Левый берег Стикса - Ян Валетов

— А запах вашего страха я очень хорошо слышу, — он произнес «очень» растягивая — «оч-ч-чень». — Я, как вы знаете, к этому запаху в свое время притерпелся. В тех самых «органах». Героев не бывает, Диана Сергеевна. Человек по своей природе животное трусливое.

Диана знала, что в чем-то этот, напоминающий, своими пришёптываниями и вкрадчивыми интонациями, толкиеновского Горлума человек, прав.

Она боялась. Но именно это чувство и заставляло ее сейчас выглядеть более спокойной и сдержанной, чем могло бы быть, соответственно ситуации. И если бы страх был не таким сильным, она бы сейчас рыдала в голос. Видит Бог, ей очень хотелось заплакать. Но наверху были дети. Их с Костей дети. А, значит, она должна что-то придумать, чтобы они остались в живых. Для начала, пусть этот вурдалак говорит побольше. Диана чувствовала, что в изложенном им плане есть какое-то слабое место. Или ложь, сказанная специально для нее, что более вероятно. Костя позвонит не ранее трех по Европе. Час разницы. Значит, у нее в запасе еще пять часов. Достаточно, чтобы послушать и подумать. Главное — послушать.

В конце октября Диане исполнилось двадцать один. Осень стремительно неслась к своему финалу и, после неожиданно жаркого «бабьего лета», деревья, разом сбросив листву, одевались по утрам в белую шершавую корочку инея. Дольше всех держался старый развесистый клен, который хорошо был виден из окна её спальни.

Но, скоро, и он сдался, и сник под бесконечными ноябрьскими дождями.

Под низким, с мохнатыми свинцовыми тучами, небом, на асфальте морщились от ветра лужи, и по вечерам, в металлическом свете ртутных фонарей, примороженные улицы казались жидкой амальгамой.

В жизни Дианы наступил период борьбы и страданий.

Она впервые столкнулась с человеком намного сильнее ее, и для нее стал открытием подавляющий эффект чужой воли — как будто бы, чья-то сильная, мускулистая рука, ухватив ее за затылок, гнула к земле.

Костя никогда не навязывал своего мнения, наоборот, все, что он говорил, облекалось в мягкую, не ранящую форму. Но четкость его определений, логика и уверенность в своей правоте, злили ее до зеленых кругов перед глазами. Да, рядом с ним было интересно. Он не походил на большинство тех мужчин, с кем она встречалась раньше. Умел развеселить, был по настоящему умен, эрудирован и по-своему привлекателен. Он не был прилизанным маменькиным сыночком; иногда в его суждениях проскакивали циничные нотки и, Диана понимала, что при определенных обстоятельствах Краснов может быть человеком очень жестким, если не жестоким.

Он проповедовал абсолютный прагматизм, хотя, как многие из проповедников, не во всем следовал собственным заповедям. Он был способен на поступки, выходящие за рамки Дининых представлений о том, как должен вести себя Герой, но всегда, или — почти всегда, четко придерживался некоторых канонов, которые сам посчитал правильными.

Кода он позвонил ей, как обещал, Диана решила, отталкиваясь от накопленного опыта, что после первой же встречи потеряет к нему всякий интерес и, наверное, поэтому, сразу же согласилась встретиться.

Мирной беседы не получилось. Диана ощетинилась, и вечер прошел в бесплодных попытках уязвить его. Казалось, Костю совершенно не волновала ее нескрываемая агрессивность. Он был весел, непринужденно и беззлобно смеялся над ее язвительностью, рассказал несколько смешных историй, но, несмотря на это, Диана, к концу их первого свидания, была готова его искусать. Он понравился бы ей гораздо больше, если бы сморозил какую-нибудь глупость, повел бы себя, как идиот. Если бы он одел невообразимо безвкусный галстук или у него оказались грязными ногти. Назло ему, ей хотелось быть вульгарной, показать, что она бывалая девица, покорительница мужчин, что она умнее его, но …

Диана не могла даже придумать, каким образом все это можно изобразить, как вывести его из равновесия. Он злил ее сильнее с каждой минутой, и она боролась с желанием развернуться и уйти. Или впиться ему ногтями в лицо.

Костя проводил ее до дверей подъезда и, попрощавшись, посмотрел на нее с таким удивлением, что Диана разревелась от стыда еще на лестнице.

— Теперь он не позвонит, — думала она, открывая дверь в квартиру, — и так мне, дуре, и надо.

Она сама не могла понять, что на нее нашло.

В ванной, умывшись, она посмотрела в зеркало на свою грустную физиономию с покрасневшими глазами и, надо сказать, вполне обоснованно показала себе язык.

Родители куда-то ушли, в доме было пусто и тоскливо. Рыжий перс полукровка — кот по кличке Суффикс, бессовестно дрых в кресле, в гостиной. Бессмысленный, одинокий вечер…

Диана вдруг представила себя старой, немощной, сидящей в кресле с Суффиксом, тоже больным и старым, на коленях. Перед древним, мерцающим полудохлой трубкой, телевизором, в старых шлепанцах и разорванном под мышкой халате… Зрелище было настолько жалкое, что глаза ее начали наполняться слезами, и она чуть не разрыдалась от жалости к самой себе.

Она прошла на кухню, налила себе молока в любимую чайную чашку, ухватила со стола несколько галет, и, в самом мрачном настроении улеглась на диване, у себя в комнате.

Будучи от природы человеком очень не глупым, Диана прекрасно понимала природу своей хандры, или, если уж говорить красиво — сплина. Не было гроша, а тут — алтын. Сравнив Краснова с алтыном, Диана, невольно, улыбнулась.

Желание любить так же естественно человека, как и потребность в воде, еде, сне … Но, при наличии амбиций и маломальского интеллекта, эта потребность значительно труднее удовлетворяется. Диана немного завидовала подругам, которые решили эту проблему одним махом, по крайней мере, в ее физиологическом аспекте.

Еще до развала «Женского Клуба», во время длинных вечерних бесед, она поняла всю недолговечность и «показушность» декларируемой независимости. Путь был один, мало, чем отличающийся от пути бабушек и мам нынешних «эмансипэ» — замужество, дети, работа для проформы (разве можно быть реально независимой при такой зарплате), квартира, машина, дача, внуки… Только на пути мам и бабушек было куда больше трудностей и лишений и, именно поэтому, они всеми силами ограждали своих благополучных дочерей от малейших неприятностей, желая им блага и отбирая у них возможность «сделать» себя, самостоятельно решить свою судьбу.

Замужество было прекрасным выходом из всех сложностей жизни в родительском доме (о будущих, куда более тяжелых сложностях в собственной семейной жизни мало кто из девушек задумывался) и Дианины подруги, словно лемминги, повинующиеся неслышимому сигналу, бросались в брак, как в океан, крепко держась за руку нелюбимого, а, иногда, и малознакомого человека.

Большая любительница и тонкий знаток чужих мужей — Оля Кияшко, наблюдательная и ехидная, в таких случаях всегда говорила с трудно скрываемой брезгливостью: « Мадам торопится сдать щель в эксплуатацию, а я предпочитаю взять член в аренду». Это была своеобразная декларация независимости, но, все-таки, она вызывала у Дианы куда большее понимание, чем Лидочкин Игоречек в роли жизненной опоры.

Кияшко решила свои проблемы совсем другим путем, от которого коробило благовоспитанных подруг, хотя, по утверждению самой Кияшко, они просто завидовали.

— Представь себе, — говорила она Диане, — наши коровы решают выкинуть какой-нибудь номер… Но что скажет муж? Что скажет мама? А, не дай Бог, это станет известно папе? Что подумает обо мне общество? И ей плевать, что у мужа рубашка и трусы в чужой губной помаде через день и он, стоит ей отвернуться, готов поиметь все живое в радиусе километра. Что с того, что ее порядочные мама с папой вот уже пять лет по вечерам целуют друг друга только в щеку и тепла в них не больше, чем в отмороженной заднице? Нет, это не по мне! Я сама буду выбирать того, кого мне трахнуть и горе тому, кто подумает, что может трахнуть меня!"

Диана не переставала удивляться агрессивности подруги и, часто, Олины декламации заставляли ее краснеть. Но семейная жизнь ее соучениц складывалась, в основном, достаточно безрадостно, быстро превращая их в настоящих советских женщин — наделенных от природы необычайной привлекательностью, обреченной на гибель в течение одной пятилетки. Или «пятиёбки», если пользоваться терминологией Кияшко. От потускнения или, говоря иначе, «обабливания», было одно временное лекарство — обеспеченность. Но и оно не спасало — просто это была другая колея, такая же глубокая и более продолжительная, но конечный пункт был предопределен.

Она хотела своего пути, и, в силу природной самоуверенности, считала, что иначе просто быть не может. Выйти замуж — не было проблемой. Было бы желание, а найти более-менее подходящую пару «штанов» — дело техники и двух недель времени. Но, как же быть с мыслями?

Наиболее неохотно человек расстается именно с иллюзиями о самом себе, и Диана не была исключением. Она считала себя сильной, волевой женщиной, имеющей четкие цели в жизни, чуть-чуть карьеристкой (не хватает пробивной силы, чтобы убрать это мешающее «чуть-чуть»), полностью независимой от мужчин и их влияния. Был, правда, один пункт, в котором она чувствовала за собой слабину — оставаясь девственницей она до конца не представляла себе, что такое влияние мужчин и, что значит быть от него независимой.