Стёртые буквы - Елена Первушина

— Право, накануне своего праздника он мог бы вести себя полюбез-нее, — рассудительно говорит Дарисса.

Тамо разводит руками:

— Но ведь это не его праздник! Разве вам не сказали? Это младшего, Лаха, завтра будут вводить в права наследства.

— А, тогда ясно, тогда все правильно, — бормочет Ксанта, уже до отказу набившая рот горячей чечевицей.

— Нет, постойте, что же тут правильного? — возмущается Дарисса. — Почему младшему дают наследство в обход старшего? Господин Кервальс должен объяснить нам свои поступки.

— Он, скорее всего, именно этим сейчас и занят там, наверху, — Ксанта указывает пальцем на потолок кухни. — Но коль скоро мы здесь, может ты, Тамо, объяснишь, что за беззакония у вас творятся?

Художник бросает быстрый взгляд на буфет, потом с сожалением качает головой.

— Сейчас я должен ненадолго отлучиться, а то как бы по шапке не получить. А после я вам с удовольствием все расскажу.

— Не сомневаюсь! — хмыкает Ксанта.

— Конечно, идите, — говорит Дарисса.

Меж тем другим жрецам тоже принесли поесть, и на кухне воцарилась сосредоточенная, умиротворенная тишина, прерываемая лишь звоном посуды, да шорохом шагов прислуги. Ксанта по роду своей деятельности хорошо разбирается в тишине, и этот вид — один из ее любимых.

Когда первый голод был утолен, за столом завязалась неторопливая беседа, и Ксанта с Дариссой волей-неволей начали прислушиваться. Говорил, в основном, Юрос — Жрец Храма Раковины, покровительствовавшего мореплавателям. Разумеется, в Мешке мореплавателей было раз-два и обчелся, разве что сошедшие на берег престарелые моряки, которые решались расстаться с ветрами Венетты и перебраться в более тихие и тёплые места, поэтому Храм Юроса всегда бедствовал. Разве что торговые караваны подбрасывали в карман старика горсть монет, да несколько диковинных и никому не нужных заморских безделушек на алтарь Раковины. За столом все прекрасно знают, что и Храм с его коллекцией редкостей, и все его немногочисленные жрецы со дня на день отойдут под крыло Дея, Дарящего Весну, но старик все еще хорохорится и рассказывает, гак на севере при его непосредственном участии затеваются великие дела.

— Дивы с давних пор уже пытаются вывести свои колонии на северные острова, и последние известия, которые дошли до меня, говорят, — что они достигли успеха. Больше того, люди из королевства тоже в этом заинтересованы и готовы вкладывать в эти колонии свои деньги. Дивы собираются нанять себе военный флот в Венетте и с его помощью не только защищать острова, но и исследовать северные земли, там где Шелам вплотную подходит к берегу.

— Это просто невероятно, какая благодать! — не выдерживает наконец Атли. — Я могу понять, что дивам все равно, где камни грызть — у себя в горах или на этих островах, но зачем королевским людям закапывать свои деньги на севере, когда у них война в разгаре? Ты что, всему веришь, что тебе из Венетты ослы на хвосте приносят?

— В том-то и дело, что война в разгаре и набеги морских людей на порты королевства не прекращаются. Поэтому разумные люди стремятся заранее найти убежище от морских разбойников…

— … На островах! — радостно заканчивает Атли. — Если таковы твои разумники, спасибо, я предпочитаю оставаться дураком.

Но Юроса не так-то просто сбить с любимого конька:

— Во-первых, так далеко на север морские люди никогда не забирались, их кораблям не выдержать северных штормов, можете мне поверить. А во-вторых, я же говорю, что острова — это лишь первый шаг. Говорят, что за полосой болот есть места, свободные от леса, согретые теплыми источниками, и там вполне могут поселиться земледельцы.

— Просто слушать противно! — фыркает Атли. — Ты хоть видел эти корабли, что клясться готов? Правда, можешь и поклясться, терять тебе все равно нечего.

Беседа грозит перерасти в перебранку, и прочие жрецы бросаются унимать спорщиков. В этот момент возвращается Тамо:

— Ну как, все в порядке? Принести вам еще чего-нибудь?

— Спасибо, все хорошо, — Дарисса дарит художнику лучезарную улыбку. — Но вы обещали рассказать…

— Чем мы собственно завтра должны заниматься! — радостно вставляет Ксанта. — Чем это ваш младшенький лучше вашего старшенького, раз ему такой почет?

— Ну, слушайте, — Тамо садится и потирает руки с таким довольным видом, как будто сам придумал эту историю. — Началось все давным-давно, когда Тем, кто делит Хлеб, в здешнем замке был дедушка нынешнего господина Кервальса — Керволан Неудержимый. Надо вам сказать, что в полудне пути отсюда, на реке Ловите, стоит славный замок Аккра Майаванка — Дом Бобра.

— И девиз у него: «Что не сгрызем, то затопим!» — не выдерживает Ксанта, и тут же сама прикрывает рот ладонью.

— Девиз у него: «Высоко и прочно», — отвечает Тамо. — Но это к делу не относится. А относится к делу то, что Неудержимый чем-то обидел одну из дочерей хозяина Майаванки. То ли обещал жениться и передумал, то ли еще что похуже. Словом, с тех пор у двух соседей страшная, вражда. В старые времена, говорят, даже до смертоубийства доходило, а сейчас просто не разговаривают. Сходите как-нибудь в восточную галерею — там все окна кирпичами заложены, чтобы никому не повадно было смотреть в сторону Майаванки. Словом, тут все понятно. История прощается с Керволаном и возвращается к его внуку Кервальсу. Тот лет двадцать назад решил, что пришло ему время выбрать Ту, что месит Хлеб, и женился на госпоже Граннор из Кларетты, и вскоре у них родился сын и наследник Керви, которого позже прозвали Керви Битым. И надо вам сказать, что еще при рождении люди заметили нечто странное: младенец был черноволосым, но одна прядь оставалась белой, словно поседела до времени.

— Думаю, все-таки не при рождении, а малость попозже, — ворчит Ксанта.

— Ну не знаю, меня здесь тогда не было, — разводит руками, Тамо. — Больше детей у Кервальса и Граннор не было, и через семь лет Кервальс развелся со своей супругой, и вскоре новой Хозяйкой Хлеба стала юная Ликорис из Башни Вьюнка. Какой у них девиз, госпожа? — поворачивается он к Ксанте.

— «Чем крепче уцепишься, тем выше влезешь», — отвечает та немедленно.

— Гм! Почти правильно. И молодая жена сразу же родила Кервальсу младшего сына Лаха Улыбчивого. Дальше история снова делает скачок лет этак на десять. Пока юный Лах подрастал и расцветал, старший сын уже вполне себе расцвел и, как и прадед, воспылал страстью к одной из девиц Майаванки. Дочери там, кстати, никогда не переводятся. Неизвестно, что он думал насчет женитьбы, зато хорошо известно, что думали братья девицы. Они подстерегли незадачливого ухажера и как следует его отлупили. Точно не знаю, но подозреваю, что отец еще добавил. Неизвестно, что разозлило его больше, — то ли, что сын загулял не в той стороне, то ли, что он дал себя побить. Керви и раньше не был душой компании, а тут и вовсе стал зверь зверем — вечно ходит с кислой миной и на людей бросается чуть что не по нему. Кервальс посмотрел-посмотрел, подумал-подумал, да и решил отдать наследство младшему. Вспомнил о седой пряди и заявил, что старшенький-де — не его сын, и вообще в его зачатии без нечистой силы не обошлось. Мол, пока он был в отлучке, к госпоже Граннор подкатился некто очень пылкий и… с коготками вместо ногтей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});