Из жизни Ксюши Белкиной - Вера Колочкова

Олька, опустив низко голову и изредка продолжая всхлипывать, слушала ласковое тихое бормотание, даже головой кивала иногда, будто соглашаясь… Потом вдруг резко вскинула голову, содрогнулась всем телом, будто стряхивая с себя некое наваждение, и закричала, исказив до неузнаваемости перемазанное косметикой лицо:

— А я не хочу, не хочу со смирением! Поняли?! Вот еще! Не дождетесь! И не надо мне про писания там всякие говорить! Не хочу я этого! Не хочу! Все равно себе богатого мужика найду, потому что я красивая! И любви никакой не хочу, не хочу…

— Одна красота тебя не спасет, Олька… А вот любовь как раз таки и спасет…

— Ой, да ладно тебе, Вить! Не надо больше! – махнула в его сторону рукой Ксюша. – Перестань! Она ж маленькая еще, что ты… Глупенькая моя девочка, красавица моя…

Она потянулась к Ольке, обняла ее обеими руками за шею, прижалась головой к шелковым белокурым волосам. Олька, в последний раз протяжно всхлипнув, капризно спросила:

— Мам, а про мобильник ко дню рождения не забудешь? А?

— Нет, не забуду…

— А денег у тебя хватит? Тот, который я хочу, дорого стоит…

— Да я добавлю, сколько не хватит, Ольк! – тихо и грустно рассмеялся Витя. – Пусть и от меня тоже подарок будет, что с тобой поделаешь… Протестовать, так с мобильником! Чего уж… Пусть будет тот блажен, кто в свое верует! Только помни – к смирению и любви всегда дорога открыта…

***

— Устала? – ласково спросил Иван Ильич, когда Ксюша, поставив на его тумбочку поднос со скудным больничным ужином, снова присела на стульчик у кровати. – Целыми днями вокруг меня суетишься…

— Да что вы! Какое там устала! Главное, чтобы вы поправились…

— Спасибо тебе, Ксюшенька, конечно. Только неудобно мне как–то и странно это все…

— Что — странно? – испуганно уставилась на него Ксюша, осторожно поправляя подушку под головой.

— Ну… Так заботишься обо мне, пропадаешь тут целыми днями…

— Так я же от души, Иван Ильич! Мне самой этого хочется!

— Да я вижу, что от души… И думаю вот: что ж у тебя за жизнь такая, что тебя к больному старику потянуло? Ведь потянуло? Не в одном человеколюбии тут дело, правда?

— Правда…

— Неужели влюбилась?

— Влюбилась, Иван Ильич… Впервые в жизни, по–настоящему…

Ксюша низко опустила голову, закрыла лицо руками. Сердце колотилось внутри мелкими беспорядочными толчками, и не от стыда и испуга, как обычно, а совсем, совсем по–другому, будто рвало его изнутри на части, будто не хотело больше пульсировать в ее неухоженном, загнанном душевным параличом организме – на волю просилось вместе с поселившейся в нем теплой радостью…

— Да я вижу, что по–настоящему! – ласково протянул Иван Ильич, дотронувшись слабой рукой до ее ладоней. – Меня ведь, старого зайца, и не обманешь уже… Я в этих делах знаешь, какой дока? Всю жизнь за бабами бегал! Вот и добегался…

— Что значит, добегался? – резко отняв от лица руки, спросила Ксюша. – Не говорите так, Иван Ильич! Вы обязательно подниметесь!

— Да теперь уж просто обязан! – тихо рассмеялся он. – Куда ж я теперь денусь? Вот счастье нежданно–негаданно бог послал… А бабником я и правда был самым что ни на есть первостатейным, Ксюшенька… Страсть любил это дело! Ни одной юбки не пропускал! И женщины меня тоже любили. Про таких мужиков, как я, говорят – тепленький…

— А правильно говорят, Иван Ильич! – улыбнулась счастливо Ксюша. – Я ведь чуть с ума не сошла, когда вы меня обняли – помните, мы с Олькой к вам знакомиться приходили? Прямо прожгло меня всю насквозь через ребра от вашей руки – никогда со мной такого не было…

— Так уж и никогда?

— Правда…

— Но ведь кто–то же у тебя был? Не в монастыре же ты жила, в самом деле!

— Это вы о сексе, наверное, говорите? — догадалась вдруг Ксюша, стыдливо опуская глаза. — Я правильно поняла?

— Ну да…

— Нет. Никого и никогда у меня не было. Теперь я это точно знаю. А то, что было – не счет. Стыдно вспомнить… Да я вот вас за руку держу – и столько счастья при этом испытываю, что не променяю его на весь этот самый секс, вместе взятый! Ну его, вспоминать теперь противно… — содрогнулась она всем телом.

— Несчастная ты моя девочка… — грустно произнес Иван Ильич. – Кто ж с тобой сумел сотворить такое зло? Мать–то твоя куда смотрела?

— Она не виновата, Иван Ильич! Я сама во всем виновата! От нее тогда как раз отец ушел – и я еще со своей школьной беременностью на голову свалилась!

— Ну и что? Подумаешь, беременность!

— Ну как же… Вы не понимаете… Ей же поддержка от меня была нужна, а я…

— А тебе, тебе не нужна была поддержка, что ли? Я понимаю – у нее горе, но ты ведь тоже живой человек, тем более – родненькая кровиночка… Не ожидал я такого от Зины! Мне она совсем другой показалась…

— А вы свою дочку любите?

— Лизочку–то? Люблю, конечно… — медленно произнес Иван Ильич и задумался надолго, внимательно вглядываясь в Ксюшино лицо. – Только знаешь, о чем я сейчас подумал? И я ведь нисколько не лучше твой матери поступал… Поэтому у нас с ней и отношения не сложились, с Лизой–то…

— Как это?

— Да изменял я жене своей направо и налево, такая уж у меня, видимо, природа мужицкая… И знала она об этом, конечно, и молчала всегда – ни разу мне ни одной сцены не устроила! А страдала ведь, наверное… И Лиза тоже за нее переживала сильно — только я тогда не понимал этого! Тоже о себе больше думал, получается…

— Вы думаете, она и сейчас обиду в себе держит?

— Ну да… Когда жена умерла, она сразу будто в себе замкнулась. Только «здравствуй, папа» да «до свидания, папа», и все… Уж как я ни старался ей хорошим отцом быть – не получилось у меня. Потом вот замуж вышла, уехала… Надо бы ей позвонить сейчас – и не могу, виноватым себя чувствую! Получается, когда заболел, тогда и вспомнил…

— Это неправильно, Иван Ильич!

— Да знаю, что неправильно! А что делать?

— А давайте я ей позвоню, если вы сами не можете! Мне кажется, она должна знать, что вы сейчас в больнице.

— Ты думаешь?

— Конечно! Что вы! Вы же ее отец! Обида – обидой, но все равно ведь она вас любит!

— Да ты откуда знаешь?

— Знаю! Не любить вас просто невозможно…

— Эх ты, глупая Белкина Ксюша, юбочка из плюша! – рассмеялся Иван Ильич. – Влюбилась в старика с большого жизненного перепугу и радуешься… Тебе бы настоящего мужика надо, только где ж его возьмешь? Настоящие – они таких мышек забитых не любят, они стервозных баб любят! Хотя, ты знаешь, если быть честным, вот такая Ксюша Белкина сидит в каждой русской бабе, какую ни возьми! В ком–то в большей степени, в ком–то в меньшей — уж поверь мне, знатоку женскому! Кто–то в себе Ксюшу Белкину вглубь загнал, и она там сидит и пикнуть не смеет, кто–то изо всех сил по тренингам бегает, себя переделывает…А кто–то вообще искренне считает, что вот именно она и не такая, а случились обстоятельства – и тут же вылезает из нее Ксюша Белкина…

— Значит, я – имя почти нарицательное? Что ж… Может быть…А знаете, Иван Ильич, у меня ведь даже игра такая есть! Как будто я в других впрыгиваю! Я на улице когда вижу красивую девушку в короткой норковой шубке, мне сразу представляется, будто это я иду… Само собой представляется, и даже иногда кажется, что я на самом деле в нее, в эту девушку, переселяюсь! Смешно, правда? Вот возьму и переселюсь совсем в одночасье…

— А ты такую же шубку хотела бы носить?

— Ой, да что вы…

— Что вы, что вы… — передразнил ее Иван Ильич. – Вот мужики как раз таких и не любят, которые даже хотеть ничего не смеют! Жалко мне тебя, Ксюша…

— Значит, меня и полюбить никак нельзя, да? – упавшим голосом спросила Ксюша. — Только пожалеть можно?

— Пока не научишься смелости саму себя в себя же прятать – никто тебя не полюбит! Так что учись – не со мной же, стариком, тебе жить!

— А я хочу с вами… Правда! Никакие настоящие, как вы говорите, мне не нужны. Вы и есть самый для меня настоящий…

Неожиданно для себя она расплакалась. Теплые слезы быстро скатывались из грустных больших глаз, никогда не знавших косметики, катились по скуластым и бледным щекам, по ранним глубоким морщинкам, попадали в уголки губ, и она быстро слизывала их, ощущая на языке терпкую безысходную горечь, и хотелось опять расплакаться в голос, уже по–настоящему, чтоб с подвыванием, как давеча с Олькой, да она не смела…

— Не надо, девочка… — дотянулся рукой до ее лица Иван Ильич. – Не надо… Я же тебе верю, что ты, глупенькая! Что смогу, все для тебя сделаю! Сколько мне отпустит жизнь времени – до минутки тебе отдам! Может, и сам спасусь – на том свете потом зачтется… Ничего, Ксюха! Будет и у тебя праздник, уж об этом я позабочусь… Приоденем тебя, кремами да притирками вашими женскими отполируем, кудрей тебе навьем – еще красивше всех будешь! И с Олькой твоей чего–нибудь придумаем! Может, учиться куда определим, или в самом деле замуж выдадим! У нее сейчас просто дури в голове много, а так она девчонка хорошая!