Произраки двадцатого века - Джо Хилл

— Сколько же дерьма у нас в прихожей, — сказал толстяк— Дайте-ка мне ваше пальто. — У него был бодрый, немного визгливый голос. Когда Кэрролл вручил ему пальто, он повернулся к лестнице и без всякого предупреждения заорал как резаный: — Пит! К тебе пришли!

Столь неожиданный переход от вежливого разговора к дикому крику потряс Кэрролла.

Над головами у них заскрипели половицы, и через несколько мгновений на верхней площадке появился худой мужчина в вельветовой куртке и в прямоугольных очках с оправой из черного пластика

— Чем могу быть полезен? — спросил он.

— Меня зовут Эдвард Кэрролл, я редактор ежегодного альманаха «Лучшие новые ужасы Америки». — Он подождал какой-то реакции со стороны худого человека, но лицо Кубрю сохраняло бесстрастное выражение. — Я прочитал ваш рассказ, напечатанный в «Северном обозрении», — «Пуговичный мальчик». Мне он очень понравился. Я надеюсь, что смогу включить его в ближайший номер альманаха. — Помолчав секунду, Кэрролл добавил: — Найти вас было непросто.

— Поднимайтесь, — сказал Кубрю, сделал шаг в сторону и скрылся в темноте.

Кэрролл двинулся по лестнице вверх. Толстый брат Питера тем временем направился куда-то, неся в одной руке пальто Кэрролла, в другой — свежую почту. Вдруг он остановился и, выхватив какой-то конверт, оглянулся на площадку второго этажа.

— Эй, Пит! Мамина страховка пришла! — Его голос радостно подрагивал.

Когда Кэрролл достиг верхней ступени, Питер Кубрю уже шел по коридору к распахнутой двери в глубине. Коридор был весь какой-то кривой. Пол под ногами прогибался, и один раз Кэрроллу пришлось даже схватиться за стену, чтобы не упасть. Некоторых половиц не хватало. Над лестничным пролетом висел старинный канделябр со стеклянными подвесками, мохнатыми от пыли и паутины. В дальнем закоулке мозга Кэрролла горбун заиграл на металлофоне музыку из фильма «Семейка Адамсов».

Кубрю обитал в крохотной комнатке, втиснутой под скат крыши. У одной стены приткнулся карточный столик с потрескавшейся деревянной столешницей. На нем стояла древняя электрическая пишущая машинка с листом бумаги, заправленным в валик.

— Вы работали? — спросил Кэрролл.

— Не могу остановиться, — ответил Кубрю.

— Хорошо.

Кубрю присел на край койки. Кэрролл сделал шаг внутрь комнаты и остановился: чтобы идти дальше, ему пришлось бы нагибаться. У Питера Кубрю были почти бесцветные глаза и красные, будто воспаленные, веки. Не мигая, он смотрел на Кэрролла.

Кэрролл рассказал ему о своем издании. Потом он сказал, что может заплатить Питеру двести долларов и процент от общих с другими авторами роялти. Кубрю кивнул, не выказав ни удивления, ни любопытства. Высоким сиплым голосом он коротко поблагодарил Кэрролла.

— Что вы думаете о концовке? — спросил он вдруг.

— В «Пуговичном мальчике»? Мне понравилось. Очень. Иначе я не захотел бы печатать рассказ в альманахе.

— А вот Катадинский университет она не устроила. Эти редакторши с короткими юбками и богатыми папочками возненавидели мой рассказ, а особенно — финал.

Кэрролл кивнул:

— Потому что они не ожидали его. Вероятно, он их шокировал, а шок сейчас не в моде.

Кубрю сказал:

— Сначала у меня было другое окончание. Там великан душил ее, и, когда она уже теряла сознание, она чувствовала, что второй похититель пришивает пуговицу к ее дырке. Но мне не хватило духу, и я его уничтожил. Подумал, что Нунан не возьмет рассказ с таким финалом.

— В нашем жанре сила произведения зачастую заключается именно в том, что осталось несказанным, — сказал Кэрролл лишь для того, чтобы что-то сказать. Он почувствовал на лбу прохладную щекотку пота. — Наверное, я схожу в машину за бланком договора.

Он не знал, зачем произнес это. Никаких бланков в машине не было. Его буквально толкало к выходу внезапное острое желание вдохнуть холодного свежего воздуха.

Кэрролл вынырнул из комнаты обратно в коридор. Только усилием воли он заставил себя не перейти на бег. Спустившись с лестницы, он замешкался в прихожей, гадая, куда толстый брат Питера подевал его пальто, и рискнул отправиться на поиски. Он двинулся вперед по коридору. Чем дальше он шел, тем становилось темнее.

Первой ему попалась маленькая дверка с медной ручкой. Он нажал на рукоятку, но дверь не поддалась. Кэрролл пошел дальше, ища гардероб или стенной шкаф. Где-то неподалеку шипел на раскаленной сковороде жир, стучал по деревянной доске нож. Пахло жареным луком Он толкнул дверь справа от себя и оказался в гостиной. Со стен на него смотрели головы животных. Тусклый луч света вытянутым прямоугольником падал через обеденный стол На столе лежала скатерть красного цвета с большой свастикой по центру.

Кэрролл закрыл эту дверь. Следующая с левой стороны была распахнута и вела в кухню. Скрытый до пояса кухонным столом, там стоял толстяк с голым торсом, покрытым татуировками. Мясницким ножом он резал что-то похожее на печень. В его соски были вдеты железные кольца. Кэрролл хотел окликнуть его. Но в тот же миг толстый Кубрю вышел из-за стола и направился к газовой плите, чтобы помешать что-то в кастрюле, и Кэрролл увидел, что парень одет лишь в узкие плавки. Белые ягодицы, удивительно маленькие для его толстого тела, подрагивали при каждом шаге. Кэрролл быстро скользнул обратно в полумрак коридора и пошел дальше, стараясь ступать как можно тише.

Коридор первого этажа казался еще более кривым, чем на втором этаже. Как будто дом перекосило в результате некоего сейсмического явления, и в нем не осталось ни одной ровной стены и поверхности. Кэрролл не знал, почему он не повернул обратно — ведь смысла бродить по этому странному дому не было. Тем не менее ноги сами несли его вперед.

Почти в самом конце коридора обнаружилась еще одна дверь. Кэрролл заглянул в нее и сморщился от ужасной вони. В воздухе деловито жужжали мухи, и Кэрролла окутало неприятное человеческое тепло. Это была самая темная комната из всех, похоже — спальня для гостей. Он уже собирался закрыть дверь, как вдруг заметил, что в изножье кровати что-то шевельнулось. Прикрыв ладонью рот и нос, Кэрролл заставил себя сделать шаг вперед. Через несколько секунд его глаза привыкли к темноте.

На кровати лежала истощенная старая женщина. Одеяло сбилось, открывая взору верхнюю половину нагого тела. Кэрроллу сначала показалось, будто женщина потягивается, закинув тощие, как у скелета, руки за голову.

— Извините, — пробормотал он и отвел глаза в сторону. — Извините.

Второй раз он стал закрывать дверь, потом замер, что-то вспомнил и снова заглянул в комнату. Старуха опять шевельнулась. Ее руки по-прежнему были закинуты за голову.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});