Ликвидация. Книга вторая - Алексей Поярков

— Здравия желаю, товарищ майор. Группа офицеров Киевского военного округа прибыла в ваше распоряжение. Старший группы гвардии капитан Русначенко.

— Здравствуйте, — отозвался майор, пожимая капитану руку. — С прибытием, товарищи. Прошу всех в автобус.

В темноте вспыхнули фары трофейной «Шкоды», стоявшей в тени соседнего самолета. Одновременно зарокотал двигатель автобуса.

— …Смеялись, значит? — Штехель на мгновение перестал чистить рыбу и взглянул на племянника, держа нож в руке.

— Смеялись, — кивнул Славик. — Майор еще его так приобнял. По плечу постукал.

— Гоцмана? — Штехель приподнялся, вывалил рыбьи внутренности в миску коту.

— Ага. Только Гоцман был одет как-то… в костюм. При параде, в шляпе. С цветами даже.

Штехель невидящим взглядом смотрел, как кот, хищно дергая ушами, выбирает из миски рыбью голову и с хрустом жует. И вдруг улыбнулся:

— Ну-ну… Смеялись, значит…

Докурив шестую папиросу, Давид решительно размял ее в карманной пепельнице. Сунул обтрепанный, привядший букет под мышку и решительно сбежал вниз по лестнице.

— Давид! — бросился за ним Кречетов. — Куда?

— Пойду до ней.

Майор забежал вперед, растопырив руки:

— Зачем? Куда?.. Спокойно, Давид! Не надо нервов! Не пришла — и очень хорошо! Теперь тебе надо проявить характер…

— Какой характер? — процедил на ходу Гоцман. — Я шо ей, пацан, шо ли?

— А бежать собираешься как пацан.

Гоцман остановился, мрачно уставившись в землю.

— План такой, — быстро заговорил майор, — сейчас мы идем в театр. Смотрим дальше. Скоро там будет дуэль Онегина с Ленским… Ленский поет знаменитую арию «Куда, куда, куда вы удалились…». Потом его убивают. Дальше там слушать в общем-то нечего, ну разве что полонез и арию Гремина… Потом мы садимся и все спокойно обдумываем.

— Та шо тут думать?! — вскипел Гоцман и снова зашагал, но уже в другую сторону.

— Куда опять? — нагнал его майор.

— Цветы выкину.

— Зачем? Отдашь на сцену…

— Я ей купил, — сквозь зубы процедил Гоцман.

Он яростно пихнул букет в ближайшую урну, потом шваркнул по нему подошвой лакированной туфли.

— Ты еще в него из пистолета выстрели, — сочувственно глядя на Давида, посоветовал Кречетов. — Как Онегин в Ленского…

— Стрелять не буду, — неожиданно серьезно отозвался Гоцман. — А ее из сердца — вырву! Пошли!.. — И он повернул к театру.

— «Позор… Тоска-а-а… О, жалкий жре-е-ебий мой», — тихонько пропел майор, быстрым шагом нагоняя приятеля.

Но до театра они не дошли. В нескольких шагах от входа Давид решительно спетлил налево, увлекая за собой ничего не понимающего Кречетова…

Через два часа оба, пошатываясь, стояли за высоким столиком в прохладном, просторном подвале бадеги — так в Одессе назывались винные погребки. Существовали они в городе еще до революции. Дальнейшая суровая эпоха железной рукой выкорчевала это позорное наследие царского режима, но во время румынской оккупации бадеги вернулись, будто и не пропадали на двадцать лет. После освобождения их пока не трогали, и одесситы вовсю пользовались услугами уютных подвальчиков. Тем более что они были чуть ли не единственным местом в Одессе, где можно было спастись от удушающей жары…

— Нет, Давид, — настойчиво повторял Кречетов, вцепившись рукой в обитый шелком лацкан друга. — Нет, Давид, ты послушай меня… Ты глубоко не прав. Я тебе прямо скажу — глубоко. А прав был Фима. Вот ты мне сейчас рассказал, как он перед смертью тебе сказал мудрую фразу: их нет, а ты должен жить… И в этом глубокий смысл, Дава, глубочайший!.. Это, можно сказать, завещание Фимы, которое ты должен оправдать!.. Твою семью не вернуть, как не вернуть твои ушедшие годы… Наливай…

А Нора — вот она, дивная, несравненная, своенравная, не похожая ни на кого женщина, которая принесет тебе счастье!..

Гоцман, несколько удивленный красноречием приятеля, чокнулся с ним. Виталий одним духом выпил крепкую кислятину, которая, видимо, по старой памяти называлась в бадеге «лучшим вином прямиком с виноградников короля Михая», поморщился. К офицерам осторожно приблизился немолодой хозяин заведения:

— Я шо хочу за вас предупредить, дорогие товарищи… Вы, конечно, очень крепко поддержали мою бадегу деньгами, купив шесть литров самого лучшего бухарестского вина… в других бадегах такого, кстати, нету. Но поймите ж и мою натуру. Жена наверняка ж думает, шо меня уже пристрелили в темной подворотне, и сходит с ума на весь двор. А мне на Мясоедовскую. Поимейте совесть, товарищи… А так мы же завсегда милости просим.

Вместо ответа Кречетов показал хозяину удостоверение сотрудника военной прокуратуры с единственным комментарием: «Уйди».

— Слушай, Виталий… А ты откуда за дуэль Онегина знаешь? — вдруг спросил Давид, когда хозяин с горестным вздохом вернулся за свою стойку.

Кречетов слегка оторопел от неожиданности:

— В смысле?..

— Ну-у… знаешь, когда она будет, кто кого там убил…

Виталий засмеялся:

— Так я же ходил на эту оперу. Еще когда в Москве учился… Ленского Лемешев пел…

— А в чем суть-то там, чего они друг в друга пуляли? — допытывался Давид.

Кречетов похлопал его по плечу:

— Надо тебе «Евгения Онегина» прочесть…

— Как прочесть?.. Это ж — опера… Там же поют. Шо ж читать-то?..

Майор решительно разлил остатки вина:

— Давай-ка, Дава, выпьем. А то тут без стакана не разобраться…

Перед высокими железными воротами автобус, который вез офицеров с аэродрома, остановился и коротко просигналил два раза. Металлические створки дрогнули, размыкаясь, и тут же снова сошлись, когда автобус въехал во двор.

— Для вас подготовлены номера в гостинице нашего округа, — объяснил невысокий майор, сопровождавший гостей. — Пожалуйста, располагайтесь, отдыхайте. Завтра утром перед вами будет поставлена боевая задача… А вас, товарищ капитан, — он обратился к старшему по группе, — прошу следовать за мной.

Длинный гостиничный коридор был освещен тусклыми электрическими лампами. Казалось, этаж, по которому идут майор и капитан, вымер — из-за дверей не доносилось ни единого звука, никого не было и на том месте, где обычно сидит бдительный дежурный по этажу.

Перед одним из номеров майор остановился, аккуратно постучал. Открыл дверь и жестом пригласил Русначенко войти. Место кроватей, платяных шкафов, зеркал и умывальников в этом номере занимали большой письменный стол, освещенный настольной лампой, и несколько стульев вдоль стен.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — произнес капитан, увидев поднимающегося из-за стола высокого офицера с тремя звездами на погонах. — Гвардии капитан Русначенко прибыл в ваше распоряжение.

— Здравствуйте, товарищ капитан. Я — начальник Управления военной контрразведки МГБ Одесского военного округа полковник Чусов. Присаживайтесь.

Русначенко подождал, пока усядется полковник, и сел на жесткое сиденье стула.

— Нашим командованием, — негромко заговорил Чусов, — перед вами и вашими коллегами, приглашенными из других округов, будет поставлена несколько необычная задача. Подробнее всем прибывшим я расскажу о ней на собрании, которое состоится утром. А вот вам, товарищ капитан, придется узнать о сути этой задачи прямо сейчас. И не только узнать, а и на своем примере проверить, насколько эта задача по плечу нашим разведчикам, прошедшим огонь Великой Отечественной…

На неподвижном лице Русначенко отражалось только внимание.

— У вас, вероятно, может возникнуть вопрос: почему именно на вас пал наш выбор? — продолжил Чусов. — Ну что же, секрета тут никакого нет. Вы Герой Советского Союза, бесстрашный фронтовой офицер, безупречный коммунист… Кому же, как не вам, первому оправдать высокое доверие, возложенное на наших разведчиков Маршалом Победы — Георгием Константиновичем Жуковым?..

— Я готов выполнить любое задание командования, товарищ полковник.

Чусов остро взглянул на капитана:

— Прекрасно. Скажите, вы знаете Одессу?

— Никак нет, товарищ полковник. Я здесь впервые…

Майор Довжик, стараясь ступать неслышно, вошел в темный двор. И тут же за ним пристроилась гибкая черная тень. Довжик обернулся, хватаясь за кобуру, но увидел направленное на него дуло пистолета.

Переведя дыхание, майор поднял руки, показывая, что они пусты. Во мраке вспыхнула спичка, и ее трепещущий огонек на мгновение осветил лицо Довжика.