Интернет и идеологические движения в России. Коллективная монография - Коллектив авторов

Но по этим, как и по многим приведенным выше высказываниям, видно, что самый сильный панегирический стимул – не Путин, а весьма специфическая гордость за агрессивные действия России. Россией гордятся за то, что она «супер», за ее военную силу и за то, что она так умело ею воспользовалась, присоединив Крым всего лишь силами «вежливых людей»; за ее мировое лидерство, за то, что Россия несет миру стабильность (в отличие от США), и т. п. Что, по сути, означает, что во время «Русской весны» «путинизм» окончательно соединился с массовыми имперскими амбициями[81].

Причина такого слияния в том, что «конформизм-путинизм» – это не вполне идеологическое движение по сравнению с рассматриваемыми в последующих главах левым, националистическим и либеральным. Основа консолидации провластного сообщества строится на конформизме, согласии с (практически любой) действующей властью, персонализированной и воспроизводящей патерналистские и имперские стереотипы массового сознания. В привязанности к путинской персоне как субституте идеологической платформы проявляется идеологическая незрелость конформиста, ее же следствием является и быстрая смена объекта привязанности. В конкретных условиях «Русской весны» конформизм соединил в себе как обожествление фигуры «национального лидера», так и имперские амбиции. Обе эти страсти конформиста – граждански пассивного человека – предстают как две стороны одной медали, которую он с удовольствием носит, наблюдая и гордясь в качестве болельщика за победами своей страны и ее вождя. Провластный дискурс является отражением феномена «имперского синдрома» (см. подробнее главу 7) и связанной с ним ностальгии по советскому прошлому и государственному величию Советской империи, которая постоянно читается между строк в текстах «конформистов».

Эту, довольно элементарную, идейную картину мира рядового конформиста имеет смысл учитывать оппозиции, когда она ставит вопрос о собственном политическом будущем. Попытки лишить конформистов уверенности в том, что они живут в великой стране, супердержаве, уникальном и мощном государстве с передовой культурой, наукой, Достоевским и Чайковским, заранее обречены на провал. Напротив, выражения уважения к своей стране и народу имеют шансы быть по крайней мере услышаны. Если при этом удается донести до сторонника власти мысль о том, что оппозиция против российской власти, а не против России и российского народа, и что смена власти не навредит России и ее народу, более того, может происходить мирным путем[82], шансы на диалог еще более повышаются.

Уже сейчас своеобразный диалог идет в виртуальном пространстве между либеральным дискурсом и дискурсом конформистов, которые постоянно отслеживают друг друга и друг с другом конфликтуют. Как только либералы возвышают свой голос против Путина, они подвергаются нападкам со стороны «путинистов»[83]. С другой стороны, именно критика сторонников Путина (численность которых либералы явно преувеличивают и облик которых заметно демонизируют) сильно увеличила количество антироссийских (с критикой России и российского народа[84]) записей в либеральных сообществах времени «Русской весны».

Как мы видим из примеров подготовки сообщества к Антимаршу «конформистов» во время «Русской зимы» (призывы к физическому уничтожению идеологических противников) и из примеров риторики «Русской весны», виртуальные войны ведутся не менее «кровопролитно», чем реальные. Провластный конформист предстает в нашем материале агрессивным в своих нападках на либерализм, Запад и Майдан как производное от двух первых. Но не таким примитивно-первобытным, как можно о нем судить по пренебрежительной эмоционально-оценочной лексике: «быдло», «ватник» и пр., – которой его «награждают» российские либералы[85].

Критика российской либеральной оппозиции – ведущий «анти» – дискурс во время «Русской зимы» – в начале 2014 г. сменилась украинофобией, а именно критикой Майдана и новой украинской власти, так как они стали олицетворением западных (либеральных) ценностей. Однако можно заметить, что объект выражения неодобрения, при всей разнице между двумя изучаемыми микроэпохами, для сторонников Путина не изменился. По большому счету, это все тот же образ обобщенного Запада, «вовне» и «внутри» России. Российские либералы именно поэтому и становятся главным внутренним врагом провластного дискурса сторонников Путина, поскольку они выражают, ценят, разделяют и пытаются привнести в Россию западные модели развития, настаивая на необходимости слиться с Западным миром. Не ставящие такой задачи националисты и левые, повсеместно подчеркивающие свои горячие патриотические чувства, раздражают большинство значительно меньше (или даже вовсе не раздражают).

«Русская весна» 2014 г. еще более сблизила риторику конформистов со всеми идеологическими движениями, кроме либералов. Прежде всего – на основе отношения к украинским событиям. В их оценке конформисты оказались единодушны с теми, кто осудил новые украинские власти, пришедшие на смену бежавшему президенту Януковичу, и поддержал сепаратизм на востоке Украины (против выступили лишь либералы). В этом смысле наиболее заметны пересечения между дискурсами конформистов и националистов[86]. Во время «Русской зимы» конформист умело балансировал между своей националистической сущностью и необходимостью соблюдать мультикультурный политес, то есть уважать российское «многонациональное» устройство в соответствии с установками путинской линии по поводу «национального вопроса»[87]. Напротив, во время «Русской весны» в дискурсе конформистов сквозь уверения в толерантности по отношению к другим «нациям»[88] все чаще прорываются радикальные высказывания о главенстве «русской нации», о русском культурном пространстве, в которое должны втягиваться все «нации», проживающие в России. Такую же участь «путинисты», под лозунгом «Русского мира», предлагают всем «братьям»[89] (как правило, путинисты называют всех их «младшими братьями») постсоветского пространства, которым Россия как «старший брат» всегда готова «прийти на помощь». С националистами «конформистов» сближает и то качество, что выражения фобий, ненависти, неприятия и прочие элементы «анти» – дискурса не всегда являются ведущими, но часто уравновешиваются «про» – дискурсом: конформисты сплочены и довольны жизнью, когда по-детски обожают свою страну и ее спасителя Путина.

Исследование именно их дискурса открыло разговор о четырех российских идеологических течениях, поскольку рейтинги президента, измеряемые на пике «Русской весны» в 83–88 % взрослого российского населения, сформировали представление о существовании в России пропутинского большинства. Эти, звучащие из разных источников, цифры появляются, скорее всего, в результате ограничений метода, а именно того, из-за которого опросы вынуждены учитывать только тех, кто дал согласие в них участвовать. Принимая во внимание современные социально-политические российские декорации, можно предположить, что в опросах участвует в основном та часть россиян, которая поддерживает Путина, испытывая прилив гордости и благодарности за «Крымнаш». Противники же Путина и власти, скорее всего под давлением небеспочвенного страха репрессий, не просто пишут «затрудняюсь с ответом» в анкете, но вообще отказываются отвечать.

Наши данные, собранные в Интернете (см. Приложение 1) и подтвержденные в опросе «Левада-Центра» (см. главу 6), показывают, что «сторонники Путина» занимают отнюдь не главное место среди прочих выделенных нами идеологических объединений. Но попытки подсчитать их реальное количество вряд ли увенчаются успехом. Можно ли записать в их ряды два миллиона подписчиков Д. Медведева в «ВКонтакте»[90]? Вряд ли, так как эта впечатляющая цифра отражает лишь живучесть и востребованность советских способов подписки на государственные СМИ. Страница Медведева является одним из таких СМИ, но модернизированных и тем самым легче распространяемых при помощи применяемой в Интернете практики «накрутки подписчиков» за счет «мертвых душ» ботов[91]. Плохим свидетельством преобладания в российском обществе «путинистов» является и массовость антилиберальной риторики в Интернете – такая риторика тоже может быть полностью искусственной и исходить от одного заказчика[92]; кроме того, среди критиков либералов находятся не только сторонники президента, но и представители нелиберальных оппозиционных течений.

Однако главная сложность при подсчете количества сторонников режима заключается в том, что помимо тех, кто готов публично об этом заявить, хотя бы в форме лаконичной галочки в анкете (ответа в ходе телефонного опроса), лайка на пропутинский пост в Интернете, участия в провластных сообществах «ВКонтакте» или фолловинга подобных твитов, есть также масса людей, вовсе не рефлексирующая на тему политического режима в России. Собственно, в этом и состоит идеологическая позиция тех, кого мы условно назвали «конформистами». Эти люди находят политический режим в России настолько подходящим для собственного комфортного мироощущения, что не ощущают потребности его анализировать. Эта аморфная масса не видна в публичном пространстве политических дебатов, они наверняка отмахиваются от вопросов социологов и не интересуются политизированным контентом Интернета. Из-за этого попытки точно определить долю провластно настроенных россиян через материалы Интернета оказываются столь же малоуспешны, как и подобные попытки коллег, оперирующих данными рейтингов президента и соцопросов.