Стихотворения и поэмы - Перец Маркиш

Ты крепко спишь, никто, обрубок бранной славы,

Спишь, безымянный труп с полей Шарлеруа,

И снится площадям: безрукий и безглавый,

Ты вылезешь на свет, чтобы сказать: «Пора!»

Судьба запряжена в неведомые бури,

Несутся города за нею в дождь и мрак,

Исполосованы ее бичом, в сумбуре

Соборов и витрин, асфальтов и клоак.

Встань, безымянный! В путь! Мильоны безработных

Колоннами прошли и сдвоили ряды.

Команда — по гробам! В карьер! И вскачь!

И вот в них

Труба врезается, как дикий вой нужды.

Пусть башни выбегут с пожарами во ртах,

С гербами городов на рухнувших оплечьях.

Гни их, огонь, качай, — и, пепел обрыдав,

Взвиваясь лентами, развалины калечь их!

То «Марсельеза»! Встань! В пустоты костных впадин,

В истлевшие глаза, чтобы не мог ты спать,

Весь разноцветный мир, тревожен и наряден,

Заплещется опять, заплещется опять.

Ты крепко спишь, солдат, обрубок бранной славы,

Спишь, безымянный труп с полей Шарлеруа,

И снится площадям: безрукий и безглавый,

Ты вылезешь на свет, чтобы сказать: «Пора!»

1922

Перевод П. Антокольского

«Радость птицы — свобода, радость крыльев — полет…»

* * *

Радость птицы — свобода, радость крыльев — полет,

Кто ответит, зачем и куда он зовет?..

С криком боли и гнева, с криком близкой беды

Чайка села на камень у бурливой воды.

А над морем — восхода разноцветный наряд,

Чайки, словно крылатые рыбы, парят.

Море пеной покрыто; миг рожденья велик;

Радость утра, как знамя, красит солнечный лик.

А верблюды идут. Берег шерстью пропах,

Дни хлеб-солью лежат на мохнатых горбах.

Чайка камушки греет, чайка хочет птенца,

Заклинает и плачет она без конца!

Поднимайтесь же, камни. Улетим навсегда!

Кто мне скажет, зачем? Кто ответит, куда?..

1922

Перевод Р. Сефа

КАНТАРА

КАНТАРА

Поколений ушедших труха в сизой плесени спит,

Словно время в глухих письменах, непрочтенных доныне.

Сфинкс — незрячий гигант — на коленях, в бесплодной

пустыне

Охраняет, как страж, золотые горбы пирамид.

Древний медленный Нил в полусон, в полубред погружен.

Лязг мечей ему чудится, хрипло о крови кричащих,

И шаги запоздалые в шепчущих пальмовых чащах...

Кто же, кто же, о Нил, разгадает твой призрачный сон?

Корабли у причалов качает прилив,

В криках труб корабельных — сверкающий красный

призыв,

И свобода сквозь плиты травой молодой прорастает.

Снятся рыжие горы мне, петли кремнистых дорог,

Обдувающий сильных верблюдов сухой ветерок...

Кто же, кто же мне сон мой, о мир молодой, разгадает?

1922

Перевод Д. Маркиша

«Слезливый зябкий дождь на катафалк косится…»

* * *

Слезливый зябкий дождь на катафалк косится,

А катафалк пустой печальной мглой одет.

Мертвы гробовщиков бесчувственные лица,

Глаза глядят в листы зачитанных газет.

Свисают корни ног, как в черный зев могилы.

Могильщики молчат, понуры, как всегда,

Незваны в этот мир, непрошены сюда.

И лошади бредут, понуры и унылы.

Навстречу — юноши. У них, как быть должно,

На утренних устах — улыбка молодая.

Кому куда идти — не всё ли им равно?

Крадется катафалк, в тени свой стыд скрывая.

Цилиндры черные как черные клыки...

В газеты сумерек глядят гробовщики.

1922

Перевод А. Корчагина

ЭЙФЕЛЕВА БАШНЯ

ЭЙФЕЛЕВА БАШНЯ

1

А ты? Ничья? Ни с теми? Ни с другими?

Кто сможет выстонать такую одинокость?

И катятся псалмы, куплетики и гимны

К тебе, в заоблачье взметающийся остов!..

Посланцы гроз тебя не покорили,

Покой облек в сырой туманный мох;

Повиснуть на тебе хочу, как мельничные крылья,

О башня Эйфеля, оговоренный бог!

Кто, тучи разметав, тропу к тебе проложит?

Огрызком солнечным заря, качаясь, стынет...

Где голова твоя, печальный великан?

Мильон шагов спешит с дорог и бездорожий —

Но нету им путей к заоблачным пустыням...

Так утешай себя, вонзаясь в ураган!..

2

Я в голове твоей застрял угрюмой мыслью,

Четвероплеч, как ты, горбатая неясыть;

Плечистый мир внизу! И кто, скажи, осмыслит

Случайность всех начал и всех концов неясность?

Вот так, закутавшись в туманные перкали,

В овечьей шерсти туч торча над морем кровель,

Ты дни свои влачишь в унынье и в печали,

Заблудший, сумрачный, плененный Мефистофель!

Вот город — ткач-паук, а вот — скопленья мух,

Вот мухи мрут, жужжа, в мушиной катастрофе;

Кто пойман? Кто ловец? И кем улов исчислен?..

О вознесенный одинокий дух,

О сумрачный заблудший Мефистофель,

Лишь я в мозгу твоем застрял угрюмой мыслью!..

1922

Перевод А. Эппеля

К ПРОСТЫМ ГРУЗЧИКАМ

К ПРОСТЫМ ГРУЗЧИКАМ

1

Прекрасны грузчики с затылками из меди,

С мускулатурою из бронзы голубой, —

Они сжигают рты огнем пахучей снеди

И вместе с лошадьми бредут на водопой.

О вас, изъеденных могучей солью моря

И стянутых кольцом канатов и пружин,

Изнемогающих под тяжким грузом горя,

Распятых на крестах взбесившихся машин,

О вас — моя мечта! Над городом больные

Клубятся сумерки, качаясь и дрожа, —

И вот туда, в моря, в просторы голубые

Летит моя мечта с шестого этажа.

О, вьющаяся медь кудрей и бород пылких,

О, мамонтовых спин невиданный размах!

Вы солнце нянчите на каменных затылках,

Вы землю держите на бронзовых плечах.

1922

Перевод О. Колычева

2

Последний скрип телег, последний вздох коней,

И — до зари базар охвачен тишиною;

Пустая темнота, как судно без огней,

Всплывает в улицы, уставшие от зноя.

Шагает грузчик там — веревки за спиной…

На лбу горячий пот прохлада осушила,

Он мышцы щупает, он дышит каждой жилой;

«Хороший был денек!..» Ложится мрак ночной,

И никнет тишина… Приятно на прохладе,

Под рваным картузом — всклокоченные пряди,

Как черная печать, картуз на голове;

Он щиплет теплые куски ржаного хлеба,

Жует и пристально глядит в ночное небо,

Где пыль субботних звезд в глубокой синеве.

1922

Перевод Д. Бродского

ГАЛИЛЕЯ

ГАЛИЛЕЯ

Гора горе взбирается на спину,

Спуская сверху день паломникам и нищим,

Дороге, что ведет меня в долину

К арабским лавкам и простым жилищам.

О солнечные призраки! Куда-то

Дорога скрылась и неразличима...

Ночами в вашу гавань, скалы Цфата,

Приходит ветер из Ерусалима.

Лазурна грусть. Глазами даль окинув,

Вверяюсь дню. Вдвоем по изумрудным склонам,

Не мешкая, уверенно ступаем,

Примкнув к повозкам диких бедуинов,

К верблюдам опечаленно-влюбленным,

Шагающим к тебе, Ерушолаим!..