Осенний безвременник - Том Виттген

Молодая привлекательная женщина, рядом с которой он сидел в концертном зале, вновь и вновь превращалась в его памяти в лишённую прелести медичку с измождённым лицом. «Не связывайся с ней, — говорил он себе. — Всю жизнь ты избегал сложностей и только выигрывал от этого». Он попытался возродить в себе чувство благодарности и преклонения прежде всего перед врачом, который помог ему в самые мучительные ночи. «Если идти к ней в субботу, то следует вести себя скромно и сдержанно. А может, не ходить? Но зачем причинять ей боль, оставив сидеть одну за накрытым столом? Если я и пойду к ней, то сделаю это исключительно из желания доставить ей маленькую радость». Так он рассуждал, но в глубине сердца знал, что это — лишь первая уступка большому искушению.

Яна встретила его в скромном домашнем платье. Как тонко оно подчёркивает её фигуру, он понял гораздо позже. Пирог она испекла сама, и он невольно подумал: значит, это она тоже умеет. Они непринуждённо болтали обо всём, что приходило в голову. Яна попросила его поставить пластинку на свой вкус, если такая найдётся. Его же больше пластинок заинтересовал стереопроигрыватель. Это была самая последняя модель.

Выйдя из-за стола, она предложила небольшую прогулку на берег Эльбы. Стоял май, день был необычно тёплым.

Пока она переодевалась, Олаф Люк спокойно осмотрел комнату. Мебель элегантная и очаровательная, как сама Яна. Какая это эпоха, его не интересовало. Угловой шкаф. Цветное стекло. Стенка, Аквариум. Как убого в сравнении со всем этим выглядела его комнатушка со случайно собранной мебелью. Ему всегда хватало денег только на текущие расходы, на приобретения ничего не оставалось. И кто пользуется всем этим комфортом? О рыбах заботится соседка. Стереопроигрыватель наверняка молчит неделями. Маленький и устаревший телевизор в углу казался здесь реликтом. Просто горе! Жаль, женщину, жаль её неиспользованные возможности.

Хозяйка дома появилась в дверях в белых джинсах, голубом, хорошо сидящем на ней свитере. Волосы завязаны конским хвостом, на лбу кудряшки, в меру наложена косметика.

Превращения одно за другим: дама, хозяйка дома, бесшабашная девушка, Демонстрация квартиры, дачи, яхты… Отдаёт ли она себе отчёт во всём этом? Может быть, её действия порождены бессознательным стремлением за несколько часов совместного пребывания пустить в ход всё, что месяцами не находило применения? Может, она и не подозревает о соблазне, который исходит от неё?

После того как они побывали на даче, Яна пригласила Люка на ужин, и он вновь оказался в её квартире. Потягивая вино из хрустального бокала, он думал о том, что договорился встретиться с Дирком Кройцманом в пивном баре «Шарфе Экке». Ему, парикмахеру Олафу Люку, следовало бы те-перь. встать, пролепетать слова благодарности и исчезнуть. Мир фрау доктор Готенбах был не его миром. Однако он продолжал сидеть: ведь можно открывать для себя и новые миры.

«Но в понедельник эта очаровательная женщина снова натянет белый халат, потом, озабоченная и усталая, либо вернётся в свою великолепную квартиру, либо останется на ночное дежурство. Врач и женщина всегда будут мешать друг другу. Не осложняй себе жизнь, Люк, встань, поблагодари и иди прочь!

А почему бы не помочь ей развеять одиночество? Не обязательно связывать с ней судьбу. Хотя это было бы неплохо. Разве они не могут подойти друг другу? А если помочь ей вернуться в ту жизнь, которая называется нормальной жизнью женщины? Нет! У тебя никогда не было обязывающих любовных связей. Иди-ка ты отсюда, пока не поздно!»

Он вспомнил, один фантастический фильм. В комнате собралась компания. Люди хотят покинуть комнату, но никому не удаётся пройти через дверь — удерживает какая-то невидимая магическая сила. Сначала это вызывает смех, удивление, затем — упрёки, истерические вспышки, взаимное духовное истязание.

Он поднялся почти одновременно с Яной, сделал шаг к двери, остановился и обнял её.

— Я люблю тебя, Яна.

Он не лгал. Это была правда момента, сиюминутная правда.

Через несколько недель по пути в Тюрингию Вольфрам Готенбах посетил свою сестру. Втроём они безмятежно провели выходные дни на садовом участке Яны и в понедельник вернулись в город.

Когда проходили мимо витрины магазина мужской одежды, Люк пошутил. обращаясь к Яне, которая повисла у него на руке:

— Сейчас я тебе покажу коллекцию образцов великолепных мужчин.

— Не вводи меня в искушение, — засмеялась она.

— Но именно этого я и хочу. — Он потянул её к витрине. — Посмотри-ка. Один шикарнее другого.

— Они выпучили глаза, как дохлые карпы.

— Зато какие у них костюмы, милая! А материал!… Особенно вон тот, голубой, посмотри повнимательней, у него же цвет моих глаз!

— Действительно, — радостно подтвердила Яна. — А почему бы тебе его не купить?

Он поцеловал её в кончик носа и шепнул на ухо:

— Истуканы не разрешат мне взять его.

— Надо рискнуть.

Яна попросила брата пойти вперёд и занять для них места во дворце культуры, а сама вошла с Люком в магазин.

Вечером Готенбах ещё раз заглянул к сестре. Люка не было.

— Скажи, а где же Олаф?

— Вышел.

— В костюме, купленном тобой, но без тебя?

— У меня ночное дежурство.

Готенбах взял в ладони её лицо, приподнял.

— Боже мой, а я думал, ты счастлива.

— Я счастлива, — ответила она твёрдо.

— Посидим ещё пять минут, потом я провожу тебя в клинику. Ого! — удивился он, — Ты купила себе кассетный магнитофон?

— Это идея Олафа.

— Олаф! Олаф! — повторил он раздражённо. — Твой телевизор тоже его не устраивал? Ему нужен цветной, да?

— Дело ведь не в вещах. Когда я вижу, что он счастлив со мной, жизнь для меня прекрасна.

— Он даёт тебе деньги?

— Зачем это? Я сама достаточно зарабатываю.

— Давай всё же поговорим. Первое опьянение, как я полагаю, уже улетучилось, по крайней мере у него. Он всё чаще и чаще будет уходить из дома без тебя.

— Неправда! — возразила она. — То, что в одно прекрасное время первое опьянение улетучивается, это нормально. Но у него осталась ко мне глубокая симпатия, это же чувствуется.

— Любовь слепа, — сказал Готенбах почти раздражённо… — Яна, вы совершенно разные люди! По духовному миру, да и по характеру.

— Но говорят также, что любовь может двигать горы. Постепенно я приобщу его к своему духовному миру.

Времени было вполне достаточно, и они пошли в клинику пешком. Готенбах взял сестру под руку, она прильнула к нему.

— Теперь у меня в жизни всё в порядке, — сказала Яна, — и любое изменение было бы для меня несказанным горем. Кроме того, меня совсем не прельщает такое занятие в свободные часы, как решение мировых проблем с глубоко интеллектуальным человеком. В эти часы мне хотелось, бы быть просто женщиной, женой Олафа.

Из Тюрингии Готенбах мог бы поехать прямо в Плауэн, но какое-то внутреннее беспокойство снова привело его к сестре. Вечером, около восьми, он позвонил в её дверь. На ней было длинное платье и узкий золотой браслет на руке.

— Ты уходишь?

— Нет. Я как раз накрыла стол к ужину. Сейчас придёт Олаф.

В гостиной на маленьком круглом столе стояли серебряные приборы. Жалюзи в комнате были опущены, горели свечи.

— Батюшки мои! — Готенбах был поражён. — У вас каждый день так? А я постоянно в разъездах, слоняюсь по гостиницам… Где Олаф?

— На пороге. — Яна услышала, как он вставляет ключ в дверной замок, и поспешила в коридор.

— Привет, моё сокровище! — Люк вручил ей букет роз, поднял её на руки и понёс в гостиную. — Добрый вечер, Вольфрам. — Бережно посадив Яну в кресло, он пожал Готенбаху руку. — Хорошо, что ты нас не забываешь.

Яна пригласила к столу, подала ужин. Олаф открыл бутылку вина. Они ели и болтали. Яна не спускала с Олафа глаз.

— Твоя сестра, — сказал он Готенбаху, — чудесная женщина. Она умеет создавать условия для жизни! — Его взгляд скользил по мебели в стиле рококо, по бронзовому подсвечнику, хрустальным бокалам, мягким коврам. Потом он посмотрел на Яну, которая непринуждённо и самодовольно разлеглась в кресле.

— Я воспринимаю всё это как красивое только в том случае, если могу делить это с кем-нибудь, — сказала Яна. — В мире так много эгоизма! У нас в клинике есть старушка, у которой в голове после несчастного случая путаница. Теперь никто не хочет забирать её домой. Просто не знаю, как с ней быть…

— Для этого имеются специальные дома. — Олаф пожал плечами. — Милая, врача следовало бы оставлять в больнице.

Она хотела возразить, но он быстро продолжал:

— Иногда я задумываюсь, что бы ты делала, если бы снова оказалась одна, как прежде. Наверное, ночи напролёт ломала бы себе голову над разными проблемами, и не только касающимися жизни той старушки! Настанет время, когда я научу тебя смотреть на вещи моими глазами. У меня вовсе нет желания стоять навытяжку перед благородством и скромностью. — Он включил магнитофон. Послышалась лёгкая музыка. — Сегодня, пьян и завтра пьян…