Менуэт - Луис-Поль Боон

из древнего племени, которое в дикости и неведении бродило когда-то по здешним лесам. Но, в отличие от меня, она была стадной. Я избегал друидов, священнодействующих с омелами и святой водой, а она, находясь под их прямым влиянием, трепетала и падала пред ними ниц. Голая, в мертвой хватке этого тупого животного, она вдруг со всей очевидностью стала именно той, какой всегда, по сути, была, но какой ей ни в коем случае быть не хотелось. Она жила, неизменно закованная в броню страха, но сейчас эта защита исчезла, и она стала беспомощнее ребенка. Когда я вернулся, eе глаза еще оставались темными от ужаса, но она ничего мне не сказала, с нетерпением поджидая моего возвращения только для того, чтобы немедленно ринуться ко всем своим родственникам и поочередно оповестить их о том, что именно открылось кудеснику-эскулапу внутри ее тела (во время сеанса с гадальными картами и кофейной гущей). И по-видимому, она излагала эти сведения там и сям столь подробно (постоянно дополняя отчет все новыми деталями), что, вернувшись домой, только и смогла, что тихо сесть, будучи уже не в силах вымолвить ни слова. Или, возможно, все слова, произнесенные ею у родственников, еще продолжали жужжать вокруг ее головы, так что ей казалось, что они хорошо слышны - в том числе и мне. В итоге она вообще ничего не произнесла, будто мне и так было все известно. Да уж, хорошенькое дельце! - только и бросила она с досадой и вернулась к своим неотложным делам, а мне вовсе и не было сказано, что она беременна. Однако я уж давно догадался. Я видел, как она делается все бледней, как у нее проступают бурые пятна, как ее рвет от еды. Хмурый, я вновь и вновь проживал все наши супружеские ночи, когда я владел ею, причем всегда успевая выйти из ее лона вовремя. Все три года я проделывал это аккуратнейшим образом - и вот она все-таки забеременела. Эти воспоминания были лишь призраками, они сумрачно проносились в моем сознании - и ночь, когда я, возможно, вышел из лона моей жены слишком поздно, мне так и не удавалось припомнить. Она смирилась с новообретенной ситуацией быстрее, чем я. Она была существом коллективным и действующим, существом которое умеет из всего извлекать пользу и приспосабливаться, а я, зверь-одиночка, пожизненно обречен дни и ночи напролет вынашивать единственную мысль, рождаемую притом с огромным трудом. Для жены новое состояние стало чем-то естественным: женщины испокон веков беременели и рожали - это было малоприятно, но "естественно". Беременность мешала ее занятиям, но в обозримом будущем, когда родится ребенок, она станет матерью и начнет возить колясочку по улицам города. И никто не расценит это как

ВСЮ СВОЮ ВОЛЮ, ПРОЕХАТЬ НА ТАКСИ 50 КИЛОМЕТРОВ И ЗАКОЛОТЬ БЫВШУЮ ПОДРУГУ КИНЖАЛОМ / ПОЖИЛОЙ ЖЕНЩИНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ОНА НАШЛА НА ПОМОЙКЕ КУКЛУ, ПОДНЯВ ЕЕ, ОНА С УЖАСОМ ОБНАРУЖИЛА, ЧТО ЭТО ДЕТСКИЙ ТРУПИК / ВЕРНУВШИСЬ ДОМОЙ, РАБОЧИЙ НАШЕЛ СВОЮ ЖЕНУ И ДВУХ ДЕТЕЙ, НАСМЕРТЬ ОТРАВЛЕННЫХ ГАЗОМ, ОДНАКО ЕГО СКОРБЬ ПЕРЕШЛА В ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО, КОГДА ОН УВИДЕЛ ЧЕТВЕРТУЮ ЖЕРТВУ: ЛЕЖАВШЕГО В ПОСТЕЛИ РЯДОМ С ЕГО СУПРУГОЙ НЕЗНАКОМОГО МУЖЧИНУ /

нечто противоприродное или нездоровое. Правда, я знал, что она никогда не любила детей, обычно, когда у нас появлялись гости с детьми, она со скукой глядела куда-нибудь в сторону. Для нее дети, видимо, походили на пальто и шляпы, которые неизбежно сопровождают людей, но которые те, входя в дом, оставляют на вешалке. Дети являлись плодами людей, но им не разрешалось иметь собственную жизнь - они должны были жить маленькими старичками, существования которых надобно было стыдиться и которых следовало прятать где-нибудь в темноте, пока они не вырастут. Но я говорю здесь только о ней. Часами размышляя о своей жизни, делать однозначные выводы о себе самом я как-то не смел. Моя сознательная жизнь проходила там, в морозильных камерах, и там я пытался мысленно разобраться в моей жене, хотя и понимал, что только мое личное чувство к ней имеет для меня смысл. Значит, она оказалась беременной. Когда она довольно неохотно проронила свое признание, мне это было как обухом по голове. Я, конечно, ожидал, что она сначала сообщит это именно мне, зачавшему ребенка. Но на самом-то деле я и не нуждался в большем, чем это запинающееся (с отвернутым лицом) признание. И то, что она рассказом об этой беременности буквально извела всеx своих родственников, а мне сообщила о ней лишь вскользь (будучи погруженной, видимо, в более важные дела), оказалось даже бальзамом для моих ран и слегка пригасило страх. Да, страх. Иногда мне удавалось скрыть от себя настоящую причину этого страха, то есть я внушал себе, что, может, в детстве мне пришлось слишком долго пребывать в неведении насчет вопросов половой жизни, и все же я знал, что страх лежит еще глубже, что исходит он именно от меня. Это был страх перед самим собой, а потому, разумеется, страх и за ту жизнь, которую я зародил. Какое несчастное существо должно будет появиться на свет и открыть то, что до сих пор я пытался ото всех скрыть? Иногда, затаив дыхание, судорожно баюкая нечто незримое, я видел против своей воли, как перед моими глазами раскручивается фильм будущих событий... Мысленно я кричал, что это неправда, не может быть правдой; мысленно я успокаивал себя, что мне вовсе не надо кричать, что я, несмотря на все, являлся таким же существом, как все. Это было бесполезно, фильм крутился дальше... Он демонстрировал мне ребенка, который рос болезненным, слабеньким, несчастным и вдобавок уродливым, а главное, который окаменело смотрел на меня с выражением ледяного ужаса. Я был зверем-одиночкой - теперь мне это стало ясно как никогда. Я не должен был соединяться - ни с кем из них, никогда. Тот голый мужчина, который висел прибитым к кре

ФЕРМЕР ПОПРОСИЛ У СВОЕЙ ДОЧЕРИ ЛУКОВИЦУ, КОТОРУЮ ОНА КАК РАЗ ЧИСТИЛА, КОГДА ДОЧЬ ЕМУ ОТКАЗАЛА, ОНИ ПОДРАЛИСЬ - ДОЧЬ НАНЕСЛА ОТЦУ НЕСКОЛЬКО НОЖЕВЫХ РАНЕНИЙ В ОБЛАСТЬ ЖЕЛУДКА, ОТЕЦ ВСЕ ЖЕ ЗАВЛАДЕЛ ЛУКОВИЦЕЙ И, ШАТАЯСЬ, ВЫШЕЛ НА УЛИЦУ; СДЕЛАВ НЕСКОЛЬКО ШАГОВ, ОН РУХНУЛ ЗАМЕРТВО, ПРОДОЛЖАЯ СЖИМАТЬ В РУКЕ ЛУКОВИЦУ, КОТОРАЯ СТОИЛА ЕМУ ЖИЗНИ / ОДНА ЖЕНЩИНА СОЗНАЛАСЬ, ЧТО УБИЛА СВОЕГО МУЖА, ТАК

сту над нашей постелью, он был свидетелем, что я, ни на миг не теряя контроля, трусливо - и всегда вовремя! - убирался из лона жены, чтобы не натворить там бед. Но беда все же стряслась, то есть в какую-то из ночей я оказался недостаточно быстр. Если уж всем другим было назначено плодиться и размножаться, то им следовало бы рьяно встать на защиту себя и себе подобных, чтобы раз и навсегда оградиться от греховных смешений с существами других пород. Или это мне, именно мне следовало быть осмотрительней? Кому-кому, а мне уже давно следовало бы осознать, что не все люди являются людьми, что между одним человеческим существом и другим лежит пропасть, как между бурой полевкой и серой канализационной крысой - или как между детьми людей и детьми богов. Даже в Библии сказано, что Бог возлюбил человеков и Его сыновья входили к дочерям человеческим, и безумные Блаватские утверждали, что люди совершили ошибку, скрестившись в начале своей эволюции с низкоразвитыми животными, то есть с обезьянами, да и очкастые ученые мужи в белых халатах, бесчувственные, как иглы их регистрационных приборов, утверждают, что высокоразвитые расы еще на стадии своего примитивного существования скрещивались с расами тупыми и беспомощными, как домашний скот... Весь этот пустопорожний бред не имел для меня значения. Одно лишь мне было известно наверняка: я был среди них червем. Да, я был червем, прозябающим в их городах, запросто уязвимым червем, которого они определили на работу в свои морозильные камеры и которому пришлось жить в атмосфере так называемых твердых убеждений. Но на это по возможности я пытался закрывать глаза. Я вел с собой разговоры главным образом о моей жене, так как втайне надеялся, что ребенок будет не столь моим, сколь, наоборот, ее. Ведь может ребенок, в самом деле, походить на мать? Вероятно, он станет так же, как она, активно действовать, а вовсе не копаться в себе самом. Может быть, он так же, как она, уже с вечера будет делать часть домашних дел на завтра, и с сигаретой во рту чинить электропроводку, и уверенно сновать из угла в угол, и воспринимать все это чудовищное вырождение цивилизации как нечто само собой разумеющееся... Но чем дальше моя жена шла по пути беременности, тем беспомощнее она становилась и тем все заметней делалась (правда, только внешне) живой карикатурой на меня.

Потому что и я снаружи, в свою очередь, трансформировался именно в ту породу, к которой она всегда относилась. И теперь это именно она была вялой и могла, апатично сидя, просить меня что-нибудь для нее починить или роняла: "Да ладно, брось", - или: "Оставь, это не горит". Сие

КАК БЫЛА С НИМ НЕСЧАСТЛИВА - ОНА РАЗРЕЗАЛА ТРУП НА МЕЛКИЕ КУСОЧКИ, СЛОЖИЛА ИХ В СВОЮ ХОЗЯЙСТВЕННУЮ СУМКУ И СБРОСИЛА ЕЕ С ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО МОСТА НА ПРОЕЗЖАВШИЙ ТОВАРНЫЙ СОСТАВ / 23-ЛЕТНЯЯ ЖЕНЩИНА ОСТАВЛЯЛА СВОЮ МАЛЕНЬКУЮ ДОЧЬ НА КУХНЕ ОДНУ, МЕЖДУ ЧЕТЫРЬМЯ СТУЛЬЯМИ, СВЯЗАННЫМИ ВЕРЕВКОЙ. ИНОГДА ОНА ПО ДВОЕ СУТOК НЕ ДАВАЛА ДЕВОЧКЕ ЕСТЬ И НИКОГДА ЕЕ НЕ МЫЛА - ДЕВОЧКА НЕ УМЕЛА НИ ХОДИТЬ, НИ ГОВОРИТЬ, БЫЛО ВИДНО, ЧТО ЕЕ НИ РАЗУ НЕ ВЫНОСИЛИ НАРУЖУ, ТАК КАК, ЗАСЛЫШАВ УЛИЧНЫЙ ШУМ, ОНА СТРАШНО