Хуторок в степи - Валентин Катаев

Петя грустно махнул рукой.

– Понятно, – заметил Гаврик. – Значит, горите?

– Горим, – сказал Петя.

– Что же вы думаете делать?

– Вот, может быть, кто-нибудь комнаты наймет…

– Как? Вы уже и комнаты отдаете?! Так это последнее дело! – И Гаврик сочувственно свистнул.

– Ничего, как-нибудь выкрутимся. Я буду уроки давать, – сказал Петя, делая мужественное лицо.

Он давно уже решил сделаться репетитором и давать уроки отстающим ученикам, но только не знал, как взяться за дело. Правда, репетиторами бывают главным образом студенты или, в крайнем случае, гимназисты старших классов. Но в конце концов возможны исключения. Важно только, чтобы повезло найти ученика.

– Как же ты будешь давать уроки, когда ты, наверно, сам ни черта не знаешь? – со свойственной ему грубой прямотой сказал Гаврик и добродушно ухмыльнулся.

Петя обиделся. Было время, когда он действительно лентяйничал, но теперь он изо всех сил старался учиться как можно лучше.

– Я шутю, – сказал Гаврик и вдруг, осененный счастливой мыслью, быстро спросил: – Слышь, а по латинскому языку можешь учить?

– Спрашиваешь!

– Вот это здорово! – воскликнул Гаврик. – Сколько возьмешь подготовить человека по латинскому за третий класс?

– Как это – сколько?

– Ну, сколько грошей?

– Я не знаю… – смущенно пробормотал Петя. – Другие репетиторы берут по рублю за урок.

– Ну, это ты сильно перебрал. Хватит с тебя и полтинника.

– А что? – спросил Петя.

– Ничего.

Некоторое время Гаврик стоял с опущенной головой, шевеля пальцами, как бы что-то подсчитывая.

– А что? Что? – нетерпеливо повторял Петя.

– Ничего особенного, – сказал Гаврик. – Слушай сюда… – Он взял Петю под руку и, заглядывая сбоку в его лицо, повел по улице.

Гаврик не любил говорить о себе и распространяться относительно своих планов. Жизнь научила его быть скрытным. Поэтому сейчас, решив открыть Пете свою самую заветную мечту, он все-таки еще колебался и некоторое время шел молча.

– Понимаешь, какое дело… – произнес он. – Только дай честное благородное, что никому не скажешь.

– Святой истинный! – воскликнул Петя и по детской привычке быстро, с готовностью перекрестился на купола Пантелеймоновского подворья, синевшие за Куликовым полем.

Гаврик округлил глаза и сказал шепотом:

– Имею думку: сдать экстерном за три класса казенной гимназии. По другим предметам мне разные чудаки помогают, а по латинскому не знаю, что делать.

Это было так неожиданно, что Петя даже остановился:

– Что ты говоришь?!

– То, что ты слышишь.

– Зачем это тебе надо? – невольно вырвалось у Пети.

– А зачем тебе? – сказал Гаврик, с силой нажимая на слово "тебе", и глаза его зло и упрямо заблестели. – Тебе надо, а мне не надо? А может быть, мне это надо еще больше, чем тебе, откуда ты знаешь?

И он уже приготовился рассказать Пете, как вернувшийся из ссылки Терентий сокрушался о том, что мало среди рабочих образованных людей, говорил, что наступает время новых революционных боев, а потом – видимо посоветовавшись кое с кем из комитетчиков – прямо заявил Гаврику, что хочешь не хочешь, а надо экстерном кончать гимназию: сначала сдать за три класса, потом за шесть, а там, смотришь, и на аттестат зрелости. Но ничего этого Гаврик Пете не рассказал.

– Ну как, берешься? – лишь коротко спросил он. – Даю полтинник за урок.

Хотя Петя в первую минуту и растерялся, но все же почувствовал себя весьма польщенным и нежно покраснел от удовольствия.

– Ну что ж… пожалуй, я возьмусь, – сказал он, покашляв. – Только, конечно, не за деньги, а даром.

– Почему это даром? Что я, нищий? Славу богу, зарабатываю. Полтинник за урок, четыре раза в месяц. Итого два дублона. Это для меня не составляет.

– Нет, только даром.

– С какой радости? Бери, чудак! Денежки на земле не валяются. Тем более что вы теперь нуждаетесь. По крайней мере, сможешь кое-что давать тете на базар.

Это подействовало на Петю. Он ясно представил себе, как в один прекрасный день он протягивает тете деньги и равнодушно говорит: "Да, я совсем забыл, тетечка… тут я заработал уроками немного денег, так, пожалуйста, возьмите их. Может быть, они вам пригодятся на базар".

– Ладно, – сказал Петя. – Буду с тобой заниматься. Только имей в виду: станешь лодырничать – тогда до свидания. Я даром денег брать не привык.

– А я их тоже не в дровах нашел, – сумрачно сказал Гаврик, и друзья расстались до воскресенья, когда был назначен первый урок.

9. БАНКА ВАРЕНЬЯ

Никогда еще Петя не готовился к своим собственным урокам в гимназии так тщательно, как к этому уроку с Гавриком, где ему впервые предстояло выступить в роли педагога. Полный гордости и сознания своей ответственности перед наукой, Петя сделал все возможное, чтобы не ударить лицом в грязь. Он замучил отца бесконечными вопросами из области сравнительной лингвистики. Он сделал кое-какие весьма важные выписки из энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. В гимназии он неоднократно обращался к латинисту за разъяснениями по поводу некоторых параграфов латинского синтаксиса, что весьма удивило латиниста, который был не слишком высокого мнения о Петином прилежании. Петя очинил несколько карандашей, приготовил перья и чернила, вытер тряпкой папин письменный стол и поставил на него Павликин глобус, а также свой двадцатипятикратный микроскоп и небрежно разложил несколько толстых книг, что должно было придать обстановке строго академический характер и внушить Гаврику уважение к науке.

Василий Петрович после обеда поехал на кладбище. Тетя с Павликом пошли на выставку. Дуняша отпросилась к родственникам. Все благоприятствовало Пете. Оставшись один, он стал расхаживать по комнатам, как заправский педагог, заложив руки за спину и повторяя про себя вступительную часть своего первого урока. Нельзя сказать, чтобы он волновался, но он испытывал острое чувство уверенного в себе конькобежца перед выходом на лед.

Гаврик не заставил себя ожидать. Он появился точно в назначенное время. Было знаменательно, что он пришел не с черного хода, через кухню, как обычно хаживал в детстве, предварительно посвистев со двора в четыре пальца. Гаврик позвонил с парадного хода, сдержанно поздоровался и, сняв свое старенькое пальто в передней, пригладил перед зеркалом волосы маленькой костяной расческой. У него были чистые руки, и, прежде чем войти в комнаты, он аккуратно заправил под узкий ремешок сатиновую косоворотку с перламутровыми пуговичками. В обеих руках он держал, как бы торжественно нес перед собой, новую пятикопеечную тетрадь с выглядывающей розовой промокашкой и заложенным в нее новеньким карандашом. Петя молча провел приятеля в комнату и усадил за письменный стол как раз между микроскопом и глобусом, на которые Гаврик тревожно покосился.

– Значит, так, – сказал Петя очень строго, но вдруг сконфузился.

Он мужественно переждал припадок застенчивости и бодро начал снова:

– Значит, так. Латинский язык есть один из богатейших и могущественнейших в семье индоевропейских языков. Первоначально, подобно умбрскому и оскскому, он раньше принадлежал к группе главных наречий неэтрусского населения Средней Италии, как диалект жителей равнины Лациума, из среды которых выделились римляне. Понятно?

– Не, – сказал Гаврик, отрицательно качнув головой.

– Что же тебе непонятно?

– Которые главные наречия неэтрусского населения, – тщательно выговорил Гаврик, жалобно глядя на Петю.

– Ага. Хорошо. Потом поймешь. Это потому, что ты еще не привык. А пока пойдем дальше. Значит, так. В то время как языки остальных народов Италии ну, там этрусков, япигов, лигуров… понятное дело, кроме родственных с латинянами умбров и сабеллов, – остались, так сказать, замкнутыми в пределах более или менее тесных областей, народными диалектами, – Петя сделал руками по воздуху очень красивый профессорский жест, обозначавший, что языки остальных народов Италии остались замкнутыми, – латинский язык благодаря римлянам не только превратился из диалекта в господствующий язык Италии, но и развился до степени языка литературного. – Петя многозначительно поднял вверх указательный палец. – Понятно тебе?

– Не! – повторил удрученно Гаврик и снова отрицательно потряс головой. – Ты мне, Петя, лучше сразу покажи ихний алфавит.

– Я сам знаю, что лучше, – сухо заметил Петя.

– А может быть, – сказал Гаврик, – которые эти самые этруски и япиги, то мы их потом будем проходить, а пока что ударим по самым латинским буквам, как их писать. Нет?

– Кто репетитор: я или ты?

– Допустим, ты.

– Так и слушайся меня.

– Я же слушаюсь, – покорно сказал Гаврик.

– В таком случае пойдем дальше, – сказал Петя, расхаживая по комнате, заложив за спину руки и наслаждаясь своим превосходством перед Гавриком и своей властью учителя. – Значит, так. Ну там, в общем, потом этот самый классический литературный латинский язык приблизительно через триста лет утратил свое господство и уступил, понимаешь ты, место народному латинскому языку, и так далее, и так далее, и тому подобное – одним словом, это все не так важно. (Гаврик одобрительно кивнул головой.) А важно, братец мой, то, что в конечном счете в этом самом латинском языке оказалось сначала двадцать букв, а потом прибавилось еще три буквы.