Река времен. Жребий брошен - Михаил Дьяконов

Спустя четверть часа нас оставалось лишь восемь человек, каждый из которых был как минимум дважды перевязан. «Гюрза» огрызалась скупыми очередями из башенного пулемета, сберегая патроны. Боекомплект урезан на три четверти, и общая плотность нашего огня дико упала. Но поредели и ряды нападавших. После четвертой атаки их вряд ли оставалось больше двух десятков.

В этот момент справа от меня что-то ахнуло, и я почти полностью потерял сознание. Поэтому в памяти не отложилась последняя фаза боя, когда маятник опять качнулся в нашу сторону. Говорят, что после второго ранения меня оттащили под прикрытие «Гюрзы», ввели сильнодействующий стимулятор и приготовились умирать, экономя патроны, когда над дорогой зависли четыре вертушки и вспороли своим огнем и дорожное покрытие, и склоны гор, и всю прочую прилегающую территорию… Это был первый бой, принесший мне первую боевую награду «за кровь»…

Вспомнив этот эпизод, я заволновался. Моя война часто звала меня обратно, хоть, несомненно, гораздо больше меня интересовала война прадеда…

– Но как и куда именно я смогу попасть?

– Все очень просто. Вы сами выбираете временной отрезок, лучше всего – называете точную дату начала событий. Потом говорите место, тоже как можно точнее. Машина проведет поиск в указанном интервале подходящего человека, которого мы называем реципиентом, и перенесет ваше сознание точно в голову этого человека. Вот и все.

– А что такое подходящий человек?

– Тот человек, который наиболее подходит вам среди окружающих по ряду психофизических параметров, в теле которого вам будет комфортно.

– Интересно. То есть я смогу посмотреть на тот мир глазами именно этого человека?

– Да. И не только посмотреть. Со временем ми надеемся, что ви, возможно, даже сможете научиться управлять и его действиями и действиями окружающих. Но для этого вам надо побыть там, конечно, не час-два, а болше, гораздо болше, – встрял господин Лейбниц.

– А как я вернусь?

– По истечении заданного времени, которое мы тут установим, или в случае, если носитель вашего сознания в том времени умрет, погибнет, окажется на грани умопомешательства, испытает сильный болевой или эмоциональный шок, сознание будет возвращено в ваше собственное тело. Впрочем, случаются еще и машинные сбои, когда сознание исследователя возвращается само собой по не объяснимым для нас причинам, но какие-либо невозвращения полностью исключены.

– То есть вы хотите сказать, что я уже не первый, кто будет совершать такое путешествие?

– Да, конечно! Пробные переносы совершались уже не раз последние восемь месяцев.

Так, а может быть, предыдущие путешествия оказались неудачными, и теперь я…

– Не могу понять, почему же вы приглашаете именно меня совершить это путешествие, которое уже не раз проделывали другие?

– Я думаю, что после вашего возвращения у нас будет и повод и время, чтоби подробнее поговорит об этом… Так что ничего не бойтес. Это путешествие будет не толко безопасно, но и очен полезно для вас. Итак? Ви уже вибрали время?

– Значит, вам хочется, чтобы я совершил путешествие именно в годы Второй мировой войны… Хорошо, сейчас подумаю…

Я вновь задумался. Перед глазами замелькали картины хроники того времени. Вот немецкие солдаты маршируют по Польше, а навстречу им идут толпы бывших польских солдат; вот горные егеря Дитля смеются в Нарвике, немецкий офицер фотографируется на фоне Эйфелевой башни, а над Лондоном вьется рой самолетов с черными крестами на крыльях. Немцы стреляют в кого-то в развалинах Брестской крепости, а советские танки в развернутом строю идут в атаку на Дубно. Толпы наших пленных под Киевом и колонна немецких танков на Варшавском шоссе. А вот уже снег на улице, и теперь уже наши Т-26 вступают в Ростов. А здесь 49-я армия в марте 1942-го вступает в Юхнов, на площади которого стоит полуразобранный «Мессершмитт-109», а за пехотой едут конные лазареты – будки с красным крестом и дымящимися трубами на санях…

Да, интересно было бы попасть туда и своими глазами увидеть своего прадеда, который шагал по дорогам России, Украины, Румынии, Венгрии, Австрии и Чехословакии. Или же попасть под Москву осенью сорок первого. Хотя нет. Лучше всего, пожалуй, все же в весну сорок второго! Да, точно! Именно в этот драматичный период истории той войны, изучению которого отдал много времени и сил мой дед! Заодно проверю и некоторые наши с ним предположения… Ладно. На свою войну я попасть всегда успею. Решено! Пора объявлять хозяевам о своем решении:

– Ну что же, раз вы хотите от меня Отечественную войну, так пусть будет она. Давайте тогда рассвет семнадцатого апреля сорок второго. Место – два километра восточнее деревни Горнево Угранского района Смоленской области на берегу реки Собжа. И еще. Хотелось бы попасть в тело русского человека.

– В тело нерусского вам попасть будет очень трудно. Он ведь думает не по-русски. Расслабьтесь. – Виталий потянул внутреннее кольцо, легко перевел меня, накрепко прикрепленного к ободу этого кольца, в горизонтальное положение и поднес к лицу лежавшую на столике маску.

– Ничего боятса не надо. Сейчас ми будем надеват вам маску, и после вам надо будет немного привыкнут к костюму. Для этого лучше побит с закритими глазами примерно минут три-пят. За это время машина будет настраиватся на вибранное вами время и вибират подходящего человека. – Господин Лейбниц явно с удовольствием давал последние наставления.

– Значит, надо будет потерпеть минут пять?

– Да, не болше. Закройте глаза, потерпите, и ви увидите ваш вибранный момент время и будете наслаждатся им полный час, нет, даже два часа.

– Хорошо! Поехали, – поневоле вспомнилось крылатое изречение Юрия Гагарина.

Почти тут же забрало маски плотно прилегло к лицу и я, почувствовав цыкание застежек-липучек, укрепляющих ее на костюме, закрыл глаза и улыбнулся. Затем, ощутив, как в оба уха входят какие-то бируши, поморщился, но вскоре поймал себя на мысли, что почти не чувствую костюма, который только что ощутимо стягивал мое тело. Появилось ни с чем не сравнимое блаженство. Казалось, что я голый и свободно парю в чуть теплом небе. Это ощущение укреплялось тем, что в ушах звучал слабый шум, словно дуновение летнего ветерка. Я прислушался. Шум был приятный, расслабляющий. В курсе акустики у нас в МегаТуре[18] его называли «розовым».

Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как начался полет над землей, когда вдруг вновь появилось ощущение земли под ногами, холода в руках и ногах, голода в желудке и тепла на лице.

– Серега, не спи! Подкидывай, – толкнул меня в бок маленький и худющий парень. – Времени мало!

– Не спеши, Володь! – послышался мой, какой-то совершенно незнакомый хриплый голос. Я открыл глаза.

Прямо передо мной в немецкой каске теплился маленький костерок, к которому сидящие вокруг четыре человека протягивали руки, согревая их. Мои же руки начали вновь ломать сосновые ветки и подкидывать их в каску.

Впрочем, это были не мои руки. Пальцы на них – какие-то излишне длинные и узловатые – казалось, жили отдельно от меня. Я на мгновение остановился и оглядел ладони, но, вспомнив, что огонь может погаснуть, а сухих спичек осталось всего пара штук, вновь потянулся за ветками, на которых сидел. В валенках у меня забулькало. Воды там было, наверное, по самые щиколотки, и при каждом движении она неприятно обдавала пальцы ног. Голод в желудке давал о себе знать. Это было тем удивительнее, что буквально полчаса назад чувство сытости и внутреннего комфорта буквально окутывало меня всего.

Зачесалась спина. Влекомый инстинктом, потянулся туда, но грубый ватник не дал возможности почесать под лопаткой, и пальцы только слегка поскребли влажную, слегка обмерзшую ткань.

Подкинув в каску еще горсть веточек, украдкой осматриваюсь. Как я уже говорил, у костерка помимо меня сидели еще четверо – толстый сержант Сашка, маленький Володька Краснов, лейтенант Пендин и длинный как жердь младший сержант Васька Лозовой. Было странное ощущение. В медицине оно, по-моему, называется дежавю. Я хорошо знал этих совершенно незнакомых мне людей, и каждый из них был сейчас очень близким и дорогим для меня, хоть впервые я увидел их только пару минут назад. А Пендин, который командовал нами, так вообще вчера спас мою жизнь! Если бы он не заколол того австрияка (или чеха, кто их теперь разберет?), то мне точно настал бы капут. Вчера! Хотя вчера я и думать обо всем этом не думал и даже думать не мог…

В памяти неожиданно всплыл прошедший день… В памяти? Как же я смог вспомнить то, чего никогда не было в моей жизни? Но все картины его четко вставали перед глазами.

Судя по природе, была весна, и близился рассвет. Сейчас мы наконец-то пойдем, чтобы пробиться из этого надоевшего всем нам окружения. Чтобы оторваться от чехов и немцев, которые донимают нас уже какой день. Интересно, как там группа генерала? Смогли ли его вынести вчера из боя? Я хорошо помнил (словно сам участвовал во всем этом, хотя ведь это мой пациент… или как они его назвали – реципиент?.. участвовал), как вчера ранним утром на заре мы нарвались на немецкие пулеметы, потом из Горнева по нам ударили чехи с австрияками и разрезали группу на две части. После рукопашного, когда Пендин пырнул штыком того чеха, что метил заколоть меня, мы залегли у Собжи и открыли огонь во фланг, по их цепи, двигавшейся вдоль реки, прикрывая отход второй группы, которая выносила тяжело раненного генерала. Все уже распрощались с жизнью, когда немцы, видимо поняв, что Ефремова тут нет, прекратили атаки и поспешили за второй группой. После боя от нашего, и без того очень малочисленного батальона осталась лишь треть – чуть более сорока, по пять-семь человек во взводах при нескольких раненых командирах. Где-то там, на берегу Собжи, у убитого сержанта я и разжился своей десятизарядкой, вместо «манлихера», к которому закончились патроны.