Дочь реки (СИ) - Счастная Елена

— Чего стоите? — рявкнул князь негромко, но так, что наставница едва на месте не подпрыгнула. — Идите уже к Шороху. Он как раз нынче тут. Не ушел еще.

И замолчал, осекшись. Глаза его совсем хмарью заволокло, холодной, дождливой. Гроза часто встречала такую во взоре Владивоя в последние луны. Видно, снова меньшица его, Сения, захворала. Уж до чего, говорили, была справная девица, как в терем приехала из отчего дома. А как первого же ребенка скинула, так и стала хворать по нескольку раз в год. Наследника еще ни одного князю не принесла — и оттого сама печалилась сильно.

Драгица спешно повела прихрамывающую Беляну в сторону женского терема, по дороге успев шепнуть пробегающей поблизости чепядинке, чтобы лекаря кликнула. Гроза сделала было шаг вслед за женщинами, но Владивой едва заметно ладонь приподнял, безмолвно приказывая остаться. И внутри словно оборвалось что-то. Затомилось тягуче, словно жилы все на ворот какой наматываться начали. Лучше бы дал уйти. Зачем держит?

— Кметей сегодня же надо отвезти к родичам, — вновь заговорил Владивой. — Чтобы погребли их на положенных им угорьях. Иди, Твердята. Тебя еще там Деньша поджидает. Злился уже больно, так что доброй встречи не жди.

Десятник покивал понимающе и махнул остальным кметям, веля следовать за ним и забирать с собой скорбную телегу. Тела кметей увезли. И незаметно так стало во дворе почти пусто. Только остались Рарог со своими ватажниками и Гроза. Да стояла еще Ведара на крыльце, словно застыла ледяной глыбой — ни слова пока не сказала. И взгляда с Грозы почти и не сводила.

— Стало быть, вас я должен благодарить за то, что вы дочери моей и людям моим в недобрый час помогли? И до дома доставили так скоро… — обратился к гостям Владивой.

Рарог покосился на Грозу, расплываясь в сдержанной улыбке: словно ее была в том заслуга. А она и хотела бы отмахнуться от его взгляда: неровен час Владивой что не то подумает — да предпочла просто не смотреть на старшого в ответ.

— Мы, княже, — ответил тот, чуть выждав. — Не смогли мимо пройти, в кустах отсидеться, пока русь твой отряд крошила.

Князь заложил руки за спину, чуть приподнимая подбородок и глядя на Рарога свысока и с той особой снисходительностью, от которой даже бывалые воины и самые хитрые купцы робели. Грозу он тоже одаривал подобной, но все же другой. Словно сказать хотел взглядом одним, что она глупая девчонка. И что он знает лучше, как ее жизнь устроить.

— Я не буду сейчас выспрашивать, кто вы такие. И что такой большой ватагой на реке делали, — он только дернул уголком губ, выказывая несказанное расположение. — И приглашаю всех твоих людей… погостить в детинце до Дажьбожьего дня. Отпраздновать, на пиру княжеском побывать. И такова будет моя благодарность за то, что вы сделали.

Рарог коротким жестом провел по чуть встрепанной бороде. Качнул головой, словно принимал справедливость предложения Владивоя.

— Думается мне, что благодарность твоя, князь, в другом.

— Возможно.

— Слыхал я еще, что гостеприимством твоим пренебрегать нельзя… — продолжил тянуть время Рарог.

— Верно, — снова кивнул князь. — И терпение мое испытывать тоже не всякий решится.

Старшой вскинул вверх раскрытые ладони, показывая, что вмиг понял его намек. Обернулся к своим ватажникам, которые позади стояли так неподвижно, словно окаменели, только глаза их перебегали от одного лица к другому.

— Что ж, ребята, погостим в кроме самом. Когда еще такое будет? — рассмеялся Рарог тихо.

Те неуверенно загомонили, понимая, конечно, что их спросили только для вида, закивали, выдыхая облегченно. Но настороженность не сразу покинула их. Они и с места не сдвинулись, пока Рарог не сделал первый шаг ближе к Владивою.

— Тогда я отправлю за остальными кметей, — завершил тот разговор. Махнул ближнему стражнику из тех, что внимательно наблюдали со стороны, издалека. — А вас проводят до дружинных изб. Как раз недавно новую поставили: всем места хватит.

Гридь подошел и, выслушав негромкий приказ, повел гостей за собой. Рарог, уходя, обернулся на Грозу и подмигнул ей, словно все, что случилось, было только его задумкой. И она поняла, что все больше запутывается в этом мужчине. Не может угадать, когда он серьезен, а когда только шутит и ерничает. И эта мысль заставила ее смотреть ему в спину чуть дольше, чем надобно.

— Здравствуй, Гроза, — тихо сказал князь, и она повернулась к нему, осознав вдруг, что осталась перед ним одна.

И так голос его прозвучал, растеряв весь гнев и твердость, что дыхание вмиг сбилось и в горле будто вишня гладкая застряла. Казалось, еще усилие — и растечется соком сладким, пьяным по языку. Или, может, наоборот, только удушит

— так глупо, но неизбежно. Каждый миг рядом с Владивоем был похож на прыжок у края пропасти с закрытыми глазами.

— Здрав будь, княже, — она поклонилась нарочито почтительно, хоть и приветствовала его уже.

Владивой поморщился и вдруг по волосам своим темным, блестящим провел резким жестом. Качнулся было шаг к ней сделать, да передумал. Гроза посмотрела на княгиню поверх его плеча. Та подбородок вскинула. Ничем она невольную воспитанницу никогда не давила. Но порой следила вот так, как сейчас — внимательно. Словно проступка какого ждала. И оттого — рядом с князем да еще и под ее взором — Гроза словно под ледяным дождем себя чувствовала. Аж кожа немела.

— Я пойду, княже? — вновь взглянула она на правителя, который, стоя спиной к жене, снова и снова рассматривал ее всю с головы до ног: и лицо чуть обветренное

— задерживаясь на растресканных губах — и руки, сомкнутые перед собой, и даже носки черевик, что виднелись из-под подола, слегка испачканные в грязи. И грудь его помалу вздымалась все чаще.

— Иди, — он сглотнул. — Отдыхай с дороги.

Дыхание в груди застыло остро ограненным хрусталем, как он не удержался, поднял руку и заправил ей под платок волнистую прядь. Слегка провел большим пальцем по скуле — и руку отдернул. Повернулся и пошел к терему. На жену и не взглянул даже. Мало о чем они теперь говорить могли: так он рассказывал порой. И жизнь друг друга их мало интересовала. И, верно, поэтому лицо княгини и не изменилось совсем. Лишь холод тот, которым она все Грозу кутала, стал как будто сильнее. Но Ведара и ей ничего не сказала — повернулась плавно и скрылась в доме вслед за мужем.

Гроза добралась до своей горницы, едва ноги волоча. Уж притащили ее ларь с вещами отроки. Чепядинка Меленька, девица бледная, словно осенняя былинка, была внутри и вздрогнула, как она хлопнула дверью, не успев поймать под сквозняком.

Гроза на ходу стащила с головы платок и бросила на лавку. Продралась пальцами сквозь густоту собственных волос к коже головы и провела по ней, мечтая косу распустить. Нелегкие выдались дни. И все, о чем думала она, на что надеялась, вдруг снова метнулось в мутную даль ожидания. Теперь снова за Беляной увязываться, как та в дорогу соберется. Ехать к отцу, а там оказию искать, чтобы улизнуть и добраться-таки до заветного места на берегу Волани и с матерью, может, встретиться. Вилы, говорят, к месту одному крепче всего привязаны. Да как бы дозваться?

— Чего ждешь, Меленя? — повернулась она к чепядинке, которая, видно, принесла кувшин горячей сыти с малиной, но уходить не поторопилась.

— Княже просил передать, что видеть тебя желает, — почти шепотом проговорила девица. — Сказал проводить.

Гроза отвернулась, скрывая вздох. Выпила горячего медового отвара, раздумывая, идти или, может, придумать отговорку какую. Ей и встречи во дворе оказалось достаточно, чтобы душа вся изнанкой вывернулась.

— Передай Владивою Гневановичу, что я уже спать ложусь, — все же велела Гроза чепядинке. — Думаю, нет сейчас таких разговоров, чтобы до утра не подождали.

Меленька и глаза округлила, сжав в кулаке подол: чтобы кто-то да веление князя не стал выполнять! Но Гроза не находила сейчас в себе сил снова видеть Владивоя, в глазах его, словно во льду, застывать, не в силах пошевелиться по собственной воле.