Под одной крышей - Эли Хейзелвуд

тихо. По крайней мере, пока не поужинаю.

Примерно десять секунд назад я была зла в спокойной, разумной форме. Внезапно я готова вырвать нож из рук Лиама и перерезать ему яремную вену. Совсем чуть-чуть. Чтобы у него пошла кровь. Я не буду, потому что не думаю, что я буду процветать в тюрьме, но я также не собираюсь отпускать это. Я старалась реагировать взвешенно, когда он отказал мне в установке солнечных батарей, когда он выбросил мои жаренные брокколи, потому что они пахли «болотом», когда он запер меня в доме, когда я была на пробежке. Но это последняя капля. С меня хватит. Чаша переполнена. — Ты что, блядь, издеваешься?

Лиам наливает оливковое масло на сковороду, разбивает туда яйцо и, кажется, возвращается в свое стандартное состояние: забывает о моём существовании.

— Лиам, нравится тебе это или нет, Я. Живу. Здесь. Ты не можешь делать всё, что, черт возьми, захочешь!

— Интересно. А ты, похоже, делаешь именно это.

— О чем ты говоришь? Ты готовишь омлет в два, черт возьми, часа ночи, а я прошу тебя этого не делать.

— Верно. Хотя есть факт, что если бы ты помыла посуду на этой неделе, мне не пришлось бы так шумно её мыть…

— О, заткнись. Не похоже, что ты не оставляешь свои вещи по всему дому постоянно.

— По крайней мере, я не складываю мусор на вершине мусорного бака, как как скульптуру Дадаиста.

Звук, который вырывается из моего рта — он почти пугает меня. — Боже. С тобой невозможно находиться рядом!

— Жаль, потому что я здесь.

— Тогда убирайся на хрен!

Наступает тишина. Абсолютная, тяжелая, очень некомфортная тишина. Как раз то, что нам обоим нужно, чтобы снова и снова прокручивать в голове мои слова. Затем Лиам заговорил. Медленно. Осторожно. Сердито, пугающе, ледяным тоном. — Прости?

Я сразу же пожалела об этом. О том, что я сказала и как я это сказала. Громко. Яростно. Во мне много вещей, но жестокость — не одна из них. Неважно, что Лиам Хардинг демонстрирует эмоциональный диапазон грецкого ореха, я сказала что-то обидное и должна извиниться перед ним. Не то чтобы я особенно хотела, но я должна. Проблема в том, что я просто не могу остановить себя от продолжения. — Почему ты вообще здесь, Лиам? Такие люди, как ты, живут в особняках с неудобной бежевой мебелью, семью ванными комнатами и слишком дорогим искусством, которое они не понимают.

— Такие люди, как я?

— Да. Такие, как ты. Люди с нулевой моралью и слишком большим количеством денег!

— Почему ты здесь? Я предлагал купить твою половину около тысячи раз.

— И я сказала «нет», так что ты мог бы избавить себя от девятисот девяносто девяти из них. Лиам, у тебя нет причин хотеть жить в этом доме.

— Это дом моей семьи!

— Это был дом Хелены, так же, как и твой, и…

— Хелена, блядь, мертва.

Проходит несколько мгновений, прежде чем слова Лиама доходят до сознания. Он резко выключает плиту, а затем стоит полуголый перед раковиной, обхватив руками край стойки и напрягая мышцы, как гитарные струны. Я не могу перестать смотреть на него, на эту гадюку, которая только что упомянула о смерти одного из самых важных людей в моей жизни с такой злобной, пренебрежительной небрежностью.

Я собираюсь уничтожить его. Я собираюсь истребить его. Я собираюсь заставить его страдать, плевать в его дурацкие смузи, разбивать его пластинки одну за другой.

Только вот Лиам делает что-то, что меняет всё. Он поджимает губы, щиплет себя за нос, затем вытирает лицо большой измученной рукой. Внезапно в моей голове что-то щелкает: Лиам Хардинг, стоящий прямо передо мной, устал. И он ненавидит это, всё это, так же сильно, как и я.

О Боже. Может, моё жаркое из брокколи действительно воняло, и мне следовало положить его в контейнер. Может быть, саундтрек «Frozen» может быть немного раздражающим. Может быть, я могла бы расписаться за эту дурацкую посылку. Может быть, я бы тоже не очень хорошо отреагировала на то, что кто-то пришел жить под моей крышей, особенно если бы у меня не было права голоса.

Я прижимаю ладони к глазам. Может, я и есть та самая сволочь. Или, по крайней мере, одна из них. Боже. О Боже.

— Я… — Я ломаю голову в поисках того, что сказать, и ничего не нахожу. Потом какая-то плотина внутри меня прорвалась, и слова вырвались наружу. — Хелена была моей семьей. Я знаю, что ты не ладишь со своей семьей, и… может быть, ты ненавидел её, я не знаю. Конечно, она могла быть очень сварливой и любопытной, но она… она любила меня. И она была единственным настоящим домом, который у меня когда-либо был. — Я осмеливаюсь взглянуть на Лиама, наполовину ожидая насмешки. Язвительного комментария о Хелене, который заставит меня снова захотеть ударить его. Но он смотрит на меня, внимательно, и я заставляю себя отвести взгляд и продолжить, прежде чем я успею передумать. — Я думаю, она знала это. Я думаю, может быть, поэтому она оставила мне этот дом, чтобы у меня было что-то вроде… чего-то. Даже после того, как её не станет. — Мой голос срывается на последнем слове, и теперь я плачу. Не так как я рыдала, как при просмотре «Короля Льва» или первых десяти минут «Вверх», а тихие, редкие, непримиримые слезы, которые я не надеюсь остановить. — Я знаю, что ты, вероятно, видишь во мне какого-то… пролетарского узурпатора, который пришел, чтобы завладеть твоим семейным состоянием, и поверь мне, я понимаю это. — Я вытираю щеку тыльной стороной ладони. Мой голос быстро теряет тепло. — Но ты должен понять, что пока ты живешь здесь, потому что пытаешься доказать какую-то свою точку зрения, или для какого-то соревнования, эта груда кирпичей значит для меня весь мир, и…

— Я не ненавидел Хелену.

Я удивленно поднимаю глаза. — Что?

— Я не ненавидел Хелену. — Он смотрит на свой наполовину приготовленный омлет, всё ещё шипящий на плите.

— О.

— Каждое лето она уезжала из Калифорнии на несколько недель. Как ты думаешь, куда она уезжала?

— Я… она просто говорила, что проводит лето с семьей. Я всегда думала, что…

— Сюда, Мара. Она приезжала сюда. Спала в комнате рядом с твоей. — Голос Лиама звучит резко, но выражение его лица смягчается, чего я никогда раньше не видела. Слабая улыбка. — Она утверждала, что проверяла мои планы по загрязнению мира. В основном, она пилила меня по поводу моего жизненного выбора в перерывах между встречами со