Нормандцы в Сицилии - Джон Норвич

В 1027 г. катапана отозвали. Для Восточной империи это было такой же ошибкой, как для Конрада освобождение Пандульфа тремя годами раньше. В качестве наместника Василия в Италии Боиоаннес благодаря своему военному таланту и мастерству дипломата сумел восстановить господство Византии на юге и поднять ее авторитет на высоту, невиданную в последние триста лет. Теперь, в отсутствие императора и катапана, начался упадок. Он начался классически — с того, что неповиновение осталось безнаказанным.

Если бы Боиоаннес был в Италии или если бы Василий был жив, Пандульф никогда бы не рискнул напасть на Неаполь. Но в Капитанате не было правителя; а в Константинополе старый маразматик Константин интересовался только скачками. "Могучий волк", как его называет Аматус, ухватился за свой шанс. Зимой 1027/28 г. он обрушился на Неаполь, как всегда из-за предательства, овладел городом после очень недолгой борьбы. Сергий скрылся, а запуганный граф Теанский искал убежища в Риме, где вскоре умер.

Положение Пандульфа теперь казалось на редкость прочным. Он был хозяином не только в Капуе и Неаполе, но фактически и в Салерно, поскольку Гвемар умер в 1027 г. и его вдова, сестра Пандульфа, правила в качестве регентши своего шестнадцатилетнего сына. При том, что ни Западная, ни Восточная империи не пытались его остановить — Конрад несколькими месяцами раньше приезжал в Италию для собственной коронации и послушно принял вассальную клятву у Пандульфа как у князя Капуанского, а папа также бездействовал — он мог спокойно дать волю своим амбициям. Ему было только сорок два года; толика удачи и поддержка преданных нормандцев позволили бы ему без труда захватить Беневенто и другие города на побережье. Затем, если нынешняя апатия, охватившая Константинополь, не будет в ближайшее время преодолена, ничто не помешает ему пойти войной на Капитанату и старая мечта лангобардов о Южноитальянской империи наконец станет явью.

Такие перспективы, как можно ожидать, не слишком радовали жителей Амальфи, Гаэты и их меньших соседей.

Они ценили свою независимость и свои тесные коммерческие и культурные связи с Константинополем; при этом не питали особой привязанности к лангобардам и, как все остальные, очень не любили Пандульфа. Тем временем горожане Неаполя, которые едва ли когда-либо хотели видеть своим властителем правителя Капуи, успели пострадать от его грубости и алчности и стали подумывать о том, как от него избавиться.

Ключ к ситуации был в руках у Райнульфа. Из всех нормандских отрядов, разбросанных по полуострову, войско Райнульфа было самым большим и влиятельным и постоянно увеличивалось за счет того, что новые воины прибывали по его приглашению с севера. Если бы Пандульф мог заручиться поддержкой Райнульфа, у противников Капуи в южной Италии осталось бы мало надежды уцелеть. К счастью, нормандцу внезапное возвышение Капуи было так же не по душе, как и остальным. Прирожденный политик, он уже тогда сознавал, каковы размеры ставок в той игре, которую они ведут, и мог заглянуть достаточно далеко вперед, чтобы понять, что новые успехи Пандульфа входят в противоречие с интересами нормандцев. Он поддерживал правителя Капуи достаточно долго; теперь пришло время переменить хозяев. Он прекрасно знал, сколь много значит его поддержка для городов-государств, и, когда пришли посланники — а он знал, что они непременно придут из Неаполя от Сергия и от герцога Гаэтанского, — он был готов ставить свои условия.

Переговоры прошли успешно и закончились обсуждением плана действий; планы успешно претворились в действия, а действия успешно завершились тем, что в 1029 г., менее чем через два года после изгнания, Сергий вернулся в Неаполь, а Волк спрятался в своей капуанской берлоге, зализывая раны. Нормандцы снова победили. На сей раз они получили более весомую награду за свою службу. Произошло ли это по их настоянию или сам Сергий решил позаботиться о своей будущей безопасности, точно неизвестно; но, какова бы ни была причина, в начале 1030 г. Райнульф официально получил в дар город Аверсу со всеми принадлежащими к нему землями и как дополнительный знак благодарности и уважения — руку родной сестры Сергия, вдовы герцога Гаэтанского.

Для нормандцев это был величайший день со времени их прибытия в Италию. Спустя тринадцать лет у них, наконец, появился собственный феод. С этого момента они перестали быть сборищем чужеземцев — наемников или бродяг. Земля, на которой они жили, принадлежала им по праву, переданная по закону в соответствии с вековыми феодальными традициями. Они были держателями у собственного свободно избранного предводителя, своего сородича, вошедшего теперь в круг южно итальянской знати, зятя герцога Неаполитанского. Для людей, столь чувствительных к формальной стороне дела, такое повышение статуса имело большое значение… Поначалу их методы и тактика почти не изменились — они по-прежнему выступали то на одной стороне, то на другой, разжигали вражду между вздорными греческими аристократами или лангобардскими баронами и продавали свои мечи тем, кто купит. Но теперь они имели в виду как конечную цель приобретение собственных владений в Италии. Множество неприкаянных нормандцев все еще бродили в городах и по дорогам, ведя жизнь разбойников; однако начиная с 1030 г. все большее число их предводителей будет на манер Райнульфа оседать в постоянных домах-крепостях и направлять усилия на то, чтобы обзавестись собственными владениями. С момента, когда нормандцы стали землевладельцами, их отношение к соседям и к самой стране стало меняться. Италия больше не была для них полем битвы и вместилищем легкой добычи, предназначенным для грабежа и разорения; но территорией, которую следовало присваивать, развивать и обогащать. Она стала фактически их домом.

В течение некоторого времени Райнульф занимался исключительно наведением порядка в своих новых владениях. Аверса[5] лежит на открытой кампанской равнине между Капуей и Неаполем, а потому должна была в скором времени привлечь внимание Пандулъфа. Именно это и произошло, но не совсем так, как можно было ожидать. В 1034 г. жена Райнульфа, сестра герцога Сергия, внезапно умерла. У Пандульфа была племянница, отец которой недавно получил трон Амальфи, и он предложил ее в жены горюющему вдовцу. Перспективы, которые открывало подобное утешение, — союз с Пандульфом и неизбежное крушение Сергия, бывшего шурина и главного благодетеля, — выглядели слишком соблазнительно, чтобы Райнульф мог сопротивляться. Он согласился. Сергий только что потерял Сорренто, который по наущению Пандульфа восстал против своего господина и утвердился как независимый город-государство под покровительством Капуи. Теперь неаполитанскому герцогу предстояло пережить несравненно более тяжелый удар: потерю Аверсы и поддержки нормандцев, от которой он в значительной степени зависел. В личном плане крушение было еще более жестоким: сестра, которую он любил, умерла, зять, которому он доверял, предал его. Справедливость, благодарность, верность оказались пустыми иллюзиями. Сергий не хотел более ничего. Духовно сломленный, он покинул Неаполь и ушел в монастырь, где вскоре умер.

Это было, вероятно, самое вероломное предательство в жизни Райнульфа, но, если он и испытывал угрызения совести, он этого не показывал. У него, как всегда, была одна цель — укрепление собственной позиции — и, преследуя ее, он принял с энтузиазмом новый союз. Так начался период, когда князь Капуи, поддерживаемый господином Аверсы и правителями Сорренто, Салерно и Амальфи, стал могущественнейшей силой страны. Всего несколько лет назад Райнульф направил все свои усилия на то, чтобы противостоять амбициям Пандульфа, но теперь ситуация изменилась. Сила Капуи, сколь бы велика она ни была, держалась на союзе с нормандцами, и в любом случае Райнульф теперь выступал не как наемник, а как потенциальный соперник.

На тот момент, однако, он был готов позволить Пандульфу наслаждаться своей славой. И князь Капуи с восторгом предавался этому занятию, когда первый из сыновей Танкреда де Отвиля отправился в Италию.

Примерно в восьми милях к северо-востоку от Кутанса в Нормандии лежит маленькая деревня Отвиль-ла-Гишар. Ничто, кроме имени, не напоминает теперь о связи этого места с удивительным талантливым родом, чья слава некогда гремела по всему цивилизованному миру от Лондона до Антиохии. В начале XX в., однако, еще можно было увидеть у реки остатки старого замка, и французский историк Готье дю Ли д'Арк, описывая свой визит в эти места в 1827 г., гордо цитирует слова одного из деревенских жителей: "Здесь, добрые господа, родились несравненный Танкред и Роберт Гвискар, разумный; они даровали бесчисленные сокровища нашему благословенному Готфриду, чтобы тот построил наш собор, дабы возблагодарить Бога за милость, которая принесла им победы в войнах в Сицилии и Египте".