Древняя Греция. Книга для чтения. Под редакцией С. Л. Утченко. Издание 4-е - Сергей Утченко

«Такие высокие стены, такие огромные башни не могли сгореть дотла и совсем разрушиться, — твердил он упрямо. — Когда я вырасту, то поеду туда и непременно разыщу их». Рассерженный упорством сына, пастор Шлиман велел ему читать «Илиаду», надеясь, что трудные и длинные стихи отобьют у мальчика охоту заниматься выдумками. Но Генрих с небывалым интересом стал читать удивительную поэму о богах и героях, об их жестоких битвах, о доблестных подвигах Ахилла и Гектора. На всю жизнь мальчик полюбил стихи Гомера. Страницы «Илиады» уносили его в древнюю прекрасную страну. Вот быстроногий Ахилл готовится к смертельной схватке, шлемоблещущий Гектор прощается с прекрасной Андромахой перед своим последним боем, вещая Кассандра предсказывает гибель Трои. Генрих представлял себе все происходившее так живо, словно сам наблюдал эти события с высоты троянских стен. Целыми вечерами он грезил, сидя в уголке, пока мать не отсылала его спать.

Когда Генриху исполнилось четырнадцать лет, его мать умерла. Все в доме пришло в упадок, пастор Шлиман с трудом сводил концы с концами, и Генриху пришлось поступить в услужение к лавочнику, чтобы хоть как-то помочь семье. Мальчику приходилось нелегко. Каждое утро старая Марта, кухарка хозяина, поднимала его в шесть часов. Он должен был прибрать в лавке, принести воды, помыть вымостку перед входом, а затем стать за прилавок и помогать хозяину. И хотя Генрих был быстр и сообразителен, зарабатывал он так мало, что ему еле-еле удавалось скопить немного денег на нужные ему книжки. Читал он обычно ночью. Тогда Генрих забывал об опостылевшей ему работе, о свечах, о мыле и селедке, которыми он торговал днем.

По-прежнему Шлиман не расставался с «Илиадой», и бессмертный Гомер был его самым близким другом. Как-то летним вечером Генрих уже готовился закрывать лавку и ждал, когда уйдут последние покупатели. В дверях появилась нелепая фигура Михеля, вечно пьяного помощника мельника. Говорили, что Михель когда-то учился в гимназии. Но вино сыграло с ним плохую шутку, и Михель так и остался работать на мельнице.

— Все читаешь, Генрих, — сказал Михель, садясь на бочку и глядя на Генриха мутными, воспаленными глазами. — Брось, никому это не нужно! Вот посмотри на меня, — продолжал пьяница, воодушевившись общим вниманием, — я могу читать по-гречески твоего любимого Гомера. А кому это нужно, а? Хочешь, прочту начало «Одиссеи»?

И тесная темная лавка наполнилась торжественными стихами, звучанием непонятного, но прекрасного языка. Генрих был потрясен. Слезы выступили у него на глазах. Он словно услышал голос живого Гомера. «Еще, еще, прочтите еще», — только и мог он выговорить. За стакан вина Михель согласился еще раз прочитать отрывок из поэмы. Генрих заплатил последние деньги, чтобы вновь услышать звучную эллинскую речь. Он закрыл глаза, и снова перед ним встали любимые образы его детства — Ахилл, Гектор, прекрасный город троянцев. Генрих понял, что не может больше оставаться в этой лавке. Ему нужно учиться. Он хотел сам читать Гомера по-гречески.

После долгих колебаний Генрих сделал решительный шаг — он бросил лавку, где проработал почти пять лет, и поехал искать счастья. Через некоторое время он попал в Амстердам. Этот город, старинный центр морской торговли, сразу оглушил Генриха шумом и суетой. Здесь было много торговых фирм и контор, и в одной из них ему удалось устроиться на скромную должность конторщика с грошовым заработком. Но бедному юноше без денег и без рекомендаций трудно было рассчитывать на нечто лучшее. Генрих снял дешевую каморку и тщательно распределил скудное жалованье. Большую часть получаемых им грошей Генрих тратил на занятия языками. Его преподавателями были студенты — такие же бедные, как он. С удивительной быстротой юноша усвоил несколько языков — английский, французский, итальянский и даже испанский. Вскоре Генрих перешел в более солидное торговое предприятие, которое вело дела с русскими купцами. Генрих стал усердно изучать русский язык и, к удивлению учителя, после трех месяцев упорных занятий уже мог самостоятельно составить деловое письмо на русском языке.

Убедившись в блестящих способностях своего служащего, хозяин торгового дома предложил Генриху поехать в Россию в качестве представителя фирмы. Это предложение стало поворотным пунктом в судьбе Шлимана. Генрих поехал в Петербург и надолго остался в России. Дела его шли блестяще, через несколько лет он стал весьма состоятельным человеком. Удачные торговые операции приносили Шлиману все большие доходы, и он составил себе уже значительный капитал.

А его детские и юношеские мечты о древнем прекрасном городе, воспетом Гомером? Неужели они были полностью вытеснены погоней за наживой, выгодными торговыми сделками? Нет. Правда, они отступили на второй план, так как Шлиман был занят делами, связанными с торговыми и финансовыми операциями. Но он надеялся, что капитал поможет ему осуществить заветную мечту — открыть древнюю Трою.

Так шли годы, а открытие Трои все откладывалось, хотя богатство Шлимана уже давно позволяло ему привести в исполнение давние планы. И кто знает, может быть, и остался бы Генрих Шлиман самым заурядным, хотя и преуспевающим, немецким капиталистом, если бы не одно событие, всколыхнувшее в душе Шлимана все лучшее, что было заложено в ней с детства.

Как-то, приехав в Лондон по делам, Шлиман зашел в Британский музей, чтобы полюбоваться замечательными сокровищами древнегреческого искусства, привезенными лордом Эльджином, английским дипломатом, из Греции. Это были рельефы и статуи, украшавшие афинский Парфенон, самым варварским образом выломанные из стен и фронтонов древнего храма. Когда Шлиман вошел в залы, где были выставлены эти великолепные произведения древнегреческого искусства, он испытал глубочайшее потрясение от той красоты, величия и радости жизни, которая была запечатлена резцом великих художников в мраморных плитах Парфенона. Торжественно выступающие в священных процессиях юные девушки в легких, падающих красивыми складками одеждах. Прекрасные полуобнаженные фигуры юношей, несущих на плече жертвенные сосуды. Скачущие на горячих вздыбленных конях молодые афиняне в развевающихся коротких плащах. Это была древняя Греция, прекрасная, но не умершая и превратившаяся в миф, а полнокровная, захватывающая своей живой, ощутимой красотой.

Шлиману стало страшно при мысли о том, сколько лет он потратил на бессмысленную и опустошающую погоню за наживой, в то время как давно уже имел возможность отправиться на поиски Трои.

Выходя из музея, Шлиман дал себе клятву немедленно начать приготовления для осуществления своего замысла. Спустя некоторое время все было готово для поездки на западное побережье Малой Азии, которое принадлежало Турции. Там, на берегу синего Эгейского моря, должна была находиться древняя Троя, сказочный город героев, воспетый Гомером.

Но началась Крымская война, и Шлиману пришлось отложить поездку. Он опять занялся торговыми делами. После заключения мирного договора между Россией, Англией и Францией Шлиман вновь вернулся к мысли о раскопках на побережье Эгейского моря. Но он не хотел прийти на троянскую землю неподготовленным к встрече с миром Гомера. Со свойственной ему настойчивостью Шлиман засел за изучение древнегреческого языка. Через три месяца он уже свободно читал Гомера на древнегреческом языке, а спустя некоторое время знал весь греческий текст «Илиады» наизусть. Ему казалось, что он с закрытыми глазами смог бы пройти по троянской земле и узнал бы каждый камень, бывший частью стен или башен Трои. Шлиман безоговорочно верил Гомеру, что казалось нелепым серьезным ученым того времени. Они полагали, что в основе гомеровских поэм лежат древние сказки и мифы, а потому сама мысль о поисках Трои представлялась им столь же нелепой, как попытка найти тридевятое царство или замок спящей красавицы. Но Шлиман твердо верил в свою мечту.

В 1871 г. Шлиман прибыл в Дарданеллы — захолустный городок на берегу пролива, носящего то же название. Наняв лошадь, Шлиман с огромным волнением направился к деревушке Гиссарлык, где некогда, по преданию, на холме стояла твердыня троянцев — богатый, обнесенный крепкими стенами город Троя. С трепетом ехал Шлиман по древней Троаде. Кругом были невысокие холмы, покрытые скудной растительностью, болотца, заросшие осокой, масса квакающих в них лягушек и аисты, охотящиеся за ними. Но для Шлимана каждый ручей был священным — из него пили кони древних героев; каждый холм был свидетелем подвигов славных воинов у стен могучей Трои. Образы гомеровской поэмы звали Шлимана к открытиям.

С большим трудом удалось Шлиману получить от турецкого правительства разрешение на раскопки. Ему позволили копать Гиссарлыкский холм с условием, что половина всех найденных вещей будет принадлежать Турции.