В мире безмолвия - Жак-Ив Кусто

Корабельный компас весь оброс кораллами. Мы расчистили его, и нашим глазам предстал единственный живой остаток "Дальтона": стрелка плавала в своей спиртовой ванне, по-прежнему подчиняясь притяжению далеких полюсов. Тайе подобрал в качестве сувениров несколько судовых фонарей, но Диди был ненасытен. Он доставил на поверхность дубовый штурвал, после чего принялся нырять за посудой и серебром. Мы заподозрили, что он решил обзавестись необходимой домашней утварью, готовясь втайне от нас сыграть свадьбу.

Дюма решил механизировать свой труд и вооружился большой корзиной. Корзина сразу же провалилась сквозь дыру в палубе и запуталась в искореженных бимсах. Диди отправился за ней, зацепился регулятором за кабель и повис, боясь пошевельнуться, чтобы не перерезать воздушные шланги. Случайно проплывая мимо, я обнаружил его и выручил. Диди немедленно двинулся вниз, не желая уступать упрямой корзине. Нагрузив ее доверху, он дернул канат, подавая сигнал своему помощнику наверху, чтобы тот тянул. Корзина сорвалась и упала обратно на корабль. При следующей попытке компасная тренога, которую Диди примостил сбоку, застряла в перилах. Диди отцепил компас. Корзина свалилась в трюм. Приглушенный вопль пронизал толщу воды.

Диди вытащил корзину еще раз. Он донес ее на руках до самого борта, и теперь она пошла на канате вверх безо всяких осложнений. Разбирая наверху посуду, которая благополучно пережила крушение и четверть века пребывания в море, Дюма обнаружил одни черепки. Бесчувственный приятель спросил его: "Что, Диди, придется свадьбу отложить?"

Страсть Дюма к "Дальтону" едва не кончилась трагически. Однажды, когда сильный мистраль не позволял спустить на воду дежурную лодку, ему понадобилось во что бы то ни стало закончить какие-то съемки на корме, и он нырнул один в разгулявшиеся волны с киноаппаратом в руках. На глубине шести футов уже было тихо и спокойно, но катящиеся наверху валы давали о себе знать до глубины в двадцать футов ритмичным усилением давления на барабанные перепонки. В полном одиночестве, сознавая собственную хрупкость и уязвимость, Диди не без волнения погрузился в пустынные мирные глубины.

Он двинулся по обычному маршруту – через люк рулевой рубки и большой тоннель к зияющему отверстию, откуда была видна кормовая часть. Доплыв до нее, мы всегда испытывали ту же гордость, что обуревает мальчишку, забравшегося на самую макушку высокого дерева.

Проникнув в рубку, Дюма почувствовал, как кто-то схватил его за выдыхательную трубку. Маска акваланга намного ограничивает поле зрения, не хуже лошадиных шор. Дюма не мог понять, в чем дело. Он попытался повернуть голову – тщетно. Тогда Диди протянул назад руку и нащупал железную трубу, покрытую "собачьими клыками". Из руки засочилась кровь.

И тут он разглядел впереди оскалившуюся ракушками трубу, которая проходила мимо его головы над левым плечом и далее между шлангом и регулятором. Опускаясь вниз, Дюма ухитрился зацепиться шлангом за обломанную с одного конца трубу и повис теперь на ней, как кольцо на палке при игре в серсо. Каким-то чудом острые ракушки не порезали ни шланг, ни шею Дюма.

Дюма выпустил из рук киноаппарат и повис совершенно неподвижно, благодаря небо за то, что внутри "Дальтона" не было течений. Он застрял на глубине ста футов, отрезанный от товарищей, зная, что они не появятся здесь в такую погоду.

Подумав, Диди закинул обе руки за голову и обхватил пальцами трубу, чтобы она не касалась шланга и шеи. Затем начал двигаться ногами вперед дюйм за дюймом, перехватываясь руками по ракушкам, готовый изрезать ладони до костей, лишь бы отделаться от этой проклятой трубы. Бесконечно долго длилось это осторожное отступление.

Но вот руки Диди нащупали обломанный конец трубы – он свободен! Самое длинное подводное путешествие Диди составляло… десять футов. Не обращая внимания на порезы, он подобрал киноаппарат, прошел сквозь тоннель и снял призрачный кокпит в необычном освещении под изрытой штормом поверхностью моря. Закончив съемку, возвратился к лестнице маяка и высунул свою маску над соленой пеной. Набежавшая волна подсадила Диди на каменную ступеньку, и он побрел к маяку.

После этого случая мы взяли за правило никогда не погружаться в одиночку. Нырять только группами – закон для тех, кто работает в аквалангах.

Каждое затонувшее судно для ныряльщика как бы одушевленное существо со своими отличительными чертами. Каждое из них имеет свою историю, трагическую или комическую, волнующую или нелепую. Мы всегда стремились ознакомиться с жизнью судна до того, как оно очутилось на дне, и иногда нам удавалось открыть примечательные страницы в прошлом какой-нибудь дремлющей подводной развалины. Так было с "Дальтоном", буйным рождественским гулякой, так было с темпераментным авантюристом "Рамоном Мембру", испанским грузовым судном, лежавшим на дне близ порта Кавалер на Лазурном берегу.

Мы услышали эту историю в кавалерском кафе от одного седого крестьянина. Мы несколько дней охотились за этим человеком: он был свидетелем гибели "Рамона Мембру" в 1925 году.

– "Сижу это я на рассвете, – рассказывал он, – с удочкой на мысу Лардье. Вдруг поразительное зрелище: прямо на меня идет огромный корабль. Появление большого судна так близко от берега вообще вещь необычная, не говоря уже о том, чтобы столкнуться с ним носом к носу. Со страшным грохотом "Рамон Мембру" врезается в скалы. С разгону даже выскакивает из воды. Нос оказывается на берегу, а корпус сминается, словно желе. Тут он и остался".

И двадцать лет спустя наш очевидец дрожал от волнения, вспоминая этот удивительный случай.

"Весь день испанцы грузили на шлюпки сундучки и чемоданы и свозили их на берег. Наконец таможенный офицер из Кавалера возмутился. Заявил, что если они не прекратят эту контрабанду, то он опечатает груз: пароход вез испанские сигары.

На следующий день появился морской буксир. Осторожно стащил судно за корму с камней, и – о чудо! – "Рамон Мембру" держится на плаву! Затем буксир подал трос к носу парохода – трос лопается!

А они все еще торчали у самого берега, и свежий ветерок снова понес пароход на камни. На буксире поняли, что тут надо спешить, и успели-таки закрепить другой трос. "Рамона" отвели в Кавалер.

А ночью вся деревня проснулась от тревоги: испанец загорелся на рейде! Все сигары вспыхнули ярким пламенем, "Рамон Мембру" пошел ко дну".

Мы обнаружили "Рамона" в нескольких сотнях ярдах от пристани, в мутноватой воде густоизумрудного цвета. Мы были удивлены, увидев судно водоизмещением в пять-шесть тысяч тонн. Люди, которые рассказывали нам о затонувших судах, были весьма склонны к преувеличениям, особенно же жители Южной Франции. Однако наш крестьянин, бывший моряк, сказал правду.

"Рамон Мембру" весь был покрыт водорослями, только нос и корма оставались незаросшими. Кругом него в песке образовалось нечто вроде рва. Нам ничего не удалось обнаружить внутри, даже обрывка от старой сигарной этикетки не нашлось. Зато мы встретили там гигантскую ставриду. Крупная рыба, величиной с человека, она родственна тунцу, однако стройнее и грациознее его. Ее еще ни разу не удавалось поймать ни на крючок, ни сетью. Нужно провести немало времени под водой, чтобы увидеть ставриду. Зато какое это красивое зрелище – большая серебристая рыбина, царственно скользящая в морском приволье. Они двигались гуськом над гладким дном совсем рядом с кораблем, словно следовали по привычному маршруту. Сегодня они торопились и нервничали, завтра беззаботно резвились. Однако момент их появления и исчезновения предсказать было невозможно. Они то пропадали на несколько дней, то опять появлялись, словно караван в пустыне.

…В районе Пор-Кро на дне моря лежал небольшой рыболовный траулер – чистый, новенький, с аккуратно сложенными на палубе сетями и бьющимися о доски пробковыми поплавками. Мы не стали осквернять маленькое судно, но сети подсказали нам одну идею: мы решили заснять движущийся по дну рыболовный трал. Никто еще не видел трал непосредственно в действии. Рыбаки, всю жизнь добывающие рыбу тралом, имеют лишь теоретическое представление о его действии. Нападешь на хорошее место – будешь с рыбой. Вот чуть ли и не все, что было известно о траловом лове.

Выбрав себе место над травянистым дном, я увидел приближающийся трос. На конце троса тащился ненасытный зев, ломая водоросли и внося переполох в мир хрупких жителей подводных прерий. Рыба разбегалась в стороны, словно кролики перед косарем. Огромный мешок трала проследовал мимо меня, раздуваемый водой. Примятая трава медленно поднималась. Я удивился, увидав, как много рыбы спасается от страшной пасти. Диди висел на тросе головой вниз и запечатлевал на кинопленку разверстую пасть дракона, чтобы наглядно показать, сколько рыбы благополучно спасается и сколько вреда наносится подводному пастбищу.

Нам приходилось видеть и большие сетевые заграждения, преграждавшие путь подводным лодкам. Проход в заграждении охранял морской буксир "Полифем". Престарелое судно было поставлено сторожить дверь, подобно парижскому консьержу. На ночь "Полифем" закрывал проход, бросая в нем якорь, и засыпал так с ключом в руках. Буксир покачивался там на волнах и в ночь на 27 ноября 1942 года, когда в Тулоне взрывался флот, "Полифем" покончил с собой и пошел ко дну, по-прежнему привязанный к сети.