Слезы пустыни - Халима Башир

оставался чисто устной формой общения.

Лишь в 1986 году один ученый попытался использовать символы, которыми загава метят скот, для создания примитивного алфавита. Сегодня у каждого из кланов загава — тохир, коубе и бидеят — имеется свой собственный диалект. Тот, на котором я говорила в детстве, ближе всего к диалекту коубе — родного клана бабули.

Отец гордился историей загава, особенно нашим сопротивлением британцам. Он постоянно рассказывал мне, что хаваджат — белым людям — так и не удалось нас сломить. Между воинами загава и британскими солдатами происходили жестокие сражения. Однажды британский командующий решил, что пришло время сокрушить загава раз и навсегда. Он выступил в поход с армией броневиков, оснащенных пулеметами. Другие племена, встречавшиеся им по пути, разбегались при виде этих ужасных механических монстров.

Вождь загава созвал своих лучших воинов и выехал верхом на лошади навстречу врагу. Британский командующий был впечатлен воинским духом вождя и его надменной манерой держаться. Вождь указал на бронемашину. «Что это? — спросил он. — Ему нужна еда? Оно ест? Оно пьет? Оно может умереть?» Переводчик передал его слова. Британский командир улыбнулся. «Нет. Это нечто вроде железного коня. Он не нуждается ни в чем из того, о чем ты спрашиваешь, и будет жить вечно».

Вождь загава предложил обмен: своего коня на броневик. Британский командующий ответил, что понадобится целая армия лошадей из плоти, чтобы обменять их на этого железного. Тогда в свой черед рассмеялся вождь. Они с офицером уселись за стол переговоров и заключили историческое мирное соглашение, согласно которому загава сохраняли контроль над своими землями, но соглашались оказывать британцам поддержку в сражениях против других мятежных племен.

Наша отчаянно независимая природа не означает враждебности к другим племенам или расам. Когда чужаки являются с миром, их принимают как дорогих гостей. Для загава так же немыслимо отказать в гостеприимстве, как немыслимо есть в одиночку. Еда в одиночку считается грехом, и это так же плохо, если не хуже, нежели жить одному. Лучше умереть, чем лишиться семьи.

Приступая к еде в нашем джини — жилище, — мы окликали соседей: «Вы уже поели? Приходите и поешьте с нами! Разве можно есть в одиночку!»

По нашему поверью, чем больше народу ест вместе, тем лучше у всех аппетит. Каждый берет пищу правой рукой со стоящего в центре огромного подноса. В деревне мы на свежем воздухе пили молоко — только что из-под коровы, ели мясо собственных животных и овощи прямо с огорода. Еда в хорошей компании и под хорошую беседу превращалась в праздник.

Моим любимым блюдом была асида — густая каша из кукурузной муки. Она бесподобна с мулла, острым мясным рагу, но вкуснее всего — в смеси с темным порошком под названием кавал. Бабуля приготавливала его из листьев особого дерева. Она помещала их в глиняную миску, добавляла воду и специи и на несколько дней оставляла смесь в яме. Извлеченная из земли клейкая кашица пахла отвратительно, но высушенная и размолотая в порошок приобретала насыщенный мясной аромат.

Завтракать я любила асидой со свежим йогуртом, который делала сама — это было одной из моих обязанностей. Каждый вечер бабуля брала меня в поле доить коров. Я усаживалась на низенький табурет, хватала ближайшее животное за заднюю ногу, крепко зажимала ее между коленями, потом подставляла под корову глиняную миску, брала два соска и начинала тянуть и сжимать их одновременно. Когда руки уставали, я просила бабулю сменить меня.

Я наливала теплое пенистое свежее молоко в тагро — тыкву, затыкала отверстие пробкой и подвешивала сосуд на стропилах в бабушкиной хижине. Три-четыре дня спустя я снимала тыкву и принималась трясти, трясти, трясти. В конце концов молоко разделялось на толстый слой масла и, внизу, более тонкий слой — йогурт. Чем дольше я трясла, тем больше масла у нас было.

На том же поле, что и коров, мы держали коз и осла. Бабуля очень гордилась своими козами и страшно переживала, когда какая-нибудь из них собиралась котиться. Козлят бабушка продавала, чтобы заработать себе на личные нужды, или откармливала на мясо. Я любила живых коз, но терпеть не могла есть их. Они были такие милые, такие хорошенькие, а мясо казалось мне каким-то волосатым даже после того, как с козы сдирали шкуру.

Однажды бабуля так разозлилась, что чуть не расплакалась. Три ее козы вдруг заболели, и ей пришлось послать за человеком, чтобы он забил их. Вероятно, они чем-то отравились, но мы понятия не имели, что это могло быть. Бабуля утверждала, что они, должно быть, наглотались пластиковых пакетов, которые застряли у них в кишках. Козы ведь едят все подряд. Но я опасалась, что они отравились чем-то действительно опасным и, если бабуля заставит нас есть мясо, мы все умрем.

Бабуля, разумеется, и слышать ничего не хотела. Она выпотрошила животных, и у каждого оказался чудовищно перекрученный кишечник. Обычно мы едим печень, почки и части кишечника, жаренные со специями, это считается деликатесом. Но даже бабуля спасовала, увидев состояние козьих кишок, и бросила их деревенским собакам.

Ободрав животных, она разрубила туши на куски. Мяса оказалось слишком много для нашей семьи, и часть бабуля раздала соседям, ни словом не обмолвившись о том, какой смертью погибли козы. Оставшееся мясо она замочила в сброженной муке сорго, очень горькой на вкус. Она утверждала, что это уничтожит любые яды, которые могли оставаться в тушах. Бабуля зажарила козье мясо, сдобрив его лимонным соком, и с палкой в руке стояла надо мной, пока я ела свою порцию.

Я благополучно пережила поедание отравленного козьего мяса. А вскоре после этого родился мой маленький брат. Первое впечатление, которое осталось у меня, в то время пятилетней девочки, — крошечное морщинистое личико, виднеющееся из белого свертка. Брата назвали так же, как всех первых сыновей в семьях загава: Мохаммедом, в честь святого пророка ислама.

Малыш Мохаммед рос невероятно быстро, и очень скоро начала проявляться его истинная природа. Он унаследовал щедрость и спокойствие отца, материнскую мягкость и кротость — и ни капли воинственного и скандального духа бабули. Малышом он лепил фигурки из глины и тихонько играл во дворе. Он был открытым и добрым, охотно делился сластями. А если отец дарил ему деньги, отдавал их на хранение бабуле.

Мой младший братишка скоро сделался маминым любимчиком. Как только ночь опускалась на деревню и в домах зажигались масляные лампы, я знала, что сейчас начнется сражение за лучшее спальное место. В холодное время года мы оба рвались спать у мамы,