом проговорила Паша. — Куда нам до них!…

— Что?! — возмутилась Люся. — Подумаешь! Плевала я на этих фашисток! Да я себе такую прическу отчебучу! С челкой! Прима! Люкс! Сам комендант втюрится! Честное пионерское!

— Ой ли! — вздохнула Паша. — Пойди завлеки иностранного мужчину в таком тряпье. Ну, кто на нас таких посмотрит?

— У нас ведь все хорошее закопано, — пожаловалась Люся. — В яме у меня совсем новый белый костюмчик имеется и даже немножко довоенной губной помады.

— Вот еще! — всплеснула руками Паша Бакутина. — Знаешь, кто сейчас красится? Только «немецкие овчарки»! Я нарочно замарашкой хожу, чтобы не лезли черти немые!…

— Это нас не касается, — возразила Аня. — У нас особое задание! А может, тебе, Люсек, завивку сделать? Щипцы-то у тебя есть!

— Щипцы где-то валялись. Щипцы-то я вмиг разогрею — в печке жар еще есть. А что, если эту вышитую кофточку надеть? Нет, девочки, как хотите, а я не пойду на позор…

— Брось, Люсек! Ты же жребий вытянула!

— Ведь весь поселок презирать будет!…

— Правильно, Люська! — неожиданно поддержала ее Паша. — Я тоже честная девушка, а не «немецкая овчарка» и ни за какие коврижки…

— Да не за коврижки, девчата, а за наше дело!… — рассердилась Аня. — Нашим в лесу и там, за фронтом, надо до зарезу знать, какая тут зенитная оборона, сколько самолетов, где склады бомб — словом, все. Чтобы наши летчики не летали вслепую, не гибли понапрасну. А ну, доставай, девчата, свеклу и уголь! Подмазаться надо!

Люся и Паша снова сели к зеркалу.

— А нам с тобой, Лида, — сказала Аня, поворачиваясь к Корнеевой, — вот какое задание: как стемнеет, мы разойдемся в разные стороны и будем отклеивать, как можно осторожнее, немецкие приказы со стен штабов и казарм около аэродрома. Они очень нужны нашей разведке. Только смотри, Лидочка, не попадись! Хорошо, если расстреляют на месте, а то в гестапо потащут…

Дверь скрипнула, приоткрылась. В горенку заглянула низенькая и шустрая Люсина мама:

— Ну, сороки-балаболки, скоро вы секретничать кончите? Долго мне на стреме за дверью стоять? И зачем это вы расфуфыриваетесь? Чего еще надумали? А белье кто стирать будет? Второй день хлеба в дом ни крохи не принесли!…

ТРОФЕЙНЫЙ ПАТЕФОН

Через полчаса Аня проводила взглядом Люсю и Пашу — девушки, разодетые точно на свадьбу, будто прогуливаясь, пошли к дому в бывшем Первомайском переулке, на крыльце которого сидели, покуривая, молодые солдаты в форме люфтваффе. Лида Корнеева направилась с тазом к военному городку.

Поглядев подругам вслед, Аня заспешила в противоположную сторону. Дом, в котором жила Аня, стоял напротив мрачного здания гестапо, обнесенного колючей проволокой. Сначала Аня зашла в домик, стоявший недалеко от железной дороги, к члену своей подпольной группы Варваре Афанасьевне Киршиной, тетке Люси Сенчилиной. Ей шел только тридцать второй год, но все звали ее тетей Варей, а многие сещинцы, знавшие ее до войны, когда она работала сначала браковщицей в авиамастерских, а потом продавщицей и счетоводом сещинского сельпо, с трудом узнавали ее теперь, так исхудала она и почернела лицом. Аня знало, что Варваре Киршиной пришлось очень много пережить.

Война для нее, жены капитана Арсения Киршина, секретаря партбюро 106-й авиабазы, расположенной под Белостоком, началась на рассвете 22 июня 1941 года. Потеряв мужа, бросив все имущество, она пустилась в долгий и трудный путь с малолетними Толей и Галей на руках и еще одним ребенком под сердцем. Так она и шла под пулями «мессеров» и бомбами «юнкерсов», то и дело прикрывая своим телом ребят. Потом она обессилела и несла только трехлетнюю Галю, а четырехлетнего Толю вела за руку. Когда им пришлось идти через большой железнодорожный мост, она боялась, что Толя упадет в реку, и так крепко ухватила его повыше кисти, что у мальчика вся рука посинела. В лесу под Слонимом она видела, как грудной малыш, исходя криком, пытался сосать грудь своей убитой матери. Она не могла спасти его и тоже прошла мимо, но крик его она будет слышать по ночам до самой смерти. Под Негорелом ее, контуженную взрывом немецкой авиабомбы, едва успели откопать добрые люди. И она шла все дальше с детьми, свершая несравненный и обычный в те горькие дни материнский подвиг.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});