Они живут рядом со мной - Анатолий Онегов

Курма — это северный вариант знаменитой среднерусской верши. Только верша плетется из ивовых прутьев, а курма вяжется из крепких ниток. Связанная прочная сетка затем натягивается на метровые обручи, и готовая снасть представляет собой довольно-таки внушительное сооружение, предназначенное для ловли увесистых щук и не менее солидных лещей. Обычно по летнему времени курму устанавливают в ручье или в речке, а когда вынимают из воды, то растягивают на шестах и так сушат. И эта снасть, растянутая на ветру, такая же хитрая и обманчивая ловушка, но теперь уже для любопытных, пронырливых дроздов. Дрозды забираются в курму тем же путем, что и щуки, и так же, как щуки, не могут самостоятельно выбраться оттуда…

У дроздов уже были почти сложившиеся стайки, готовые к скорому отлету на юг, и чувство коллектива жило сейчас у этих птиц еще сильнее, чем в летний период. О случившейся беде я узнал по отчаянному крику, который подняли птицы около собрата, попавшего в курму. Я направился к берегу ручья, где на шестах сушилась снасть, и освободил оплошавшего дрозда. Стайка успокоилась, победители расселись на рябинах и принялись торжественно обсуждать только что одержанную победу, одержанную, разумеется, не без помощи человека.

Если бы я не слышал тревожного крика птиц, если бы не выпустил дрозда из кур мы и не освободил сорочат из клетки, что тогда?.. Тогда к встревоженному коллективу, наверное, не пришло бы чувство удовлетворения от одержанной победы… А если бы тревога раз за разом не приводила к успеху, могли бы тогда сородичи, попавшие в беду, и дальше рассчитывать если не на помощь, то хотя бы на сочувствие?

Пожалуй, могли бы, ибо правило помощи, взаимной выручки, стремление спасти собрата, вызволить его из беды по-своему помнилось большинством животных, знающих стаю, ведущих коллективный образ жизни, более прочно, чем неудовлетворение в случае неудачи. А может быть, неудачи и поражения тоже были нужны, чтобы остальные запомнили горький опыт…

Около глухого лесного ручья я наткнулся на курмы, растянутые на колах для просушки. Курмы повесили давно, хозяин так и не вернулся, чтобы собрать снасть. И в одной из курм лежали два погибших дрозда… Дрозды погибли, пожалуй, в одно и то же время. Я вынул останки птиц, прополоскал снасть и снова растянул ее на шестах, чтобы посмотреть, как отнесутся теперь к этой ловушке птицы.

Я мог еще немного побыть здесь и решил несколько дней понаблюдать за дроздами. Дроздов-рябинников вокруг было много. Они крутились около моего костра, прыгали по ветвям рябин, но в сторону предательской снасти, кажется, даже и не смотрели. К вечеру я собрал злополучную курму и принес ее к охотничьей избушке. Теперь ловушка стояла неподалеку от того места, где птицы смело разгуливали всего несколько минут тому назад. Снасть стояла у стены дома еще целые сутки, совсем рядом были сочные, спелые кисти рябин, но дрозды по-прежнему обходили это место до тех пор, пока я не убрал запомнившийся, видимо, им опасный предмет. Я убрал курму, и дрозды почти тут же удостоили меня своим вниманием.

Уже зимой, когда снег занес лесные тропы, жил я в небольшом северном поселке. Стояли сумрачные декабрьские дни, трещали морозы, и казалось, вокруг поселка вымерло в лесах все живое, и только здесь, около людей, еще копошились, жили в подполах и в хлевах мыши и крысы.

В тот год в поселке заметили, что откуда-то появилось много крыс. Обычно перед каждой зимой в домах прибывало мышей. Это было понятно. В лесу, в поле наступала бескормица, и мыши тянулись к жилью человека. А вот нашествия крыс наблюдались здесь редко. Да еще в этот раз крысы были какими-то слишком «умными».

Серые крысы, живущие возле людей, никогда не пользовались особым расположением человека. Дерзкие и опустошительные набеги на склады, грабежи, уничтоженные продукты — все это никогда не вызывало у людей восторга, и для крыс давно были придуманы различные крысоловки. Такие крысоловки обнаружил я и в арсенале хозяев того дома, где остановился.

Эти ловушки очень походили на обычные мышеловки, только были побольше. Крысоловки стояли повсюду и готовы были тут же прихлопнуть любую крысу, позарившуюся на приманку. Но вот беда, крысы почти совсем не попадались в ловушки. В чем же дело? Как перехитрить этих наглых животных?.. Мы меняли приманки, ставили ловушки в новые места, но все напрасно — крысы платили людям совсем малую дань и так же беспрепятственно грабили подвалы, подполы и кладовые.

Шло время, и крысы обнаглели до того, что порой отказывались даже уступать дорогу человеку. Честное слово, застигнув другой раз крысу на месте преступления и поймав на себе взгляд этого наглого животного, я не раз задумывался о том, кто из нас — я или крысы — главный в доме… И вот тут, когда, казалось, на крыс не найдется уже никакой управы, мы и сделали одно замечательное открытие…

Оказалось, что этих животных все-таки можно перехитрить, можно поймать в крысоловку крысу, и так же просто, как обычную мышь, только для такого дела должна быть использована новая крысоловка, в которую раньше ни одна крыса не попадалась… Мы принялись за изготовление новых ловушек, и в каждую новую ловушку нам удалось поймать по крысе. Только по одной крысе! И все — к такой крысоловке наши враги даже не подходили. Горький опыт одного животного становился опытом его сородичей. Правда, этот опыт не шел дальше, и крысы запоминали только ту ловушку, в которой уже побывала их подруга, — новые, только что изготовленные нами крысоловки, видимо, особого подозрения у них не вызывали, что и помогало нам хоть как-то бороться с нашествием прожорливых грызунов…

Воевать с крысами мне пришлось уже зимой, в декабре, а до этого я близко познакомился еще с одними животными, которые задали мне немало интересных вопросов…

Приближалась осень, приближались сырые осенние ночи с дождем и ветром, без луны и звезд, приближались так называемые волчьи ночи, и я, конечно, ждал, когда волки, жившие в нашем лесу, соберутся в осеннюю стаю…

К осени волки обычно собираются в быстрые и хорошо организованные отряды. Чаще такой отряд — единая семья: мать-волчица, отец семейства — матерый волк, волчата, родившиеся в этом году — прибылые, и прошлогодние волчата, что не успели еще подрасти и окрепнуть для самостоятельной дороги, — волки-переярки. Пять, семь, восемь волков совершали свои глубокие, быстрые рейды по зимним дорогам. Порой волки терпели поражения, встречая охотников, под громом выстрелов откатывались в глухие места, скрывались в чащобах, спасая каждый свою шкуру, но после отступления снова собирались вместе и, укрыв хвостами свои носы, чутко спали на краю открытого редколесья, а на следующую ночь хорошо отлаженный механизм стаи снова вел серых охотников по зимним дорогам.