Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - Савако Ариёси

Оцуги, должно быть, решила, что Каэ приводили к Наомити на врачебный осмотр. Она даже остановилась на минутку, бросив прополку, и озадаченно поглядела на Каэ, не понимая, почему никак не может вспомнить ее.

– Я подглядывала за вами.

– Подглядывала?

– Да, матушка. Когда няня рассказала мне историю о том, как вы попали в Хираяму, я уговорила ее позволить мне собственными глазами взглянуть на прославленную красавицу. Простите меня, пожалуйста.

Свекровь так задорно рассмеялась над этим ее извинением, что Каэ невольно присоединилась к ней.

– Ты зовешь меня «матушка», хотя на самом деле ты не моя кровинка, – мягко проговорила Оцуги. – И все же ты так же дорога мне, как мои родные дочери. У наших отношений глубокие корни, Каэ. Наверное, это судьба.

Каэ кивнула. Девушка действительно верила в то, что им еще в прошлой жизни было предначертано стать матерью и дочерью.

6

В предыдущем году затяжные дожди сгубили по всей стране невиданное количество урожая, и вот теперь, ранней весной, погода снова взялась за старое. Зарядили ливни. Зимы в Кии достаточно мягкие, так что единственным источником тепла в домах служил кухонный очаг, однако и он не справлялся с весенней стужей. Поскольку ткачихи работали на энгаве, навес был способен защитить их только от дождя, но не от ветра, холода и промозглой сырости. Вскоре руки Каэ, и без того окрасившиеся о нитки в синий цвет, так ужасно обветрели, что пальцы пришлось умастить особой семейной мазью и перевязать. Ткать стало трудно, челнок постоянно выскальзывал из озябших рук, нити рвались. А вот на ее золовок, похоже, сырость и холод никак не влияли, и они продолжали монотонно стучать своими станками.

И вот однажды утром, таким пасмурным и холодным, что трудно было поверить в наступление весны, Каэ задумалась, не больна ли она всерьез. К полудню постоянно обрывающиеся нити окончательно вывели ее из себя, и она была уже не в состоянии сосредоточиться на рисунке. И вдруг у главного входа послышался громкий голос. Решив, что это свекор, Каэ не заметила, как Окацу бросила работу, а Корику застыла с челноком в руке.

– О, да это, должно быть, наш братец! – в один голос закричали девушки и бросились во дворик.

Сообразив, что вернулся ее муж, Каэ поспешила следом за ними, даже не подумав о том, чтобы поправить прическу.

Мать и сестры уже окружили Умпэя.

– Добро пожаловать домой!

– Хорошо выглядите, ни-сан![33]

– Мы вас и не ждали так рано! Женщины говорили наперебой, словно праздничный хор. А Умпэй, с одной ивовой корзинкой на спине и еще одной в руках, стоял и молчал, с соломенной амигасы[34] ручьями текла вода. С виду нельзя было сказать, что он продрог, – наверное, за долгую дорогу домой успел привыкнуть к дождю.

– Вам надо погреть ноги в теплой воде, – проявила заботу Оцуги. Затем, заметив Каэ, которая стояла в сторонке, свекровь зыркнула в ее сторону глазами. И отвернулась, как-то странно улыбнувшись сыну: – Это Каэ. Она тоже ждала вас.

Умпэй кивнул, и взгляд его больших блестящих глаз устремился на Каэ без тени застенчивости и смущения, столь характерных для молодых людей. Но придумать подходящее приветствие для этой женщины, его супруги, которую он никогда раньше не видел, Умпэй не смог – изо рта вырвался лишь короткий нечленораздельный звук. А потрясенная не меньше его самого жена только и сумела, что поклониться, и поспешила прочь, сославшись на то, что надо принести кипятку.

Каэ нашла деревянную бадейку, налила в нее воды из колодца, бросилась на кухню разбавить ее кипятком, прихватила с собой тазик и поспешила назад к Умпэю. Но когда она появилась со своей бадейкой, он уже вытер ноги горячим полотенцем, которое принесла ему сестра, и вошел в дом.

– О, мой сын уже закончил, спасибо. – Оцуги улыбалась, но резкий тон никак не вязался с этой улыбкой. Мать поспешно подтолкнула Умпэя вперед, к фусума,[35] за которыми его поджидал скрученный подагрой, почти недвижимый Наомити.

Ошеломленная и подавленная, Каэ не могла пошевелиться, словно приросла к земле. Она вдруг почувствовала себя одинокой и всеми покинутой.

«Что это за возвращение домой? – спрашивала она себя. – Я Умпэя.

Но он прошел мимо меня, прямиком к своему папочке».

Через некоторое время она побрела обратно к колодцу, вылила воду и стояла, наблюдая за тем, как в прохладном воздухе вьется парок.

Ощущение отверженности настигло ее и на кухне. Она рассчитывала приготовить мужу первый домашний ужин, но застала Окацу и Корику за радостным обсуждением любимых кушаний брата.

– Давай порежем побольше репы.

– Давай! Умпэй-сан ее обожает!

Как могла новоявленная жена соревноваться с ними? Что вообще она знала о вкусах Умпэя? Сестры двадцать лет прожили с ним бок о бок, и, прислушавшись к их разговору, Каэ почувствовала себя на кухне лишней, если не сказать большего, однако присоединиться к остальным в комнате Наомити девушка тоже не спешила. Может, она просто не в меру впечатлительная? Но ей казалось, что даже внимательная нежная Оцуги стала холодной и словно отдалилась от нее именно в этот знаменательный день. Каэ снова и снова задавалась вопросом: что она значит для этой семьи и что эта семья значит для нее? Да, поначалу Умпэй действительно не занимал в ее сердце особого места. Но теперь, когда он вернулся домой, он показался ей именно таким мужем, по которому она скучала и которого ждала. Она никак не могла отогнать от себя мысль, что у Ханаока нет сердца, что они нарочно помешали ее долгожданной встрече с возлюбленным.

Каэ начала мысленно восстанавливать внешний облик своего двадцатишестилетнего супруга, который был всего на два года старше ее. Роста он среднего, голова необычайно большая, над огромными пронзительными глазами нависают кустистые брови, щеки и подбородок покрывает короткая густая щетина. Похоже, только шестилетний Рёхэй унаследовал прекрасные черты своей матери. Каэ часто представляла себе в мечтах красивого мужчину с овальным лицом. Ее ожидания не оправдались. И все же, несмотря на перемену в Оцуги и собственное разочарование, она ощущала близость с Умпэем. Каким бы странным ни казалось это внезапное проявление эмоций, Каэ пришла к выводу, что для жены вполне естественно испытывать к мужу теплые чувства в его присутствии.

В тот вечер за ужином настроение почти у всех было приподнятое. Наомити поднялся с постели и присоединился к семье, усевшись за низким столиком напротив Умпэя. Рёан и Ёнэдзиро Имосэ, родственник Каэ, который стал помощником Наомити около года назад, тоже присутствовали и сгорали от нетерпения услышать про Киото. Рассказы словоохотливого молодого лекаря оказались куда важнее еды. Что до Каэ, все ее внимание было приковано к черному родимому пятну под подбородком, на левой стороне шеи Умпэя, которое двигалось вверх-вниз, когда он говорил.

– Ямато-сэнсэй[36] обучил меня тем же хирургическим приемам, какими пользовался старый голландский медик Каспар. Все инструменты, что я принес с собой, доставлены были прямиком из Голландии. Некоторые из них потрясут даже вас, батюшка. Они сильно отличаются от ваших испанских. Так вот, и Ямато-сэнсэй, и его учитель Кэнсуй-сэнсэй заявляют: дабы операция прошла успешно, хирург должен учитывать все особенности строения тела пациента, а не только проявление симптомов в очаге заболевания. Идея состоит в том, чтобы обнаружить первопричину, из-за чего, по сути, медицина и считается наукой. Дабы расширить кругозор, я также обучался у Ёсимасу-сэнсэя, превзошедшего все премудрости традиционного китайского целительства.

После непродолжительной паузы Умпэй подвел итог:

– Но знаете, батюшка, своим мастерством и навыками я в большей мере обязан наблюдениям за вами. Вы учились зашивать раны, это так, но как деревенскому лекарю вам приходилось врачевать все мыслимые и немыслимые недуги, включая обычную простуду. Я начал понимать, что в большинстве случаев точно поставить диагноз не представляется возможности. Не всегда ясно, где требуется хирургическое вмешательство, а где можно и должно обойтись одними лекарствами. Я решил, что смогу продвинуть хирургию вперед, взяв на вооружение идеи и методы Каспара и обширные знания Ёсимасу о человеческом теле. Моя главная задача – открыть законы природы, опираясь на достижения западной и китайской медицины.

– Открыть законы природы, – задумчиво повторил отец. – Ну надо же!

Умпэй решил развить свою мысль:

– И в голландском, и в китайском подходах к врачеванию имеются свои достоинства и недостатки. В Киото некоторые мои однокашники принимали только голландскую методу, каковая учит отвлеченным рассуждениям, анализу и обобщениям. Но они не слишком ясно понимали при этом, как на самом деле работает тело, поскольку им не хватало практических занятий. С другой стороны, люди, изучающие китайскую медицину, много знают о теле, но не в состоянии установить причинно-следственные связи, из-за чего и выглядят смехотворно в глазах защитников голландской системы. Одним словом, хороший лекарь должен уметь выводить из своих наблюдений логические заключения, а для этого ему необходимо четко представлять себе, как работает человеческое тело.