Свет Валаама. От Андрея Первозванного до наших дней - Николай Коняев

Непосильно тяжким оказалось для него настоятельское бремя.

Причиною этому, прежде всего, были обстоятельства и, конечно же, характер самого Варлаама, не умевшего применяться к ним.

Всегда Варлаам говорил, что думал, и правдивость эта доставляла мучения прежде всего ему самому.

Однажды иеромонах Амвросий-пещерник пришел в такое неистовство на трапезе, что при всей братии, весь дрожа от ярости, начал кричать игумену:

– Мы думали о тебе, что ты блажен муж, а теперь видим, что в тебе вскую шатавшася языцы! Свиней бы тебе пасти, а не людей!

«Страшное, достойное слез зрелище: постник, пустынник, пещерник, затворник, старец предается гневу до исступления, – пишет Игнатий (Брянчанинов). – Но вникнув в учение св. отцов, найдешь сие естественным… Св. Иоанн советовал некоторым безмолвникам, как сам пишет из уединения, выйти в общежитие, дабы им не претвориться из людей в бесов. Причина же всех таковых несообразностей на Валааме есть отступление от пути отцев святых и самочиние».

Среди немногих отрад, оставшихся ему после избрания, было и посещение пустыньки, где жил Дамаскин.

Игумен Варлаам любил бывать здесь, отдыхая у Дамаскина от треволнений, связанных с управлением монастырем.

С улыбкою выслушивал он сетования Дамаскина на слабость, порою одолевающую его.

– Чудак ты, отче, – утешал он Дамаскина. – О какой скуке речь? Не скучай, отче… Коли уж тяжело станет, – он указал на потолок кельи, – ты сиди и считай потолочник и вся скука пройдет. Терпи, отче Дамаскин. Будешь с Антонием Великим вчинен, только терпи дьявольские искушения и не уходи из пустыни.

Игуменство Варлаама было недолгим…

Вследствие непрекращающихся жалоб он вынужден был испросить увольнения от настоятельской должности и водворился в пустыньке вблизи скита Всех Святых. Увы… И здесь не суждено ему было насладиться покоем. Вскоре пришлось перебраться в скит Оптиной пустыни, где он снова встретится со старцем Леонидом…

Так и замкнулся круг.

А если учесть, что послушнику Василию, посланному Варлаамом к Дамаскину, суждено было, приняв монашеское имя Виктор, стать наместником Валаамского монастыря, замкнется и еще один прочерченный Божией волей круг судеб… Как звенья единой цепи, прочно сцеплены эти круги друг с другом…

Однако, завершая главу, посвященную игумену Варлааму, надо сказать, что и в Оптиной пустыни не позабыл Варлаам оставленную обитель.

– Хорошо, нечего сказать, хорошо у вас, – говорил старец, – а все не то, что на Валааме. Там возьмешь, бывало, краюшку хлеба за пазуху, и хоть три дня оставайся в лесу: ни дикого зверя, ни злого человека. Бог да ты, ты да Бог!

– А от бесовских-то страхований, батюшка, как спасались? – спрашивали у него.

– От бесов и в келии не уйдешь, коли не тем путем пойдешь, – отвечал старец. – Впрочем, пути спасения различны: он спасается сице, ты же по слову святого Исаака, общим путем входи на восхождение духовного пира.

Глава десятая

1833 год памятен России кончиной великого чудотворца, преподобного Серафима Саровского…

Второго января, в шестом часу утра, братия Дивеевского монастыря, зайдя в его келью, увидели схимника, как всегда, на коленях перед образом Божией Матери «Умиление». Крестообразно сложенные руки Серафима Саровского лежали на книге, на руках лежала голова. Казалось, старец уснул…

Преподобный отец Серафим был зрителем дивных откровений и при земной жизни созерцал небесные обители. Двенадцать раз являлась к нему Пресвятая Богородица…

Для Валаама этот год памятен назначением нового игумена – Вениамина и началом большой монастырской смуты…

В причинах ее пытался разобраться святитель Игнатий (Брянчанинов). Он составил объемистый отчет – «Описание Валаамского монастыря и смут, бывших в нем».

Как отмечает святитель[3], абсолютной правоты не было ни у одной из противостоящих сторон…

«Они (валаамские старцы. – Н.К.) ревнуют по православию, требуют для еретиков тюрьмы и цепей… Сами возмущаются и возмущают образованных людей, к ним присылаемых, которые, видя их ревность, переходящую в жестокость и неистовство, соблазняются (курсив наш – Н.К.) их православием. В сем фальшивом положении находится иеромонах Апполос, и, сколько видно, находился архимандрит Платон. Упомянутый иеромонах соблазняется небратолюбием Валаамских старцев, их интригами, – и по справедливости. Валаамские старцы тоже справедливо соблазняются его ученостью, некоторыми выражениями, так что из 9-ти летнего его пребывания на Валааме нельзя вывести решительного результата, православен ли он, или нет…»

К анализу смуты, охватившей монастырь, мы еще вернемся, пока же скажем, что Дамаскин поначалу тоже оказался втянутым в монастырскую распрю.

Но начнем по порядку.

До Коневского монастыря Вениамин подвизался в Новоезерной обители Вологодской епархии, где проявил себя талантливым организатором и строителем. Настоятель монастыря архимандрит Феофан непрестанно занимался молитвами и словом Божиим, целиком переложив занятие внешними предметами на Вениамина.

Вениамин вполне оправдал надежды архимандрита.

«Я был в Новоезерной обители и видел работы, произведенные о. Вениамином, из коих удивился особенно ограде, – писал святитель Игнатий Брянчанинов. – Оная основана на сваях, вбитых в озеро, при глубине воды, доходящей местами до 3 сажен, таковых свай опущено до 20 т, по ним в два ряда идет тесанный дикий камень, и на сем цоколе возвышается прекрасная каменная ограда»…

Забегая вперед, скажем, что и на Валааме остался памятник строительным талантам Вениамина – каменная, выложенная из цельных плит дикого камня, лестница от пристани к монастырю… Зато в самом монастырском строительстве Вениамин преуспел меньше.

Новый игумен сразу обратил внимание на Дамаскина и назначил его начальником скита Всех Святых. По-видимому, таким образом Вениамин рассчитывал приобрести в лице Дамаскина помощника в своих начинаниях, опору в преобразованиях. И он бы и нашел опору в Дамаскине, если бы его начинания и преобразования были понятны тому. Но все то, что делал Вениамин, вызывало у Дамаскина, как и у других валаамских старцев, лишь недоумение и смущение.

Подобно тому, как патриарх Никон взялся за исправления якобы «неправильных» обрядов Русской Православной Церкви, Вениамин сейчас обнаружил на Валааме множество отступлений от общепринятого.

Сохранился целый перечень исправлений, сделанных Вениамином, с которыми Дамаскин был не согласен.

Большинство из них касалось церковной службы и церковного пения, но были замечания, касающиеся и других нововведений.

Очень смущало Дамаскина, что Вениамин завел «по пятницам баню, чего и в столице нет». Не нравилось, что Вениамин приказал отобрать у братии и запечатать книги Святых Отцов, патерики скитские, Цветники и прочие книги, в пользе и православности которых никто не сомневался, но которые раздражали Вениамина своей рукописностью…

Наконец, как и остальную братию, Дамаскина смущало, что Вениамин избран вопреки Валаамскому уставу, запрещающему избирать настоятелей не из числа монастырской братии.

Ложность положения, в котором оказался Дамаскин, усугублялась тем, что в пустыне, рядом со скитом Всех Святых, подвизался бывший настоятель монастыря отец Варлаам, сразу сделавшийся центром кристаллизации монастырской оппозиции.

Жил Варлаам, как утверждается в книге «Валаамские подвижники», жизнью святого человека. Келью покидал только для совершения Божественной службы в скиту Всех Святых. В пустыни же преимущественно занимался молитвою и чтением Священного Писания и писаний отеческих; иногда писал по уставу; пища его была самая простая, грубая; одно кушанье варил он на целую неделю и более…

Здесь приводится и диалог, состоявшийся у Варлаама с Дамаскиным…

– Что это, батюшка, оставляете вы кушанье в котле? – спросил Дамаскин. – Оно у вас ржавчиною покрылось…

– Ничего, – ответил отец Варлаам. – Это не вредно. Котел ведь чугунный. Вот в медном – опасно…

Разговор, кажется, ни о чем, кроме неприхотливости Варлаама, не свидетельствует. Однако, если мы вспомним, что отставной игумен любил рассказывать, как в бытность его на поварне молитва кипела в нем, какопища в котле, диалог приобретает дополнительное значение, и «покрывшееся в котле ржавчиною кушанье» превращается в символический знак, не заметить который Дамаскин не мог.

Между прочим, святитель Игнатий (Брянчанинов), указывая на то, что надобно сделать, чтобы прекратилась смута в монастыре, не забыл и про Варлаама.

«Заштатного игумена Варлаама полагаю непременным вывезти из Валаамской обители, как потому, что он в бумагах своих был дерзок в выражениях о начальстве, а в доносах опрометчив, веря всяким слухам, так и потому, что он уже не может быть спокоен в Валаамской обители и не вмешиваться, как сам сознается, в управление, к которому совершенно не способен, что доказано опытом… Принимая во уважение старость о. Варлаама, и то, что во всем деле он только орудие для других, полагаю переместить его в Оптин скит, Калужской Епархии…»