Солнце за нас! - Алексей Щербаков

— Ну, спасибо, если бы не ты... — Сказал Максим Огюст.

— Да, ладно, я пойду аппарат подберу, я его на улице оставил, как вас увидел.

— Ты бросил свой аппарат?!

— Так что было делать? Своих-то надо защищать...

Тут за углом раздался топот.

— Фараоны! Уходим!

Вся компания тут же слилась в подъезд. Ирину ловко подхватили под руки и затащили туда же, предоставив местным ментам разбираться с троими подранками — один валялся в отключке, другой толкьо-только стал приходить в себя от пинка по причинному месту, у третьего явно была разорвана щека железной оконечностью штатива.

А "коммунары" и ребята, которые, как выяснилось, зашли в гости, продолжили праздник.

Потом... А потом у Максима и Ирины началась любовь по-взрослому.

На фронтах уличной войны

Какая у вас ассоциация возникает при слове "митинг"? Толпа людей на улице, декорированная разными флагами и лозунгами — и выступающие перед ней ораторы.

Таких мероприятий во Франции начала двадцатых хватало. Но английским словом митинг называли и собрания в закрытых помещениях. Они проходили ещё чаще. По той причине, что зал арендовать проще, чем договариваться с муниципальными властями. Да и в ноябре в зале комфортнее. Франция — это, конечно, не Сибирь, но и не Африка.

Максим с фотоаппаратом присутствовал на митинге недавно возникшей и набирающей силы организации "Французская фаланга".

Идеология данной структуры что-то уж очень ему напоминала. Она выступала за "великую Францию". Кроме того, провозглашался курс на корпоративное общество и классовое сотрудничество. "Брендом" ребята выбрали Наполеона, "самого великого француза", который "объединил Европу во имя прогресса". А до кучи — к великим предшественникам приплюсовали и Карла Великого.

Понятное дело, одной из целей провозглашалась борьба с "коммунистической опасностью". Впрочем, доставалось от ФФ и САСШ, которых объявили "нацией бессовестных торгашей". Что говорилось о немцах — это и так понятно. "Технизированные варвары".

Вообще-то, как успел заметить Максим, в это время об "общеевропейских ценностях" говорили лишь русские эмигранты. С коммунистами — понятно. Правые же всех стран кричали исключительно о своей стране. Французам ужасно хотелось отвоевать-таки Эльзас и Лотарингию. Немцам — вернуть свои африканские колонии, а заодно прихватить ещё, сколько получится. Англичане отзывались: "а вот хрен вам, грязные тевтоны".

"Французская фаланга" на этом фоне выделялась не только радикализмом — если вспомнить границы империи Наполеона 1812 года — то амбиции у этих ребят были неслабые. ФФ нашла и общий знаменатель для коммунистов и американцев. Какой? Тот самый. "Если в кране нет воды..."

Евреев во Франции сильно не любили. Ни для кого не являлось секретом, что в разжигании Великой войны самое активное участие принял клан Ротшильдов. А кроме того, в народе полагали, что евреи отсиживались в тылу и делали гешефты, пока французы воевали.

Про разжигание войны идеологи "Французского легиона" при их оголтелом милитаризме, помалкивали. Зато утверждали — Ротшильды войну "сдали", лишив Францию законных лавров.

Что же делал Максим на сборище организации, которая была ему чужда во всех отношениях. Легионеры не любили всех русских, "подлых варваров, которые всегда предавали Францию". По их мнению, Александр I "кинул" Наполеона в самый ответственный момент, польстившись на британские деньги. Да и работал Максим в противоположном лагере.

Но вот такое ему дали партийное поручение. Хотя Максим в ФКП и не состоял, но он понимал — туда стоит попасть, иначе так и будешь болтаться на периферии.

Причина же в том, что в клубе коммунистов он одновременно занимался фотографией и кикбоксингом. С первым делом очень быстро освоился. Аппаратура была той ещё, но, как известно, хорошие снимки имелись и до изобретения не только цифровых, но и узкопленочных аппаратов.

Со спортом было хуже — за два месяца ничего не достигнешь. Но кроме технических навыков у человека, привыкшего драться, и психология несколько иная. Тренер-то это видел. Вот Максиму и предложили: явиться с фотоаппаратом на сборище фалангистов. Коммунисты решили внести кое-какие коррективы в программу мероприятия...

Ещё одним плюсом было то, что Максим был никому не известен. А то ведь, хотя Париж и большой, но все завсегдатаи политических игрищ друг друга знали. Ему подобрали одежду, являвшуюся своеобразной униформой как профессиональных фотографов, так и продвинутых любителей. Почему-то они щеголяли в английских костюмах в крупную клетку и кепках с широкими козырьками.

Фотоаппарат представлял из себя здоровенных тяжелый ящик, плюс к нему -трехногий деревянный штатив. Тоже не легкий. Кроме того, электровспышек было семь верст и все лесом. Использовались магниевые вспышки. Понятно, что такое хозяйство таскали с собой только те, кому было очень надо. То есть, профессионалы. К тому же "Французская фаланга" была очень заинтересована в рекламе. Так что у Максима никто не спросил, кто он и откуда. Наоборот — обеспечили местно в углу, соорудив из двух столов нечто вроде помоста, на которые он и взгромоздился. Рядом на всякий случай терлись два парня, из клуба. Тоже не в кожанках, а в цивильных костюмах.

Для митинга был арендован зал, где обычно проводились танцы. Так что скамейки стояли только вдоль стен, основная часть публики стояла. В дальнем конце водрузили кафедру., за которой висел флаг организации — французский триколор с золотыми буквами "FF", на белой полосе, причем верхние палочки букв сливались. Такие же флаги висели и по стенам. От публики кафедру отделяла цепочка активистов ФФ, некоторое количество было рассеяно и по залу. Членами организации были, в основном, молодые парни по 18-20 лет. Хотя имелись и постарше.

Фалангисты не произвели на Максима впечатления. Понятно, что лидеры хотели одеть своих ребят в униформу. Куда ж без неё организации, проповедующей империализм и милитаризм. Но вот сама униформа... Ребятки щеголяли с темно-синих двубортных мундирах, отороченных по воротникам и манжетам золотистыми кантами. На мундирах множество желтых металлических пуговиц. Дополнялись прикиды красными штанами и синими кепи с лаковыми козырьками. От этого веяло архаикой и театральщиной.

Позже ребята просветили Максима об особенностях французского менталитета. Здесь традиционно любили яркую военную форму. После Второй англо-бурской и Русско-японских войн всем вменяемым генералам стала понятна необходимость полевой формы защитного цвета. На которую и перешло большинство стран. Русские переняли от англичан хаки, немцы ввели фельдграу.

А вот французы решили — им это на фиг не нужно. Великую войну их пехота начала в красных штанах! К тому же офицеры таскали разную блестящую металлическую фурнитуру. Представляете, как радовались немцы, получив такие прекрасные мишени! Потом, правда, французы перешли на защитный цвет, но страсть ко всему яркому и блестящему, видимо, осталась.

Что касается публики, то она была весьма пестрой, правда, преобладали "буржуазные элементы".

Но вот началось действо. На трибуну вылез Шарль Ожеро, плотный мужик лет тридцати пяти с несколько одутловатым лицом. К наполеоновскому маршалу он никакого отношения не имел, но на прямые вопросы по этому поводу отвечал двусмысленно. Ожеро был фронтовиком, закончил войну в чине капитана, был ранен. Правда, о том, где и кем он служил, газета ФФ "Великая Франция" и сочувствующие националистам издания, как-то не упоминали.

Итак, Ожеро стал толкать речь. Его манера напомнила Максиму Жириновского. Мьсе гнал о предателях-коммунистах, об исторической справедливости, о том, что надо омыть сапоги волнами Балтийского моря.

— Мы должны вдохновляться нашими великими императорами — Карлом Великим и Наполеоном!

Его поддержали со всех сторон.

— Ага, в потом драпать как Наполеон от Москвы? — Бросил из зала человек с орденом Почетного легиона на груди.

— Во-во. Как вы драпали от бошей.

— Развоевался, штабная крыса!

Уже потом Максим узнал, что претензии были не совсем справедливы. Ожеро перешел в штаб после ранения, а до того был строевым офицером. Да и насчет того, что "бегали от бошей"... Под Компьенем полк, в котором служил лидер ФФ и в самом деле поспешно отступил под угрозой окружения. Но бегством это было назвать нельзя.

Шарль разразился бранью, в его высказываниях имелись "кремлевские проститутки", "жидовские прихвостни" и "красная сволочь".

Между тем несколько ребят из зала продолжали изощряться:

— А твои сосунки много воевали?

— Ага, они снова будут в тылу за папенькими спинами отсиживаться! А нас пошлют воевать.

— Или с трибуны, болтун!

В общем, группа товарищей откровенно нарывалась. И нарвались. У кого-то из тусовавшихся в зале фалангистов не выдержали нервы — и он полез бить морду какому-то горлопану. И тут же из толпы вылезли крепкие ребята.