Я не ангел (СИ) - Соврикова Ольга Геннадьевна

Летела я не далеко и не долго. Первый этаж это вам не второй и не третий. Ведь чем отличается полет с большой высоты от малой? С большой — сначала крик, «А-а-а!», а потом шмяк, а с малой наоборот, сначала шмяк, а потом крик. В моем случае и шмяк, и крик раздались изнутри квартиры, потому как лично я приземлилась удачно, и орать мне было незачем. Занятия на скалодроме даром не прошли, а потому я не только удачно упала, но и со скоростью спринтера этим же путем, через окошко, попала назад в квартиру. Картина, представшая моим глазам, еще вчера показалась бы мне нереальной. На полу возле кровати тылом к верху, носом в пол, возлежал мой красавчик муж, а рядом с ним сидела орущая изо всех сил Василиса. Первым делом я, естественно, кинулась к сильно напуганной и бьющейся в истерике малышке. Буквально рухнув рядом с ней на колени, я обхватила ее голову руками и, прижав к себе, начала успокаивать свою девочку, попутно стараясь рассмотреть, чем там занят слабо шевелящейся индивидум в памперсе, и откуда на полу возле его головы столько крови.

— Не плачь мое солнышко. Не плачь моя хорошая. Что? Папа упал? Кровь? Так, что? Ты два дня назад на скалодроме со стеной носом встретилась у тебя тоже кровь шла… И ничего. А папа… Посмотри… У него даже руки и ноги зашевелились. Если бы я знала, что его с кровати уронить нужно, для того, чтобы он хоть немного расшевелился, каждый день бы его с нее скидывала. Не веришь? Зря не веришь. Ну вот, смешно уже тебе. Я сегодня из окна выпала, он из кровати, запомним этот день, отметим его в календаре и будем отмечать, как день авиации семьи Крафт. А сейчас давай, беги за полотенцами, будем умывать нашего неваляшку и красоту наводить.

Все оказалось не так страшно, как я подумала, а еще страшнее. Нет, ребенок успокоился довольно быстро и, тихонько всхлипывая, побежал за полотенцами. И папочка, как оказалось, всего лишь носом с полом поцеловался, отсюда и кровь. Сломать его он не сломал, но в крови испачкал все, что смог и шишку на лбу набил. Вид у него при этом был презабавный. Вот только смеялась я не долго, а если точнее, то только пока вытирала кровь, переворачивала на спину, умывала, радовалась тому, что пусть и слабо, но у Кирилла шевелились руки и ноги. А вот потом… Потом я плакала, потому как раз за разом все мои попытки поднять его назад на кровать оканчивались полным провалом. Сил моих на этот подвиг не хватало. За день навкалывалась так, что еле свои ноги таскала, и на помощь позвать было некого. Напротив нас в огромной квартире проживала бабулечка, божий одуванчик. Дедуля постарше сторожил одну из квартир наверху, а во второй, там же, наверху, шел вяло текущий ремонт. А если точнее, то чаще всего там никого не было.

Как не старалась, поднять Кирилла на кровать я так не смогла. Ни сама, ни с его помощью, он на самом деле мог теперь двигать руками и ногами, ни с помощью подручных средств. Пришлось устраивать ему лежбище прямо на полу. Все таки сбросить матрас с подушкой на пол и перекатить на него здорового мужика намного легче, чем пытаться его же затащить на эту кровать. Перестала хлюпать носом Василиса. Закончились одновременно вместе со слезами мои силы и этот нелегкий день. Ребенок уснул, едва коснувшись подушки. Мне же такое счастье светило еще не скоро. «Полового» жителя нужно было еще накормить, обиходить на ночь, лекарства дать, укол сделать.

Пока кормила, колола, подмывала, новый памперс цепляла, он пыхтел как ежик и молчал, а как закончила, заговорил. И как я сразу не додумалась, что раз ожил, то и заговорить по идее должен. Устала, наверное. А он… Как он меня напугал! Когда рядом со мной раздался хриплый глухой голос, меня чуть не парализовало. Он же, зараза, не только заговорил, но еще и грязью меня поливать начал:

— Ты, я гляжу, как всегда, и в огне не тонешь, и в воде не горишь. Из окошка аки ласточка вылетела и, как драная не убиваемая кошка, назад заскочила. А с Василькой как щебечешь… Прям как родная. То знать ее не хотела. Отшвыривала девчонку от себя, памперсы с нее двумя пальчиками снимала, кривилась, а теперь меня подмываешь и даже блевать не бегаешь. Неужели моя маменька расщедрилась и тебе большие деньги платить начала, или ты за меня пенсию инвалидную большую получаешь? Я же тебе даже здоровый был не нужен. Так зачем ты со мной с больным возишься, время теряешь? А как же молодость, возможности карьерного роста, подиум, твои так и не откопанные из земли таланты? Языки? Музыка? Спорт? Личная жизнь? Как же твой Махмуд? Или как там его правильно? Может ты его, и не только его, по ночам в соседней комнате принимаешь, подрабатываешь на дому? Может это он тебе такую шикарную квартиру снимает?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Зря он эту речь свою толкнул. Зря… Я уже давно не совсем леди. И руки у меня уже давно не слабые. Это после больницы я была «сильна», как куренок. Теперь, после того как его поворочала, массаж регулярно поделала, плюс скалодром и пианино, слабой меня назвать точно было нельзя. Вы когда-нибудь здоровались за руку с хрупкой девочкой пианисткой, которая по восемь часов в день по клавишам тугого старого инструмента «лупит»? Нет? А вы попробуйте. Их, таких маленьких и хрупких, на арену цирка можно выпускать. Они там, шутя, своими тонкими пальчиками гвозди гнуть будут, и цветочки из них делать.

Вот и заработал мой ненаглядный себе синяк потому, как врезала я ему по морде от всего сердца, от всей души. Откуда и силы то взялись. Губы ему разбила, нос раскровила, опять, и как бы еще под глазом к утру фингал не возник. Зато заткнула качественно и рот, и нос. Нос, правда, ватой затыкала.

Зараза калечная… Разговорился. Поглядите на него. Еще разок, что ли, стукнуть? Мне вон как после первого раза полегчало. Но разъяснительную работу с муженьком провести все-таки стоит. Семейная жизнь, видимо, у него с женой та еще была, но я не она, а потому:

— Слушай меня внимательно, убогонький, — негромко заговорила я. — Ты, наверное, головой хорошо приложился об пол, и вместо мозгов у тебя в голове каша образовалась. Так я тебе сейчас все очень понятно расскажу и разъясню. Не знаю, что ты понял за то время, что после комы прошло, но для стукнутых головой и по голове начну сначала.

Во-первых: в коме мы с дочкой полежали пять месяцев, ты — шесть. Мамочка твоя сначала пыталась тебя домой забрать, а потом в дом инвалидов пристроить. Это после того, как выяснилось, что ты даже голову сам повернуть не можешь. Меня с Васяткой она на улицу выгнать пыталась. Все наши вещи к тому времени продала. От игрушек и от тех избавилась. Если бы мы, как и ты двигаться не смогли, отправила бы нас всех твоя мамочка в богадельню.

Во-вторых: ничего, что было до аварии, я не помню. Ребенок помнит, я нет. Я и с ней познакомилась заново, и тебя, словно в первый раз только увидела в больнице. Как мы жили раньше, и кто такой этот Махмуд я знать не знаю. Понятно тебе? Пенсию по инвалидности тебе маменька оформила, но даже с пенсией брать тебя к себе домой она не захотела. Видели мы ее последний раз с дочкой еще в больнице. Живем мы сейчас очень далеко и от нее, и от нашей прежней жизни, в пригороде Москвы. Вожусь я с тобой как с писаной торбой только по тому, что Василиска очень к тебе привязана и считает тебя своим любимым папочкой. Папа ты ей на самом деле или нет, я тоже не знаю. Пока она сама от тебя не откажется, придется тебе, милый мой, терпеть меня рядом с собой, потому как дочь я тебе не отдам, и развода ты по этой же причине не получишь. Докажешь дочери, что ей без тебя будет лучше, согласится она жить отдельно от тебя и я тебя тоже держать не буду. Её заберу. Тебя забуду.

Договорив, я вытащила у него из носа вату и, поднявшись с пола, на котором сидела, прежде чем уйти, добавила:

— Как же мне хочется тебя пнуть сейчас.

Спала я в этот день крепко и спокойно.

Глава 9

Проснулась я от веселого щебета моей «птички». Она звонко щебетала, сидя на одеяле возле Кирилла, его голос звучал по-прежнему глухо, но уже не так хрипло. И, конечно же, я прислушалась к их разговору, тем более, что говорили они обо мне.