Нордические олимпийцы. Спорт в Третьем рейхе - Андрей Васильченко

В этих условиях Нойендорф решил сосредоточиться исключительно на организации «Немецкого гимнастического праздника». Нельзя не отметить, что его очень беспокоили планы, которые в качестве Имперского комиссара по делам спорта вынашивал Ганс фон Чаммер. По этой причине Нойендорф 16 мая еще раз обратился с письмом к Гитлеру, в котором пытался убедить фюрера в «исторической миссии, возложенной на «Немецкий турнершафт», который, являясь национальным боевым союзом, готов предоставить целую армию пригодных к несению военной службы немецких гимнастов». Нойендорф уже давно вынашивал идею, согласно которой «Немецкий турнершафт» должен был утратить характер сугубо спортивного объединения и стать военизированным формированием «наряду с СА и «Стальным шлемом». После того как этот текст был озвучен во время доклада Гитлеру, Ламмерс подчеркнул самые важные строки из письма красным карандашом, добавив свой снисходительный и ни к чему не обязывающий комментарий: «Весьма похвальное рвение». Аналогичным образом был составлен и ответ, который был направлен Нойендорфу 26 мая 1933 года: «Господин рейхсканцлер поручил мне выразить вам благодарность за то рвение, с которым вы хотите, чтобы «Немецкий турнершафт» начал более тесное сотрудничество с СА и «Стальным шлемом». Господин рейхсканцлер поддерживает это начинание». Однако нельзя не заметить, что Нойендорфу отказали в его изначальной идее: «Немецкий турнершафт» должен был всего лишь осуществлять более тесное сотрудничество с СА и «Стальным шлемом», но отнюдь никто не санкционировал его самостоятельный статус, равный указанным военизированным организациям.

После того как все идеи, предложенные Нойендорфом, закончились буквально ничем, он вновь попытался добиться того, чтобы Гитлер принял хотя бы условное участие в «Немецком гимнастическом празднике». 12 июня 1933 года он направил в имперскую канцелярию третье письмо. В нем Нойендорф просил, чтобы Гитлер обратился на открытии праздника с приветственным словом к немецким гимнастам: «Ваше присутствие в Штутгарте будет неоценимым для национальной идеи и освободительного движения». В заключение сообщалось, что «немецкие гимнасты были бы счастливы приветствовать в Штутгарте в своих рядах величайшего из руководителей». И опять от Ламмерса следует уклончивый ответ. После этого Нойендорф решил подключить к делу другие инстанции. 22 июня с просьбой к Гитлеру уже обратился гауляйтер и имперский наместник Вильгельм Мурр, который считался региональным покровителем праздника в Штутгарте. Мурр решил прибегнуть к сугубо политическим аргументам и сообщал, что присутствие Гитлера на празднике могло бы «укрепить позиции тысяч немцев, проживающих за границей». Но, как и в прошлых случаях, от Ламмерса поступил отказ по традиционной формуле. Затем в имперскую канцелярию обратился министр-президент Вюрттемберга Христиан Мергенталер, который считался «фанатичным старым борцом», то есть принадлежал к числу немногих людей, стоявших у основания национал-социалистической партии. Его приглашение в Штутгарт, датированное 5 июля, было написано высокопарным, напыщенным стилем. Присутствие Гитлера на празднике в Штутгарте объявлялось «истинным посвящением». Сам же праздник в данном случае должен был стать «крупнейшей национальной демонстрацией, которая могла бы показать стране и зарубежью, что Германия, как никогда, сплочена и знает только одного вождя — Адольфа Гитлера». Но и в данном случае ситуацию не удалось изменить, Ламмерс отправлял привычные для него формулировки отказа. И лишь 18 июля 1933 года он дал понять Мурру и Мергенталеру, что «фюрер примет решение в самое ближайшее время».

Подобные уклончивые ответы и отсутствие четкого решения в немалой степени беспокоили силы правопорядка. Так, например, 7 июля 1933 года руководитель политической полиции при министерстве внутренних дел Вюрггемберга запросил в Берлине конфиденциальную информацию, которая должна была помочь ему с организацией безопасности на запланированном мероприятии. Более того, 21 июля имперский наместник и гауляйтер Вильгельм Мурр устроил форменный разнос местной полиции. Мурр считал, что не были предприняты все необходимые меры, которые могли бы воспрепятствовать беспорядкам во время «Немецкого гимнастического праздника». Подобные опасения были отнюдь не беспочвенными. Имелись сведения о том, что представители «рабочего движения», которые объединились в оппозиционное боевое содружество «Красный спорт», подготовили мероприятия, направленные на срыв праздника. Только после этого в среде «рабочих спортсменов» были проведены сотни арестов. Однако, даже несмотря на это, в городе появились листовки с протестами. В любом случае решение по празднику было принято только 30 июля. Именно тогда Гитлер решил отчасти уступить просьбам. В итоге на гимнастический праздник в Штутгарт были направлены Геббельс и фон Папен. Именно им было поручено приветствовать членов «Немецкого турнершафта» как «лучших представителей нашего народа, исполненных жизненной силой».

Глава 3

Полет «Серебряной стрелы»

Прежде чем начать рассказ о проекте «Серебряная стрела», необходимо вернуться к самым первым дням набиравшей силу национал-социалистической диктатуры. Событие, произошедшее 11 февраля 1933 года, станет ключевым моментом, далее определявшим взаимоотношения национал-социалистической диктатуры и автомобильной промышленности Германии. В тот день Гитлер в торжественной обстановке открыл в Берлине Международную выставку автомобилей и мотоциклов. По привычке новый рейхсканцлер сделал несколько программных заявлений. Однако в данной ситуации это были не патетические обещания, а перспективная программа, которая мота изменить жизнь многих немцев. Именно 11 февраля 1933 года Гитлер взял курс на «национальную моторизацию». Эта программа подразумевала отмену налогов на автотранспорт, снижение налогов для предприятий, производящих автомобили и мотоциклы, строительство высококлассных шоссейных дорог, государственное содействие гоночному спорту. Это были вполне ясные сигналы, которые позволяли судить о том, что автомобильным концернам в Третьем рейхе будет отводиться очень важная роль, а сам национал-социализм хотел бы стать «диктатурой, дружественной автомобилю». Сразу же стал формироваться «миф об автобанах», которые были построены по приказу фюрера.

Автомобильные концерны оказались чутки к подобного рода сигналам. Чтобы продемонстрировать свою готовность поддержать «национальную моторизацию», Имперский союз немецкой автомобильной индустрии перевел на специальный счет Гитлера 300 тысяч рейхсмарок. Гитлер уже через год пребывания у власти стал активно продвигать идею «Фольксвагена» — «народного автомобиля», то есть транспортного средства, доступного для каждого члена «народного сообщества». Впрочем, Гитлер уже 11 февраля 1933 года решил, кто будет заниматься «народным автомобилем». Сразу же после выставки Гитлеру принесли поздравительную телеграмму от Фердинанда Порше. В ней сообщалось: «Я поздравляю ваше превосходительство с блестящим выступлением на Международной автомобильной выставке. Я как человек, известный созданием множества узлов и конструкций в области немецкого и австрийского самолетостроения, уже более 30 лет веду борьбу за национальные цели. Мне хотелось бы надеяться, что мне и моим сотрудникам будет позволено подарить немецкому народу наши знания и наше мастерство». На это поздравление Гитлер ответил не сразу. Встреча фюрера и Фердинанда Порше состоялась только 10 мая 1933 года. Но, собственно, наша история не о «народном автомобиле».

Один из ведущих немецких гонщиков-испытателей, личный друг Порше Ганс Штук в своих воспоминаниях поведал, что в феврале 1933 года в его кабинете раздался телефонный звонок. К великому удивлению Штука, на проводе оказался Адольф Гитлер. Новый рейхсканцлер, не теряя времени, сразу же заявил: «Герр Штук, надеюсь, вы помните, что еще я в свое время вам обещал, что в случае моего прихода к власти рейху потребуется отличный гоночный автомобиль. Пришло время, чтобы я подтвердил серьезность своих намерений. Мне всегда импонировало, что вы отстаивали интересы Германии. На немецких автомобилях вы показывали прекрасные результаты и в Бразилии, и в Аргентине, чем преувеличивали славу Германии. Я жду от вас ответных предложений. Когда они будут подготовлены, то ожидаю вас у себя в имперской канцелярии».

Решение создать национальный гоночный автомобиль вызвало немалый переполох в немецкой индустрии. Государственную поддержку этого проекта решили одновременно получить и «Даймлер-Бенц», и т. н. «Автомобильный союз».

27 февраля свои усилия решили объединить «Автомобильный союз» и Порше. На переговорах, которые состоялись 7 марта 1933 года, было высказано мнение, что в качестве нового гоночного автомобиля надо будет продвигать одну из моделей «Хорьха». Между тем 10 марта 1933 года глава концерна «Даймлер-Бенц» Киссель прибыл на встречу с консулом Фричем, который, кроме всего прочего, являлся вице-президентом Автомобильного клуба Германии. Фрич при поддержке Имперского министерства путей сообщения смог добиться значительного финансирования проекта гоночного автомобиля, который бы производился именно концерном «Даймлер-Бенц». На стороне «Даймлер-Бенца» оказался также Ганс Штук, который буквально накануне прихода Гитлера к власти ушел из предприятия Фердинанда Порше. 15 марта Вильгельм Киссель обратился с письмом к Гитлеру, в котором просил оказать государственную поддержку программе по разработке серии гоночных автомобилей. Концерн «Даймлер-Бенц» имел лучшие шансы, чем их конкуренты, но тем не менее «Автомобильный союз» и Порше все-таки получили 75 тысяч рейхсмарок на то, чтобы к 1936 году разработали двигатель на 250 лошадиных сил, который был бы рассчитан на 4500 заездов. При этом вес двигателя должен был снизиться с 800 до 750 килограммов. Принципиальным было требование, чтобы автомобиль, оснащенный этим двигателем, должен был развивать скорость не менее 250 километров в час. Однако этот заказ фактически так и не был выполнен, так как «Автомобильный союз» затребовал половину выделяемого финансирования. Ожидаемый двигатель не был разработан даже в 1937 году, что вызвало немалое недовольство у имперских структур. Но Фердинанд Порше был вне подозрений — весь гнев функционеров был выплеснут на «Автомобильный союз». Сам же Порше вполне успешно занимался разработкой «народного автомобиля», что считал личным поручением фюрера.