Ретроспектива (СИ) - Марина Повалей

ей послал, всё без ответа. Забеспокоился, подумал, что точно, что-то случилось. Чего бы ей перестать приходить?

То и вышло. Случилось.

Замуж собралась моя Полёвка. И всё бы ничего, будь мы в Келсе. Так даже лучше: леди замужем — не девица и не молодая вдова, за коими во все глаза глядят. Мужа на службу подальше. Леди поближе. Опосля мужа вернуть, всех наградить. Все довольны.

— Норен, — кликнул брата, — фрукты, рыба и вино. Запиши: сбить цену на семь процентов.

Именно столько ночей Полёвка где-то шастает.

Брат закашлялся.

— Рехнулся? С чего бы им снижать цену? Зачем тебе это вообще? Просто перезаключить договора и вся недолга! Мы итак выгоднее нигде не купим.

— Норов сбавь. С королём говоришь. Такая моя воля.

— Эдак ты уже не король, а купец и торгаш.

Пустой кубок с моего стола полетел в весельчака.

— Всё, всё! Не лютуй! Страшный грех братоубийство!

— Всё чаще и чаще задумываюсь, что надо бы собрать святые писания по монастырям да аббатствам. И пересмотреть! — почесал заросший подбородок, будто бы и впрямь задумался.

— Видать и правда, самолично пересмотришь. Как только все торговые договора ондолийские закончишь пересматривать. Ты прикидывал, сколько времени такие торги займут? Мы тут ещё пару месяцев просидим. Как пить дать!

— А чем тебе плохо? Морем дышим… красота!

— Целибат блюдём… скукота!

— Ладно. Можете чутка гульнуть, — Норен аж взвился на месте. Как и не бывало ленности: вытянулся на стуле, скинул ноги со стола. — Не усердствуйте только. Чтобы никакого дипломатического казуса не вышло.

Снедали снова одни. Княгиня их так и не вышла. И мне не то, чтобы надобно было её общество… небрежение такое. Словно не король огромной страны у ней в гостях, а так, приблудный купец.

И ужин этот ещё. Потчуют разносолами, как подачку дают, откупаются.

— Верех, — обратился к советнику, что и составлял нашу компанию, — повариха ваша знатные пирожки делала. Повторить хочется. Прикажи?

— Будет исполнено, ваше величество. Завтра же сделает, — старик уткнулся в тарелку.

— Что княгиня? Не полегчало?

— Нет, ваше величество. Крепко захворала, орлица наша. Всем двором молитвы возносим.

— А кто же дела наши торговые решает?

— Так в постели она, голубица, как легчает, так и решает.

Хороша формулировка. Только и глядеть не шибко-то и хочется.

— У княгини в услужении лекарка есть. Сильная, — Верех глянул с любопытством, — хочу эту целительницу в Келс забрать, мне такая сильная магичка нужна при дворе.

Старик задёргался, потряс седой бородой в отрицании. Хиленько улыбнулся.

— Что же она, ваше величество, вещь какая? Разве ж можно живого человека так забрать?

— Так я ж на службу! И княгине отступные заплачу, да и лекарка в накладе не останется. Королевская служба почётная, да барыши хорошие.

— А вы сами у неё и спросите, я скажу ей, чтобы зашла.

— Кого?

— Так целительницу, — Верех не понял. Как и я.

— А что её спрашивать? Решать же мужчины должны. Да и вдовица она, под княгиней, княгиня пусть с нами отпустит.

Верех судорожно собрал руки в замок, развёл, снова сцепил.

— Вы не поймите меня неправильно, ваше величество, но наши порядки и законы несколько отличаются от ондолийских. У вас же как: женщина сама юридически силы никакой не имеет. Даже если круглая сирота, за неё сюзерен ответ держит. У нас иначе: что мужчина, что женщина равны. Мы не можем никого неволить.

Не выдержал старик, отвёл глаза. Терпеть не могу, когда переглядеть меня пытаются. Мне хорошо известны их порядки, но думал, что старик трусоват, чтобы мне так носом ткнуть. А он нет — весь дрожит, но отстаивает мою Полёвку.

— Стало быть… так и поступим. Пусть зайдёт. А жених её против не будет?

Советник поёрзал на сиденье, но вновь поднял белесые глаза.

— А у них надобно и спросить, ваше величество. Я им не хозяин.

Глава 6

Как в Верехе соединяется такая жадность с такой же по размеру набожностью… диву даюсь.

Ондолиец за ужином прижал советника к стенке своими расспросами. Только советник не был бы советником, кабы так легко прижимался. Не поняв даже о чём и о ком его спрашивали, ответил как водится: без сучка и задоринки. Не зря кормится с моего стола, ой не зря.

Пришлось поведать о том, что любопытство пересилило и я, нарядившись прислужницей всё же сходила поглядеть на короля, да и подлечила. Чем и вызвала к себе нежеланный интерес.

И не зря я ему правду замалчиваю.

— Епитимия у меня, княгинюшка. Епископ исповедовал, наложил две недели поста за ложь мою перед королём. Король, пусть и чужой, он создателем людям дан. Нельзя его обманывать. Грех большой.

— Ты рассказал об этом епископу? — сама не увидала, как начала подёргивать собственную косу в волнении.

— Так исповедь, княгинюшка. На духу будто. Всё поведал.

Старый дурак. Но и лучше его никого нет. Не удивлюсь, если окажется, что тот представитель создателя, который епископ, знает обо мне много больше положенного.

— Иди Верех. Иди. Иди постись, да молись. Чтобы создатель отпустил твои грехи. Да не переборщи! А то помрёшь от голоду, в эпитафии так и напишу: сдох от усердия в голодании. Гостю скажи, что завтра пусть приходит. Часа в три пополудни.

Некуда тянуть. Надобно уже порешать все вопросы с гостем, да в дорогу отправлять. А то удумал: торги затеял, да приблуд своих сегодня в корчму отпустил. Будто осваиваются.

Дальше зашёл Алирик.

Голова поднята, взгляд открытый. Голубые глаза смотрят так, будто и нет за ними никакой вины.

— Зачем сказал ондолийцам, что лекарка, что они ищут, твоя невеста?

— Им наши законы чуждые. У их женщин своей воли нет. Встретили бы вас где-то без охраны, да и забрали бы с собой — сесть не предложила, а ему, будто и не надобно. Стоит себе спокойно, ответ держит.

— Защитить, значит, решил? — кивнул. — А как понял, что меня ищут?

Усмехнулся.

— А кого ещё? Молодая, рыжая. Кто из замковых мог короля заинтересовать?

— Я случайно. Помогла ему боль снять. Не признал княгиню, сам себе нарешал, что я целительница.

Алирик вновь кивнул. И кажется мне, что кивнул бы он на что угодно, что услышал сейчас.

Вопрос тут другой поглавнее: зачем я перед дружинником отбрехиваюсь? Он ведь не указ мне.

__________

Долго ли, коротко ли…

Да надо идти. И хочется увидать его вот так, без стен. И боязно. Я и не гадала, что ондолиец так лютовать станет. А он грызётся за каждый грош, словно последнее за тот мёд и рыбу