Всадник авангарда - Роберт Маккаммон

— Денежное возмещение? — На грозовое лицо Грейтхауза страшно было смотреть. — От кого? От Мэтью? Фииг со своим цепным адвокатом ни гроша от него не получат, пока я жив!

— Давайте, — спокойным тоном предложил Корнбери, — выслушаем нашего молчальника. Мистер Корбетт, вам есть что сказать?

Мэтью все еще таращился в окно, наблюдая за падающими хлопьями. Ему хотелось бы оказаться где-нибудь за тысячи миль от этой дурацкой комнаты. После того, как он стал убийцей, все на свете представлялось мелким и несущественным. Дурацким, да. Не раз его посещала мысль, что профессор Фелл определил жизни не только Лиры Такк и Тирануса Слотера, но до некоторой степени и его тоже. Мэтью теперь не тот, каким был раньше, и непонятно, сможет ли обрести дорогу к себе прежнему.

— Мистер Корбетт? — еще раз окликнул его Корнбери.

— Да? — Тут до Мэтью дошло, чего от него хотят. Что-то у него шестеренки в мозгу сегодня туго ворочаются. Но три часа тревожного сна за сутки — от этого даже самый исправный мозг забьется пылью. Он потер лоб, где остался серповидный шрам от медвежьего когтя — вечным напоминанием, что защита невинных иногда обходится недешево. — А, да, — пробормотал он, еще не до конца придя в себя. — Я танцевал в таверне Салли Алмонд… нет, — поправился он. — Я стоял у стола, который перевернулся. Все разлилось и рассыпалось. Там был Ефрем. Девушка эта, Опал. Она поранила пальцы о стекло.

Возникла короткая пауза.

— О силы небесные! — Губернатор посмотрел на Лиллехорна. — Он, случайно, не родственник этому несчастному Гиллеспи?

Приложив некоторое усилие, Мэтью сосредоточился и направил свой рыскающий корабль на верный курс.

— Я не имею к пожару никакого отношения, — сказал он с неловкой горячностью. — Да, мое имя было написано на стене. Кем-то. — «Может быть, даже не одним кем-то, — подумал он. — Но Мэллори были на танцах, когда загорелся склад. Каким образом они могли бы это сделать, да и в чем тут смысл?» — Очевидно, кто-то хотел меня… вовлечь? Или здесь иной мотив? Потому что у меня десятки свидетелей, и кроме того: каким нужно быть идиотом, чтобы расписываться в поджоге склада? И для чего мне поджигать склад канатов? — Он подождал ответа, не дождался и снова повторил: — Зачем?

— Слушайте его! — воскликнул Грейтхауз, верный друг.

В комнате повисло молчание.

Сопровождаемый шорохом жатого муслина, лорд Корнбери поднялся на ноги, обутые в туфли на каблуке. Он подошел к окну, направил взгляд подведенных глаз на танец белых хлопьев, что летели, сыпались и штопором вились из серой пелены туч.

Несколько подумав, губернатор произнес низким голосом, совсем не подходящим к его наряду:

— Будь оно все проклято! Я тут ничего не понимаю.

Не ты один, подумал Мэтью.

После напряженной минуты размышления (хотя с тем же успехом это могла быть случайная и бесцельная мысль, вроде того, какой пояс к какому платью подходит), лорд Корнбери обернулся к главному констеблю.

— Вы можете разобраться в этой истории, Лиллехорн?

Единственный раз в жизни главный констебль подобрал правильные слова для ответа:

— Не уверен, сэр.

— Хм. — Решение было принято. Взгляд, под которым становилось неловко, перешел с Мэтью на Грейтхауза: — Вы двое — решатели проблем. Решите эту проблему.

— Мы бы с удовольствием, — ответил Грейтхауз без малейшего колебания, — но наша работа подразумевает гонорар.

— Тогда — ваш обычный гонорар. Уверен, что городским сейчас не представят ничего заоблачного. — Поднялась рука в перчатке: — Теперь послушайте меня внимательно перед тем, как я вас отпущу. Если окажется, что вы подстроили эту ситуацию, чтобы хорошенько растрясти мой карман, я сварю ваши яйца в кипящем масле, а потом отрежу тупым ножом. Вы меня поняли?

Грейтхауз пожал плечами — по-своему показывая, что да. Мэтью задумался, где бы у Корнбери мог быть карман.

— Проваливайте, — велел лорд-губернатор всем троим.

— Желаю вам удачи, джентльмены, — сказал Лиллехорн вослед решателям проблем, спускающимся по ступеням. Львиной головой трости он постукивал себя по ладони. — Я буду внимательно следить, чтобы расследование шло честь по чести.

— Вам бы лучше следить за Принцессой, — ответил Грейтхауз, имея в виду весьма сварливую жену Лиллехорна. — Из надежных источников мне было известно, что она в тесных отношениях с доктором Мэллори, и на сей раз вовсе не по медицинским причинам.

Он улыбнулся Лиллехорну в лицо мимолетной кошачьей улыбкой. Его заявление напоминало о случае в октябре, когда Мод Лиллехорн тайно посещала красивого доктора Джейсона для поправки «женского здоровья», каковая поправка включала употребление нездоровых доз листьев коки.

Выйдя на улицу, друзья запахнули плащи, спасаясь от пронизывающего холода и клубящихся хлопьев снега, и направились в сторону Бродвея.

— Это правда? — спросил Мэтью, натягивая на уши шерстяную шапку. — Мод Лиллехорн, — напомнил он Грейтхаузу. — У нее с доктором роман?

Грейтхауз поморщился. Под черную треуголку забивался снег.

— А сам ты как думаешь? Будь ты Джейсоном Мэллори, стал бы зариться на Принцессу? Тем более, если бы тебе еженощно грела шишку красотка-жена?

— Думаю, что нет.

— А я знаю, что нет. Сказал просто, чтобы дать Лиллехорну пищу для размышлений. Пусть слегка напряжет мозги, ему пойдет на пользу.

«Насчет разогрева шишки, — подумал Мэтью, — как там поживает веселая вдова?» Но решил, что добродетель проявляет себя в молчании. Кроме того, все его мысли сегодня вращались вокруг поджога склада, и для привольных шуточек в голове не оставалось места.

— Пошли пройдемся, — сказал Грейтхауз, хотя как раз этим они и занимались. Мэтью понял, что таким образом партнер сообщает о необходимости продумать и проговорить серьезные вещи, и потому они блуждали по городским улицам в надежде набрести на какой-нибудь ответ.

Несмотря на то, что снег падал, кружился и белил кирпичи, булыжники, бревна и землю, Мэтью сказал себе, что сегодняшний цвет Нью-Йорка серый на сером. Серый туман, стелящийся по самой земле, серые тучи над серыми зданиями. Из множества труб поднимался утренний дымок, уносясь с ветром к оголенным зимним лесам на той стороне реки, в Нью-Джерси. Туда-сюда почти в полном молчании двигались по улицам телеги, лошади фыркали, пуская пар, сидели на козлах сгорбленные кучера в тяжелых грубых плащах и потрепанных непогодой шляпах. Под ногами хрустел снег, трость Грейтхауза сторожко ощупывала скользкий путь.

Они свернули на Бивер-стрит — Грейтхауз первым, Мэтью следом, — и направились к Ист-Ривер. Навстречу им мелькнул ярко-красный зонтик, и на миг Мэтью подумал, что под ним должна быть Берри, но это оказалась высокая и красивая Полли Блоссом, владелица розового дома вечерних дам на Петтикот-лейн. На самом деле, говоря по правде, дам также утренних и дневных.

— Здравствуй, Мэтью, — сказала Полли с вежливой улыбкой и кивком.

Летом Мэтью оказал ей некую услугу, касающуюся одной овечки из ее стада, и таким образом получил, как она это назвала, «сезонный абонемент» в ее заведение, хотя он пока еще не исследовал эту территорию. Потом она обратилась к Хадсону, улыбка сделалась несколько порочной, ресницы вздрогнули.

— И вам доброе утро, — сказала она и миновала его, слегка толкнув бедром. Мэтью подумал, что хорошо бы тоже завести себе трость и делать вид, что тебе ужасно необходимы чай и женское сочувствие.

— Промолчи, — велел Грейтхауз, когда они пошли дальше, и Мэтью промолчал. Но ему подумалось, что иногда в те вечера, когда старший партнер занимался, как считалось, разоблачением тайн, ему случалось разоблачаться самому.

Они уже шли по Квин-стрит, направляясь к Док-стрит и Большому причалу, где стояли оснащенные корабли, тихо поскрипывая своими веревочными колыбелями. Но даже в такую зимнюю непогоду продолжалась работа приморской колонии, потому что недавно прибывшие корабли все еще стояли под разгрузкой у причала, а также грузились несколько готовящихся к отходу при ближайшем отливе. Как в любой день года, здесь кипела бурная деятельность, выкрикивались команды. Кто-то сложил костер из деревянных обломков, и несколько человек встали вокруг, греясь, пока их не позвали на работу. Веревки с железными крючьями перетаскивали тяжести, ездили подводы, готовые принять или вывалить груз. И, как всегда, здесь сновали бродячие музыканты со скрипками и бубнами, выманивая монетки у плавающих и путешествующих любителей музыки, хотя сегодня и музыка у них была серая и грустная — соответствующая пейзажу, созданному Господом в Нью-Йорке в это утро.

Мэтью и Грейтхауз дошли до места, где между мачт и корпусов виднелись туманные берега Устричного острова. Грейтхауз остановился, глядя на этот непрекрасный остров, и Мэтью тоже придержал шаг.