Психология эмоций. Я знаю, что ты чувствуешь - Пол Экман

Ответы также укажут нам, возможно ли изменить то, что вызывает эмоции. Например, есть ли что–то такое, что мы могли бы сделать, чтобы больше не испытывать страх, когда самолет проваливается в воздушную яму? (Летчики рассказывали мне, что они добиваются такого результата, потому что они почти всегда получают предупреждение от датчиков самолета о приближении области с неблагоприятными атмосферными условиями. Но если бы они не получали такого предупреждения, то испытывали бы они страх или нет? Я не смог добиться четкого ответа на этот вопрос ни от одного из пилотов, но остальные члены экипажа отвечали на это вопрос утвердительно: они действительно испытывали кратковременный страх.) Что нам понадобится делать, чтобы мы больше не испытывали побуждения отвечать, к примеру, гневом на гнев? Является ли такая цель недостижимой? Возможно, все, что мы в состоянии сделать, это изменить чувствительность автооценивателей к некоторым триггерам. Но, возможно, даже это будет для нас недостижимо. Нам еще придется столкнуться с этой проблемой.

Мы можем сделать определенные заключения о чувствительности наших автооценивателей к различным событиям путем исследования того, когда возникают эмоции. Большая часть известной нам информации получена не посредством наблюдения за тем, когда люди испытывают ту или иную эмоцию. Напротив, она получена из их ответов на вопросы анкеты о том, когда, как им помнится, они испытывали ту или иную эмоцию. В своей известной книге философ Питер Голди назвал этот тип информации пострационализирующей.[25] Это было сделано не для того, чтобы признать такую информацию бесполезной. Ответы, получаемые от людей на эти вопросы, — подобные объяснениям, которые мы даем сами себе после вызвавшего у нас эмоцию эпизода, чтобы понять, почему мы делали то, что делали, — могут быть неполными и, возможно, стереотипными, потому что они проходят через фильтры, пропускающие то, что люди знают и помнят. При использовании таких опросников возникает проблема, связанная с тем, что человек действительно готов рассказать другим людям. Но все же эти ответы способны нас кое–чему научить.

В 1970–х гг. мой бывший студент, психолог Джерри Ваучер, задавал такие вопросы жителям Малайзии и США.[26] Несколько лет спустя мой коллега, психолог Клаус Шерер, и его сотрудники[27] провели подобное обследование среди студентов из восьми западных культур. Оба исследователя обнаружили доказательства универсальности выражений: сообщалось, что одни и те же типы триггеров вызывали у представителей разных культур одинаковые эмоции. При этом оба они получили также доказательства наличии межкультурных различий в конкретных событиях, вызывавших те или иные эмоции. Например, в каждой культуре потеря чего–то важного служила триггером печали, но то, что воспринималось как потеря, изменялось от культуры к культуре.

Один из малазийцев, обследованных Ваучером, рассказал историю о человеке, который услышал призыв к молитве по случаю важного религиозного праздника мусульман. «Это заставило его испытать печаль, когда он подумал о своей жене и детях, которые отмечали праздник в его родной деревне. Сейчас он находится в джунглях, где сражается за свободу своей страны. Он служит солдатом и не имеет возможности отмечать религиозный праздник дома вместе со своей женой и детьми». Обследованный Шерером европеец рассказал: «Я думал о чем–то, что вызвало у меня воспоминание о моем школьном друге, погибшем в автокатастрофе. Он был талантливым ученым и замечательным человеком. Его жизнь оборвалась так нелепо». Тема потери присутствовала в обеих историях, но эти потери были такими разными.

Результаты моих исследований в нашей культуре позволили выявить множество различий у американцев в отношении того, что вызывает у них печаль, гнев, страх, отвращение и т. п. Нельзя сказать, что эти причины всегда были разными. Какие–то события почти наверняка заставляли всех испытывать одну и ту же эмоцию: например, подозрительного вида человек с бейсбольной битой, неожиданно появляющийся из темного переулка, почти всегда вызывает страх. Но моя жена боится мышей, а я не боюсь их вовсе. Меня раздражает медленное обслуживание в ресторане, а она его просто не замечает. Таким образом, перед нами снова встает вопрос: как автооцениватели становятся чувствительными к универсальным триггерам эмоций, которые присутствуют в каждом из нас, и к тем триггерам, которые приводят в действие разные эмоции даже у индивидов, принадлежащих к одной культуре?

При размышлении над этим вопросом становится ясно, что автооцениватели должны внимательно наблюдать за двумя типами триггеров. Они должны выявлять события, с которыми сталкивается каждый, которые имеют важное значение для благополучия или выживания всех людей. Для каждой эмоции, по–видимому, существует несколько таких событий, которые откладываются в мозгу каждого человека. Это может быть общая схема, абстрактный план или алгоритм сцены, такой как угроза причинения вреда для эмоции страха или тяжелая потеря для печали. Другая равновероятная возможность заключается в том, что хранимое в памяти является вовсе не абстрактным, а вполне конкретным событием: например, для страха это может быть внезапное лишение поддержки или стремительное приближение чего–то такого, что способно причинить нам вред. Для печали универсальным триггером может быть потеря человека, к которому мы сильно привязаны. Однако отсутствие строгого научного обоснования выбора между этими двумя возможностями не влияет на то, как мы регулируем нашу эмоциональную жизнь.

В течение нашей жизни мы сталкиваемся со многими специфическими событиями, которые мы учимся интерпретировать таким образом, чтобы они вызывали у нас страх, гнев, отвращение, печаль, удивление или удовольствие; эти события добавляются к универсальным событиям из нашего эволюционного прошлого, расширяя перечень того, на что реагируют автооцениватели. Эти запомненные события могут близко или отдаленно напоминать первоначально накопленные события. Они служат уточнениями или дополнениями к универсальным прошлым событиям. Они не бывают одинаковыми у всех людей и варьируются в зависимости от личного опыта каждого. Когда я обследовал представителей культуры каменного века в Новой Гвинее в конце 1960–х гг., то обнаружил, что они боялись нападения дикой свиньи. В урбанизированной Америке люди больше боятся нападения грабителей, но оба случая отражают угрозу причинения вреда.[28]

В нашей более ранней книге[29] мы с моим соавтором Уолли Фризеном описали сцены, которые, как мы полагали, были универсальными для семи эмоций. Позднее психолог Ричард Лазарус выдвинул похожее предположение.[30] Он использовал понятие стержневых родственных тем для отражения своего представления о том, что эмоции имеют отношение главным образом к нашим взаимоотношениям с другими людьми, с чем я во многом согласен (хотя такие происходящие независимо от людей события, как закат солнца или землетрясение, также вызывают эмоции). Слово «тема» является очень удачным, так как оно позволяет говорить об универсальных темах и их вариациях, возникающих в процессе приобретения индивидуального опыта каждым человеком.

Когда мы сталкиваемся с какой–то темой, например темой ощущений, которые мы испытываем, когда под нами неожиданно ломается стул, то она вызывает эмоцию практически без оценки ситуации. Автооценивателям может потребоваться чуть больше времени, чтобы оценить любую из вариаций этой темы, с которой мы познакомились в процессе взросления. Чем дальше отстоит вариация от темы, тем больше может пройти времени, прежде чем мы поймем, где происходит рефлективная оценка.[31] В случае рефлективной оценки мы осознанно воспринимаем наши процессы оценки, т. е. мы обдумываем и анализируем то, что происходит. Допустим, кто–то услышал, что в его организации ожидается сокращение кадров. Он начинает думать о возможности своего увольнения и, размышляя об этой потенциальной угрозе, может почувствовать страх. Он не может позволить себе потерять эту работу, ведь она является для него единственным источником дохода. Это событие имеет отношение к теме потери поддержки — так как я полагаю, что это одна из тем для страха, но оно настолько далеко от этой темы, что процесс оценки оказывается не автоматическим, а рефлективным. В этом процессе принимает участие сознание этого человека.

Вполне понятно, как приобретаются идиосинкразические вариации, т. е. собственные триггеры эмоций каждого индивида. Они являются усвоенными и отражают получаемый нами опыт (встреча с дикой свиньей или с грабителем). Но как приобретаются универсальные темы? Как они накапливаются в нашем мозгу таким образом, что к ним становятся чувствительными наши автооцениватели? Являются ли они также усвоенными? Или же они являются врожденными и представляют собой продукт нашей эволюции? Здесь неплохо было бы взять паузу и задуматься, потому что ответ на этот вопрос — как усваиваются универсальные темы? — имеет неявные последствия для того, насколько легко они могут видоизменяться или уничтожаться. К сожалению, у нас нет данных о том, как усваиваются универсальные темы. Я представлю вам два мнения на этот счет и объясню, почему, на мой взгляд, только одно из них является верным.