Марсианин (опыт биографии) - Ярослав Голованов

— А в общем, ты прав, Фридель…

Ах, как же не хотелось ему уходить из института! Но ведь недаром писал Франсуа Рабле еще в XVI веке: «Знание без совести — это крушение души». Не было выхода — надо было уходить. Да, он очень хотел приобрести знания, но ни за знания, ни за какие другие богатства не должно расплачиваться своими человеческими принципами. Переживания его усиливались неожиданностью всего происшедшего. К такому повороту своей судьбы он никак не был подготовлен. Ясно определив еще в детские годы свою цель, он, не жалея сил, стремился к ее осуществлению. И вот теперь, когда был сделан столь важный, все на многие годы вперед определяющий шаг к этой цели, его сбивают с ног. Не так было бы обидно, если бы он сам был в этом виноват. «Я, как Роберт, тоже попал под поезд», — тоскливые мысли не покидали его, он решительно не представлял, что же теперь с ним будет. Потом разозлился: да о чем он? Разве в нем дело? Отодвигался в будущее старт межпланетного корабля — вот что в тысячу раз важнее! В конце концов на Рижском политехникуме свет клином не сошелся. Есть другие институты, и не хуже. Что же ему теперь, копаться в отцовском саду, пока господа из политехникума не соблаговолят впустить его в институт без всяких политических обязательств?! Надо продолжать учебу. Уезжать надо. Найти хороший институт и уезжать.

Несколько его однокашников по политехникуму решили ехать в Цюрих, звали его с собой. Он наводил справки, думал и в конце концов выбрал Данциг[9], Королевское высшее техническое училище. Институт молодой, но с солидной профессурой. Все курсы читают на его родном языке. Да и от Риги не так уж далеко.

Отец одобрил планы сына. Никаких признаков того, что политехникум скоро вновь откроют, не было. А учиться Фриделю необходимо. Быть может, более необходимо, чем другим его детям. Жаль, конечно, что и Фридель уедет. Дом пустел. Курт учился живописи в Мюнхене. Он сумел соединить свои способности художника с любовью к животным и обещал стать неплохим анималистом. Елена тоже учится в Германии. С ним и Бертой в доме оставалась лишь старшая дочь Паулина, которая помогала отцу принимать больных, выполняя обязанности медицинской сестры, и младшенькая Маргарета…

— Поезжай, Фридель, я помогу тебе, — сказал доктор Цандер.

Во второй тетради огромного рукописного наследства Ф.А. Цандера есть запись:

«Стали хлопотать о выдаче документов из политехникума. Я получил их в первой половине дня накануне отъезда». После обеда он оформил заграничный паспорт и начал собирать свои нехитрые пожитки. На следующий день, в субботу 12 ноября 1905 года, пароход «Остзее», на палубе которого стоял грустный Фридель, отчалил от рижского пирса. Рейс был неудобный: пароход не заходил в Данциг, а шел прямиком дальше, в Штеттин[10]. Было ветрено, море штормило, качка становилась все сильнее, а потом пошел дождь. Его укачивало, он совсем промок, замерз и чувствовал себя очень несчастным. «Я лег на доски над машинным отделением и так лежал, пока постепенно все не высохло», — записал он потом в дневнике.

В ночь с понедельника на вторник «Остзее» вошел в устье Одры. Штеттин встретил его холодным туманом, липкой слякотью морского вокзала, расплывчатым, серым светом редких портовых фонарей. Фридель дождался рассвета (в Германии встают рано) и поехал в Данциг. Дорога неблизкая, есть время подумать и погрустить. Бегущий за окнами вагона пейзаж был под стать его настроению: мокрые, пустые поля, на черных ветках деревьев лишь кое-где бились на ветру последние желтые упрямые листья. Когда тебе восемнадцать лет и за все эти восемнадцать лет ты никуда не уезжал из родительского дома — разве что летом с отцом на взморье, — когда ты оказываешься вдруг — ведь можно сказать, что все случилось вдруг, — в чужой стране, где у тебя нет ни родных, ни друзей, ни даже просто знакомых, когда толком не знаешь вещей самых простых; как тут принято общаться, как войти, что сказать, когда путаешься в чужих деньгах, не зная им цену, и в чужих улицах, не зная, куда они тебя уведут, когда даже самые близкие дни будущего видятся тебе словно через какое-то стекло, замутненное прикосновениями людей, не должных влиять на твою судьбу и тем не менее на нее влияющих, а за окном глубокая мокрая осень, — тебе не может быть весело…

Никаких студенческих общежитий в ту пору не было. Все иногородние и иностранные студенты жили в пансионатах, обычно в маленьких клетушках, но там их кормили, обстирывали, а что еще нужно? В таком пансионате в красивом предместье Данцига Лангфуре, где находилось училище, и поселился наш Фридель. «Я побывал в Высшей школе, — записал он в дневнике, — быстро подал свои документы и ожидал ответа почти до рождественских каникул».

На рождество все его соседи по комнатам разъехались, пансионат опустел, ответа из училища не было, неопределенность и скука совсем его истомили, и Фридель (тоже решил предпринять новогоднее путешествие. Купил билет, сел в поезд и отправился в Баутцен — маленький немецкий городок неподалеку от Дрездена, — там училась сестра Елена. Вскоре туда же из Мюнхена приехал и старший брат Курт. Так втроем праздновали они рождество, вспоминали уходящий год, который принес Фриделю столько горя и разочарований, бедного Роберта…

— Все наладится, — убежденно говорила сестра. — Поверьте мне, мальчики, все теперь пойдет у нас хорошо…

Оптимистические предсказания Елены начали сбываться очень быстро: вернувшись в Лангфур, Фридель нашел конверт на свое имя. В нем было извещение о том, что 16 декабря 1905 года он зачислен слушателем машиностроительного отделения Королевского высшего технического училища[11].

Германия набирала силу. С упрямым немецким упорством теснила свою главную вечную соперницу Англию где могла и чем могла: заморскими колониями и протекторатами, новыми цехами заводов Рура, жирными фермами на польдерах Пруссии, доками и верфями Гамбурга, Штеттина, Данцига. Все энергично шевелилось, расширялось, росло, требовало стали, угля, леса, требовало людей. Германии нужны были инженеры, много инженеров. Королевское высшее техническое училище в Данциге существовало менее двух лет. Когда Цандер приехал сюда, в училище еще не было выпускников. Но выпускники обязаны были появиться очень скоро. Неторопливая обстоятельность парижской Эколь Нормаль[12], солидная универсальность Московского императорского технического училища[13] не устраивали Данциг: здесь все должно вертеться быстрее. Никаких длинных каникул. Курс был рассчитан на четыре полугодия — два зимних, два летних. Если ты поступал осенью 1905 года, в конце лета 1907-го ты должен был получить диплом. Этого требовал «Неустрашимый».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});