За стеной стеклянного города. Антиутопия - Елена Митягина

Мы с сестрой синхронно поворачиваем головы к стеклянной стене, разделяющей наши с Олдосом квартиры, и смотрим на старика и его сына. Оба они выглядят напряженно и о чем-то спорят.

– Не пяльтесь на них, – просит папа. – Это неприлично.

Эль и я виновато опускаем глаза.

– Завтрак готов, – произношу я.

– Тогда нам следует приступить к нему, – отвечает отец. – Кажется, я проголодался.

Утро закончилось так же неожиданно, как и началось. За окном стоит солнечный яркий полдень, и если бы не страшное, отвратительное мероприятие, которое ожидает нас впереди, этот выходной мог бы оказаться вполне симпатичным. Сегодня немного теплее, чем обычно. Выйдя на улицу, практически сразу ощущаю выступившие капельки пота на коже. Вместе с тем меня обдувает свежий ветерок, даря прекрасную прохладу. Изумительное сочетание.

Время близится к казни, и жители Стекляшки начинают покидать свои квартиры и направляются в городской парк, где должно произойти действо. Я, папа и Эль вышли заранее, чтобы насладиться хорошей погодой и немного побыть втроем. В выходные мы любим гулять всей семьей, ходить на пикники и играть в игры на свежем воздухе. Сегодня именно такой день. Ну, почти такой.

На полпути к парку понимаю, что мы забыли взять плед. На траве сидеть неудобно: зелень плохо отстирывается с одежды. А сидеть на земле нам придется не один час. Поэтому решаю вернуться домой. Эль занята тем, что рвет одуванчики и делает из них венок на голову. Она просит разрешения остаться на лужайке, и я возвращаюсь в квартиру одна.

Почти все соседи уже ушли, лишь на первом этаже вижу молодую пару – Антонию и Сергея с маленьким ребенком. Они пытаются собрать малыша, но он все время капризничает и вертится, и это значительно усложняет процесс. Кроме них в доме остается Олдос. Захожу в свою квартиру и беру с дивана плед. Я приготовила его заранее и оставила на видном месте, но почему-то забыла взять. Поворачиваю голову и замечаю на себе пристальный взгляд Олдоса. На его лице грустная улыбка.

Не говоря ни слова, закрываю за собой дверь и без стука и без разрешения захожу к соседу. Дядюшка сидит на кровати и улыбчиво приветствует меня.

– Почему вы не идете? – спрашиваю я.

– Пытаюсь оттянуть неизбежное, – говорит он.

– Это не в наших силах.

Он задумчиво смотрит на меня.

– А знаешь, – молвит он, – в действительности многое в наших силах. И даже то, что кажется невозможным.

– Человек прибегает к философии, когда его жизнь перестает ему подчиняться, – говорю я. – Этому вы меня учили.

Олдос улыбается.

– Присядь, Ария.

Послушно сажусь рядом с ним на кровати. Эмоции Олдоса вновь невозможно прочитать. Уголки его губ устремлены вверх, но брови нахмурены. Лоб изрезали глубокие морщины, которые становятся видны отчетливее, когда на его лице возникает подобная мимика.

– Твоя жизнь должна сложиться определенным образом, как и жизни всех жителей Стеклянного города. Так было установлено пару веков назад, и так должно быть всегда. Но смысл в том, что любая эволюция подразумевает прогресс. И если его нет, человечество, да и весь мир, деградирует. Сейчас мы находимся в стадии этой самой деградации, которая обязательно приведет к саморазрушению. Мир уже разрушен, но им этого мало. Они вовсе не хотят все исправить. Они хотят лишь подавлять и властвовать, держать все под контролем и запрещают рабам свободно дышать. Любая попытка проявления собственного «я» пресекается на корню. Многие знали эту правду, но теперь посмотри, что с ними стало. Их уничтожили, стерли с лица земли. Знать больше, чем полагается – опасно, Ария. Поэтому пообещай мне одно: никогда и никому не говори о том, что знаешь. Если тебе дорога твоя жизнь, сдержи свое слово. Будь смиренна и покорна, и тогда твоя жизнь будет спокойной и легкой.

Монолог Олдоса сбивает меня с толку.

– Вы о людях из Главного города? – спрашиваю я.

Олдос кивает.

– Но вчера вы говорили, что они пытаются помочь нам, восстановить все с нуля и…

– Так и есть, Ария, – обрывает он меня. – Но это восстановление мира не касается нас и никогда не коснется. Они воссоздают его для себя. Исключительно для тех, кто называет себя высшим классом. Есть два типа людей: элита и рабы. И теперь ты понимаешь, к какой категории принадлежим мы.

– Олдос, почему вы мне об этом говорите? Я видела вашего сына, Каса. Он рассказал вам что-то нехорошее, да? Он знает, кого казнят в этом году?

Сосед горько ухмыляется и по-отечески гладит меня по голове.

– Нет, – говорит он. – Кас мне ничего не сказал.

– Но после его визита вы очень изменились, – не отступаю я.

– Не слишком приятны споры отцов и детей, – отвечает Олдос. – Когда у тебя появятся свои дети, ты поймешь, как мало знаешь об этом мире.

Я не совсем поняла суть его ответа. Олдос так и не раскрыл цель визита своего сына и смысл их разговора. Он просто свернул с этой темы, подменив ее другой.

– Если что-то со мной случится, – говорит он, но я не выдерживаю и вскрикиваю, обрывая его на полуслове.

– Да что происходит? – напугано воплю я. Соседей в доме не осталось, поэтому своей выходкой я не привлекаю ничье внимание. – Откуда у вас такое настроение? Вы явно что-то не договариваете.

Как ни странно, Олдос не укоряет меня за эту вольность.

– Ария, – тихо говорит он. – Произойти может всякое. Казнь – как русская рулетка. Вся наша жизнь – игра с судьбой, и иногда мы проигрываем. И если сегодня проиграю я, пообещай мне, что будешь вести себя безопасно. Ты молода и темпераментна, и твоя юная горячая кровь может вывести тебя не на ту дорогу. В погоне за правдой ты можешь потерять все и всех, кто тебе дорог. Ты можешь потерять саму себя. Поэтому, если у меня все же не получилось отговорить тебя, а я знаю, что внутри тебя, возможно, уже зарождаются бунтарские планы, будь осторожна.

Потрясенно смотрю на Олдоса. Бунтарские планы. Нет, планов пока я не строила. Но с этой самой минуты я начинаю об этом всерьез задумываться. Внутри меня все перевернулось с ног на голову, и речи Олдоса, отдающие самым настоящим прощанием перед казнью, заставляют содрогнуться от ужаса.

– С вами ничего не случится, – уверенно говорю я. – И я обещаю, что буду вести себя безопасно. Только, пожалуйста, не надо больше этих траурных монологов.

Олдос улыбается и кивает. В эту секунду из уличного громкоговорителя раздается мелодия, призывающая на городское собрание. На казнь. В течение десяти минут мы должны быть в парке и занять места в зрительной зоне. Хватаю плед, Олдоса подмышку и вместе мы бежим к моему отцу и Эль, которые, вероятно, меня уже заждались. Несмотря на свой возраст, дядюшка бегает довольно быстро. Вскоре мы уже нагоняем толпу и находим папу. Он удивленно смотрит на нас, и кивком головы призывает идти за ним. Находим свободное место на траве и стелим плед. Через минуту на парковой сцене возникает Кас.

В парке собрались все до единого жителя Стекляшки. Пять тысяч и три человека. Вскоре нас станет меньше, но пока мы в полном составе. Вначале мероприятия нам рассказывают о достижениях города за прошедший месяц, о количестве собранного урожая, о том, кто родился и кто умер. За прошедшие тридцать дней демография Стекляшки не изменилась ни в ту, ни в другую стороны. И это приятные новости в преддверии неприятных.

После подведения сухих итогов месяца, наступает очередь озвучивания итогов года. Кас рассказывает со сцены через микрофон о том, кого и за какие поступки пришлось казнить в прошлый раз. Зачитывая имена с бумаги, он заметно нервничает. Его глаза то и дело отрываются от трактата и гуляют по толпе. Он осматривает собравшихся с тревогой, и когда, наконец, находит среди тысяч лиц в ближайших рядах своего отца, его поиски завершаются. Теперь его внимание нацелено лишь на Олдоса. Слова, которые он произносит, адресуются всем нам, но его взгляд, молчаливое послание адресовано лишь ему одному.

Как правило, мы предпочитаем занимать места, расположенные на приличном удалении от главной сцены. Смотреть на то, как убивают человека, довольно страшно, хоть наша казнь и считается гуманной. Однако находятся и такие, кто любит поглазеть на происходящее из первого ряда. В этот раз мы оказались в их числе из-за моей нерасторопности. Мне пришлось возвращаться за забытым дома пледом, и чтобы успеть к началу церемонии, нам пришлось занять ближайшие свободные места. Практически без вариантов.

Эль, Папа, я и Олдос расположились рядом друг с другом. Осматриваю ближайших соседей и замечаю неподалеку Виктора. Пристально смотрю на него в течение минуты, и он, наконец, ловит мой взгляд. Виктор радостно машет, отвечаю ему тем же. В это время со сцены продолжает литься речь Каса о том, как важно соблюдать установленные Советом правила. Снова идет перечисление всех пунктов из списка, чего нам делать нельзя. При упоминании запрета на приближение к стене, снова вспоминаю вчерашний вечер и волшебную белую птицу. Слова Олдоса о другом городе, других людях не дают мне покоя. Посмотреть бы на реальный мир хотя бы одним глазком. Ощущаю в душе тревогу и непонятное жжение. Словно внутри меня эта тайна обрастает колючими шипами, защищаясь от света, и до боли царапает мои внутренности.