Небо № 7 - Мария Свешникова

Утро начиналось с привычных фраз: «Я не просила тебя себя рожать», «Знала бы, что такое получится, ни за что не стала бы».

Эмиль по утрам улыбался мне шире и лучезарнее, чем маме. По вечерам менял приоритеты.

Я все еще жила свой очередной год без любви. Иногда подумывала стать лесбиянкой или катилась к фригидности.

Мои чувства изжили себя, когда не прошел перевод и я не успела прилететь на похороны собственного отца.

Ему было всего шестьдесят лет.

Когда они с мамой познакомились, у него уже было трое или четверо детей, а она была его ассистенткой, носила кофе и слушалась во всем. Тогда театральные режиссеры были в почете, позднее в бедности, по большей части. Мой отец покинул театральный помост и занялся ужасной вещью — торговлей. Он всегда говорил, что данный вид деятельности до добра его не доведет. И не довел.

Магазины театральных костюмов приносили деньги. И больше ничего.

Я жила все тот же день без любви.

Сегодня любовнику моей матери исполняется тридцать лет, насчет того, что Эмиль старше меня всего на семь лет, я погорячилась в аэропорту, но он все так же с легкостью мог быть моим старшим братом. Он даже моложе Макса.

Макс втихаря признался, что и имя, и отчество, и даже фамилия начинаются с буквы «м», и я с чистой совестью обозвала его МММ`ом,[6] без оглядки на Мавроди.

Мысли о нем посещали меня со спонтанной регулярностью, кажется, я в действительности подписалась на спам-рассылку мыслей о человеке, которого я никогда не встречу, как в саундтреке к «Юноне и Авось».

Эмиль отмечал свое приближение к старости в небольшом трехэтажном ресторане на Сретенке. Один из залов был полностью закрыт под банкет.

Съехались красивые, но взрослые люди. Друзья, большей частью моей матери. На красивых и недетских машинах. С большими силиконовыми губами, тюнингованными лицами и задницами со штампом «липосакция произведена успешно», в зале ощущался мерзкий аромат «Летуаля» и «Арбат Престижа».

Несмотря на то что скоро мне стукнет двадцать один год, мне запрещалось употреблять алкоголь крепче вина на подобного рода мероприятиях и тем более курить.

Так я и бегала на этаж ниже. Садилась за барную стойку, пила лонг-айлэнд айс-ти, курила мамины сигареты и смотрела на счастливых людей.

Все люди, находящиеся за пределом моего круга общения, казались мне предельно счастливыми.

Я расплатилась с барменом.

Как вдруг увидела Макса. Он сидел за низким столиком в Каминном зале, уютно расположившись на глубоком белом диване. Счастливый человек.

У меня начался внезапный приступ тахикардии — я верю, что даже влюбленность и очарование могут нести неизлечимые болезни, которыми приходится болеть хотя бы в течение часа.

Мне казалось, что сердце уже разбилось о ребра и сейчас просочится сквозь поры и вытечет на пол, испачкав платье.

Рядом с Максом сидела хрупкая девушка чуть старше меня. Ей было около двадцати пяти. Она была простой внешности, не могу сказать, что красивая — скорее ухоженная. Тонкие губы, узкое лицо, аккуратный, чуть задранный кверху нос. И полное отсутствие груди. Она сидела в белом сарафане и периодически сливалась с диваном, мне приходилось заново фокусировать взгляд, чтобы ее заметить.

Какие у нее тонкие руки!

Еще более худощавые ноги.

Хотелось ледяного шампанского. Героини мамы всегда его пьют. На радостях. Я лично подумала, что бегать по ресторану в поисках корвалола достаточно глупо и можно просто загнаться алкоголем.

— Можно мне бокал самого дорогого шампанского, — попросила я шепотом у официанта.

— Девушка, самое дорогое шампанское у нас продается только в виде бутылки.

Мне стало обидно. Вот так оно всегда — соберешься пустить пыль в глаза. А реквизиторы всегда забудут про эту самую пыль, на бутылку у меня нет денег, можно было бы, конечно, прописать эту бутылку в счет банкета, но это так муторно.

Остается довольствоваться грязью, вроде «Кир-Рояля».

Я сделала пару глотков, достала из сумки кошелек. Двадцати рублей двумя бумажками не было. Надо нанимать реквизитора. Я взяла самую ровную и самую гладкую сторублевую купюру.

— У вас ручка есть? — спросила я у бармена. — А еще лучше фломастер.

— Есть только ручка!

— Давайте!

Я написала свой номер на купюре и внизу подписала «Нравятся мои визитки?».

Пошла к столу. Ноги чуть тряслись на каблуках. И это у меня??? Я живу жизнь без любви, у меня такого не бывает. Я же бесчувственная. Точно вам говорю.

Длинное шелковое платье прилипало к ногам, волосы путались и падали на губы, пока шла, пыталась выплюнуть несколько прядей, но они все так же прилипали к блеску. Одним словом, кинематографичной сцены так и не вышло.

Макс сидел ко мне спиной.

Девушка, видя, с каким упорством я направляюсь в их сторону, пыталась знаками показать Максу, что не самым плохим решением было бы обернуться.

Я резким движением положила деньги на стол. Если бы чуть промедлила, то моя нервозность быстро обнажилась бы.

— Вот, возвращаю свой долг. С процентами.

Девушка безумными глазами смотрела в сторону Макса, не понимая, почему незнакомая девица возвращает ему такой смешной долг, и что самое смешное, не зная, при каких обстоятельствах он был дан.

— Кстати, это Ника, — пытался представить нас Макс. — А это Света.

— Если честно, то Маша.

Лицо Макса насупилось.

Ника потеребила его по плечу. Она смеялась во весь голос.

— И не стыдно тебе путать имена! Машенька, простите, он у меня, правда, не всегда тактичный! А ну, извинись перед девушкой!

Он у НЕЕ. Все понятно. Отчаливаю.

— Учитывая обстоятельства знакомства, нет ничего страшного, — решила я хоть как-то сгладить ситуацию. Кривовато вышло.

Ника улыбнулась, но имела достаточную силу самообладания, чтобы не лезть с вопросами, что да как.

Поиски меня увенчались успехом, и я была обнаружена таким субъектом семьи, как Эмиль.

Он был лицом известным. Не то чтобы многие его знали, но узнавали. Он был режиссером-тусовщиком, который снял всего одну картину и с тех пор все время был «в запуске», одним словом, ждал у моря погоды под крылом у моей матери.

— Это твой возлюбленный? — не сдержала удивления Ника.

— Можно я буду звать тебя папой? — Я обернулась на Эмиля, который сначала покраснел, потом позеленел и сменял эти действия беспромедлительно, из-за чего напоминал клубничину.

— Тебя мама просила подняться, — сказал Эмиль, приходящий в себя.

— Это гражданский муж моей мамы!

— Вы же почти ровесники, — не выдержал Макс.

Ника оборвала его и начала отчитывать. Потом извиняться.

Ситуация достигла критической стадии неловкости.

Эмиль улыбнулся, представился повторно, пожал руку Максу, тот даже привстал с дивана и попросил меня немедленно подняться.

Ника улыбалась мне и Эмилю, держа Макса за руку, то поглаживала, то почесывала ладонь, в общем, делая все то, что я так сильно ненавижу. Терпеть не могу. Точнее, терпеть ненавижу.

— Я думаю, мне надо идти! Сохрани купюру, вдруг мне снова понадобятся деньги на метро! — Мама бы сказала, что я поступаю некрасиво, но, уверена, что, если бы она слышала мои сердечные ритмы еще пять минут назад, взяла бы свои слова обратно.

— Может, спустишься еще?

— Может, и спущусь, — ответила я и ушла.

Церемония тостов, подарков и прочей ерунды тянулась вечно. Мне казалось, что я целиком и полностью застряла в этом ненавистном празднестве.

Я пыталась выбраться под любыми предлогами.

В результате я не выдержала и написала родной матери sms: «Если ты сейчас не выйдешь со мной в туалет, я устрою публичный стриптиз и буду кидаться бокалами». Для правдоподобия пришлось уронить пару ножей.

Прямо посреди тоста мама попросила ее простить и потащила меня в туалет.

— Ну что такое? Что так срочно могло тебе понадобиться? Не «тампакс» же!

— Не «тампакс», — начала я отвечать, захлебываясь в собственной истории. — Помнишь, я тогда решила, что стану проституткой, и села в машину…

— В какую машину ты села? — Мама схватилась за сердце. — Я думала, что ты меня надула и спокойно поехала пить виски к Саше.

— Я просто не хотела, чтобы ты нервничала. Так вот, слушай. Он сидит там, внизу, и я в него влюблена.

Мама кричала, что сейчас упадет в обморок. Попросила тиснуть ее бокал со стола и принести прямо в туалет.

Официанты, как, впрочем, и Эмиль, на пару с гостями достаточно странно на меня посмотрели, когда я взяла два бокала и бутылку и со всем этим добром направилась в уборную.

— Ладно, дай я пойду на него посмотрю! Где он сидит?

— В каминном зале, на крайнем диване, с ним девушка — тощая, в белом сарафане.

Мама оставила меня наедине с шампанским. Я позвонила Другу из Бронкса поделиться случившимся.