Стихотворения и поэмы - Иосиф Уткин

Но с не меньшей силой берут за сердце немногочисленные стихотворения, которые И. Сельвинский однажды назвал стихами «второго горизонта».[33] В них не говорится о боевых подвигах, о любви к ро-лине и к подруге, в них не произносятся клятвы мщения. Но ведь и жизнь народа во время войны не исчерпывалась боями и атаками, клятвами над могилами и письмами — с фронта и на фронт…

Вся жизнь на маленьком возке!Плетутся медленные дрогиПо нескончаемой тоскеВ закат уткнувшейся дороги.

(«Беженцы»)

Когда я вижу, как убитыйСосед мой падает в бою,Я помню не его обиды,Я помню про его семью.

Мне представляется невольноЕго обманчивый уют.…Он мертв уже. Ему не больно.А их еще… письмом убьют!

(«Из письма»)

Поэт обрел ценный дар говорить о всей безмерности боли человеческой, о «будничных», повседневных трагедиях, свершающихся незаметно и не на «переднем плане», — говорить сдержанно, скупо, строго, даже — приглушенно. То была высокая степень гуманизма, то были слова истинно народной поэзии.

Летом 1944 года вышел последний прижизненный сборник произведений Иосифа Уткина — «О родине, о дружбе, о любви», — маленькая, карманного размера, книжечка, вобравшая в себя лучшее из написанного поэтом. А 13 ноября трагически и нелепо оборвалась его жизнь. Возвращаясь с Западного фронта, Уткин погиб в авиационной катастрофе, случившейся совсем неподалеку от Москвы. Погиб на взлете творческого пути, в расцвете дарования, не дожив и до сорока двух лет.

Двадцатилетний пройденный Иосифом Уткиным путь был достаточно сложным, нелегким. Всю жизнь оставаясь неизменным в самом главном — любви к человеку, поэт оставил после себя две интересные поэмы и несколько десятков замечательных лирических стихотворений о родине, о дружбе, о любви, которые ценны и дороги сегодня не только как живая и непосредственная хроника 1923–1944 годов. Они примечательны и современны своей чистотой и гуманностью; они обладают тем качеством, о котором лучше всего будет сказать словами самого Уткина, обращенными им двадцать с лишним лет назад к поэту Аркадию Кулешову:

«Произведение подлинно художественное само по себе является источником духовного света. Появившись, оно, безусловно, несет на себе печать и современности и актуальности. Но для последующих поколений, утратив, быть может, что-то в своей актуальности, оно приобретет какой-то новый интерес, не переставая быть источником этого духовного света. Сила, степень этого, так сказать, духовного фосфоресцирования скорее всего определяется степенью одаренности писателя. Требовать от поэта, чтобы сила поэтического накала его произведения превышала законы природы, читатель не вправе. Но блюсти чистоту своего внутреннего света, света своей поэтической натуры — долг художника».[34]

Иосиф Уткин этот долг исполнил.

Анна Саакянц

СТИХОТВОРЕНИЯ

1. БОГАТЫРЬ

Тихо тянет сытый конь,        Дремлет богатырь.Дуб — на палицу, а бронь —       Сто пудовых гирь!

Спрутом в землю — борода,       Клином в небо — шлем.На мизинец — город, два,       На ладошку — семь!

В сумке петля да калач,         Петля для забот.Едет тихо бородач,         Едет да поет:

        «Мне путей не писано,         Мне дорог не дано.         В небе солнце высоко,        Да — стяну арканом!

         Даром ведьма хвалится —         Скверная старушка.         Дуб корявый — палица,         Раскрою макушку.         Попищит да свалится         Чертова старушка!»

Тихо тянет сытый конь,        Дремлет богатырь.Бледной лунью плещет бронь        В шелковую ширь;

Свистнул — старый сивка вскачь,        Лоскутом хребет,В небо — стон, а бородач        Скачет да поет:

      «Мне путей не писано,        Мне дорог не дано.        В небе солнце высоко,        Да — стяну арканом!

        Врешь, Кащей, внапрасную,       Голова упрямая,       Соколицу красную       Не упрячешь за морем,        А игра опасная —        Тяжела рука моя!»

И несется красный конь,       Свищет богатырь.Алым клыком в лоскут — бронь        Выгнувшую ширь.

Всё туда, хоть без дорог,       Тёмно ли, светло,Всё, где в каменный мешок       Солнце утекло.

В вёрсту — розмашь битюга,        Бег сильней, сильней!Смерть — парижская Яга,        Лондонский Кащей!

<1923>

2. ДЕТЯМ УЛИЦЫ

Ужасом в сердце высеченЖелтый поволжский год.Сколько их, сколько… тысячи! —Улицей снятых сирот.

В грязном, дырявом рубище,В тине вечерней мглы —Сколько их, дня не любящих…Эй, прокричите, углы!..

Слышите крик рыдающий, —Мерьте отчаянья прыть!Нам ли, судьбу уздающим,Эту тоску забыть?

В бочке, под лодкой, под срубамиБудут ли вновь они?Иерихонскими трубами,Помощи голос, звени!

Сталью налитые-рукиК детским протянем рукам.Ужас голодной муки,Нет, позабыть не нам!

В грязном, дырявом рубище,В тине вечерней мглы —Сколько их, дня не любящих…Эй, прокричите, углы!..

1923

3. ПАРТИЗАН

На стременах он тверже, пожалуй.Ишь, как криво под валенком пол!До Саянов,Как раз от Урала,На кобылеХромой пришел.

Вот сейчас — шестьдесят отчёкал.Если нужно —Не слезет сто.Весь продрог,Отморозил щеки,Отморозил —И хоть бы што!

А от пашни не больше году,И тогда никто не ждал,Он сказал отцу:«За слободуХочь умру…» —И коня оседлал.

И теперь, не моргнувши глазом,Полетит даже против скал.Он за годУж четыре разаПеревязку в крови таскал…

Вот сейчас — шестьдесят отчёкал.Если нужно —Не слезет сто.Весь продрог,Отморозил щеки,Отморозил —И хоть бы што!

Хорошо бДремануть немножко!Хорошо бКурнуть с пути!И двойную собачью ножкуЗакосневшей рукой скрутил._____На пороге помощник гаркнул:«В штаб. Живее! Помер! Н-ну?!»Торопливо замял цигарку,Неуклюже повернул.

На стременах он тверже, пожалуй.Ишь, как криво под валенком пол!Вкось до штаба —Не больше квартала,Он же черт ее сколько брел…_____Командир проскрипел:«В „Кольках“В потребилке — пороховик.Понимаешь?»Смолчал. ТолькоВскинул пару бровей на миг.

«Чтобы завтра же,Нужно скоро…А теперь, брат, давай — пожму…»И, бледнея, левой — на воротНацепил Ильича ему…_____Петухи до зари кричали,А потом замолчали вдруг.В эту ночь мужики слыхалиВзрыв на семьдесят верст вокруг…Он остался.Попал с размаху(Ночь запутала) —На патруль.Говорят, что его папахуИскромсало шестнадцать пуль.

1923

4. ПИСЬМО

…Я тебя не ждала сегодняИ старалась забыть любя.Но пришел бородатый водникИ сказал, что знает тебя.

Он такой же, как ты, лохматый,И такие же брюки-клеш!Рассказал, что ты был под Кронштадтом.Жив…Но больше домой не придешь…

Он умолк.И мы слушали оба,Как над крышей шумит метель.Мне тогда показалась гробомКолькина колыбель…

Я его поняла с полслова,Гоша,              Милый!..                                  Молю…             Приезжай…             Я тебя и такого…             И безногого…             Я люблю!

1923

5. СЧЕТ