Полигон смерти - Андрей Жариков

— Так вот, — сделал мне замечание Горячев, — я уже предупреждал: при водителях — ни слова. Все станет завтра известно кому надо. И второе: надо хорошо изучить программу. Там все сказано. В хранилищах расположишь продовольствие и вещевое имущество. Рядом будут окопы и открытые площадки. В них разместишь то же, что и в хранилищах. Вот и сделаешь научное заключение, как земляные сооружения спасают материальные средства. Еще будут здесь цистерны и резиновые резервуары, заполненные горючим, а чуть дальше — бетонные бассейны.

Чтобы показать Ивану Алексеевичу, что я читал программу, дополнил:

— И здесь же, на площадках, развернем трубопровод, заполненный жидким топливом, поставим перекачивающие станции, машины с грузом… А в бассейнах будет нефть.

— Вот, знаешь, а задаешь вопросы при водителе, — проворчал начальник отдела, и мы поехали, естественно, молча, на другие площадки. Побывали у танкистов, артиллеристов, авиаторов.

Пока Иван Алексеевич разговаривал с офицерами, я сидел в тени «газика», чтобы хоть на минутку спрятаться от палящего солнца. К тому же не хотел казаться любопытным и решил не смотреть на сооружения других научных групп каждый занимался своим делом. Но вдали я все же видел прочные укрытия для танков, полуподземные ангары для самолетов, земляные окопы и парки для орудий.

На «Ша» мы возвратились не одни. Вслед за нами ехали еще три подполковника: танкист М.Н.Орлов, высокий голубоглазый красавец, заядлый курильщик и, как мне показалось, не совсем здоровый — он тяжело кашлял (через четыре года Орлов умрет от рака легких); крепыш артиллерист М.И.Казаков, который все делал медленно, степенно, ходил важно, приподняв голову, и редко улыбался. Третий — чуть старше нас всех, авиационный инженер Б.П.Волков. Невысок, совершенно белая вьющаяся шевелюра. В нем чувствовались сила и ловкость. На полигон Волков приехал в первый год его существования, вскоре женился на молоденькой сотруднице штаба строительных частей Римме. Вместе они и пережили самую трудную пору становления полигона, когда семейные офицеры были рады и углу в землянке.

Все мои коллеги казались неисправимыми молчунами. Но уже вскоре я понял, что неразговорчивыми и до удивления необщительными их сделала служба. Все они были участниками войны и к фронтовым наградам прибавили ордена за участие в проведении первых атомных и водородного взрывов.

Специалистов различных родов войск объединяла общая задача: все мы занимались поисками способов и средств противоатомной защиты. Кроме того, совместно с временно прикомандированными специалистами должны были давать рекомендации по модернизации боевой техники, тыловых агрегатов, имущества и так далее с учетом воздействия ядерного оружия.

В мою группу тыла не приезжали ни академики, ни конструкторы, ни теоретики-генералы. А в группе Волкова побывало до пятидесяти специалистов, в том числе и конструктор Артем Иванович Микоян.

Несколько позже я познакомился с другими начальниками научных групп нашего отдела вооружения: от ВМФ инженер-подполковник В.Н.Сердобов, от войск связи подполковник Н.Н.Бойцов, от химических войск майор Е.Н.Беляйков. Из-за строжайшего режима секретности я, новичок, не мог позаимствовать у своих сослуживцев какой-нибудь опыт организации научных исследований и толком не знал, кто над чем конкретно работает. Каждый варился в собственном котле, и руководство почти не интересовалось нами.

У меня еще не было ни людей, ни техники, выезжать спозаранку на Опытное поле не было никакой надобности, и вместе с Горячевым я уехал в городок.

Прощаясь, Иван Алексеевич поинтересовался:

— Говорят, что ты и ружье привез?

— Охотничье и малокалиберку.

— Поедем завтра, поохотимся. И дело одно сделаем… Выехали в восемь утра — до этого времени из автопарка машины не выпускают.

Утро было тихое и уже жаркое. В сорока километрах от городка свернули с дороги и поехали по ровной степи с прежней скоростью. Водитель как-то находил старый след и вел машину уверенно, не опасаясь наскочить на камень или влезть в яму. Сожженная солнцем колкая трава хрустела под колесами, и казалось, что мы едем по мелкой щебенке. В степи ни души. Только кузнечики вылетали из-под колес.

Примерно через час увидели плоскую возвышенность. Травяной покров на ее покатых склонах был гуще, проглядывались и синенькие цветы. Мы въехали в широкую ложбину, где трава была еще выше. Показались небольшие стога сена. Возле одного стога приютился шалаш. Над погасшим костром висело закопченное ведро. Из шалаша вышел заспанный солдат.

— Много накосили? — поинтересовался Иван Алексеевич.

— Пока шесть стогов. Жара мешает. Зато сено просыхает хорошо.

Позже я узнал, что трава косилась для кормления подопытных животных и изготовления матов, которые потом использовались на опытных площадках.

Еще через десять — пятнадцать километров мы остановились на возвышенности с отрытыми небольшими котлованами.

— Вот здесь будут стоять твои грузовые машины с продовольствием и вещевым имуществом, — сказал Горячев, когда мы отошли в сторону. — Ударная волна тут уже слабая, а выпадение радиоактивной пыли из облака проверим. Это твоя новая задача. Отсюда до «П-2» полсотни километров.

Мои сомнения, что одному будет нелегко справиться с такими расстояниями, оказались напрасными.

— Тебе только проследить надо. Заниматься всем этим будут продовольственники и вещевики, которые приедут из Москвы.

Я начинал познавать свою роль на предстоящих испытаниях и лишних вопросов не задавал.

Спустившись с небольшой возвышенности, мы въехали в безжизненное разрушенное казахское селение. От

глинобитных домов лишь кое-где остались стены. Ни одного целого дома, ни одной трубы. Ни рам, ни кирпичей, ни бревен. Все вывезено хозяевами этих убогих жилищ.

Когда люди уезжали из обжитых кишлаков, освобождая прилегающую к полигону территорию, военные помогали перевозить на автомашинах все, что имели жители, и даже доски полов, потолков — все, что могло пригодиться для постройки жилья на новом месте.

Вдруг неожиданно по заросшей улице кишлака, опасливо озираясь, зашагала большущая длинноногая птица. Я не сразу догадался, что это дрофа. Мне показалось, что сюда забрел страус, так велика была птица. Дрофа не торопилась взлетать, и это погубило ее. Горячев проворно достал из чехла двустволку и, зарядив картечью, приказал водителю:

— Гони! Скорее!

Подъехав метров на десять — пятнадцать, Горячев выстрелил. Птица, ставшая уже редкостным экземпляром казахских степей, распластав крылья, беспомощно опустилась округлой беловатой грудью на заросшую сорняками дорогу. Почему же она не взлетела? Зачем она оказалась в разрушенном селении? Было ли у нее потомство? А может быть, она получила повреждение при прошлогоднем взрыве водородной бомбы? Я испытал чувство стыда за совершенное.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});