Связка писем - Валерий Ланин

жизни заключено достоинство мысли, и мысль, оправдывающая мир, перестаёт быть надеждой и становится унижением» (Мальро)

— «Тот, кто обладает свободой действий согласно своей воли, суть Агент или деятель, которым обладает воля, а не обладающий ею» (Эдвардс)

Не присваивая себе эти высказывания, я их всё-таки присваиваю, т. е. «отвечаю» за них также, как и за свои.

Если «философские» высказывания требуют критического подхода: каким образом из сказанного следует вывод и насколько он обоснован, то «калокагатии» требуют противоположного движения: каким образом сказанное справедливо? Т. е.: предположим, что это справедливо и попытаемся выяснить для себя почему, попытаемся найти условия их справедливости, — в любом случае это требует времени в противоположность философским построениям, которые в той или иной должны быть самодостаточными. Именно поэтому те, «чужие» калокагатии» названы «Темы для медитации», а не «для чтения», например. И это т.с. (так сказать) специфика жанра, как и то, что совсем непонятую калокагатию «объяснить», видимо, нет никакой возможности, как невозможно «объяснить» стихотворение (можно, пожалуй, только съориентировать, уточнить). И я хочу закончить свой затянувшийся опус стихотворением, которое и само — типичная «калокагатия» и, кроме этого, посвящено «происхождению» любых «калокагатий»:

Не предлагай Богам ни труд,

Ни боль. Твой подвиг — отреченье.

И лучше пусть стихи умрут,

Чем их порочить сочиненьем.

Иначе смолкнут небеса -

Ведь суета всегда напрасна:

Не обитают чудеса,

Где всё подсчитано и ясно.

Не покидай своей души, -

Живи! Вот все твои уроки.

Но строго в Книгу запиши

Тебе ниспосланные строки. (Ю.Конслаев)

Что касается «чёрных мыслей» и «плагиата», то ты меня обижаешь; что касается «внутрицеховых комплементов-комплиментов» и вообще «авторского самолюбия», то я слишком асоциален, чтобы мной управляли подобные механизмы.

«Калокагатии» приведу в ближайшее будущее в божеский вид и напечатаю/пере-/. Само название «Калокагатии» я взял случайно и условно. Не слишком ли претенциозно? Пожалуй, нужно заменить на что-нибудь попроще и понейтральнее.

Посылаю часть своей выборки из текстов Гаврилова со своим «предисловием» /Возвращать её необязательно/. Вся выборка раза в 1,5 больше, но сейчас у меня только один экземпляр и он мне может понадобиться для «послесловия» — рассказа о Гаврилове /точнее о его текстах/, я, кажется, о нём говорил. Но те тексты, которые посылаю, тоже — «законченная выборка»: это всё, что я первоначально выбрал как относительно внятное, остальное, включая и то, что я добавил сейчас, представлялось мне тогда б.-м. невнятным шумом.

Да! Что касается философских заметок, незаконно просочившихся в «Калокагатию», то их нужно выделить в какие-нибудь «Популярные мысли». У меня, правда, сложилось впечатление, м.б. — превратное, что именно мета-физика тебя вовсе и не заинтересовала.

Привет жене. С уважением и проч. Ю. Власенко

20. II.88.

P.S. Да! Едва ты уехал, буквально на след. день был разговор о «Фонде Дягилева» с его инициаторами. Правда, всё это предприятие находится пока в самой первичной стадии. Но, кроме всего прочего, одной из важнейших форм его деятельности предполагается печать (в какой форме — будет видно).

В связи «Фондом» у меня к тебе небольшая (?) просьба: Нужна простенькая, но по возможности выразительная эмблема «Фонда Дягилева». Его основные формы деятельности, как ты, видимо, и сам знаешь, организация выставок художников и балет; сам он выступал т.с. (так сказать) в поддержку своей организационной деятельности как критик-публицист. Вот, вокруг всего этого, видимо, и надо придумывать эмблему.

И ещё одно. Не помню, почему не спросил адреса Чекасина. Если знаешь — напиши.

Приложение.

Я ссылался на Канта, который первым в Европе последовательно и сообразно провёл идею, что пространство-время не есть такая же внешняя к человеку реальность, как кирпич, вода etc, а есть способ их воспринимать (созерцать). И поскольку сами по себе кирпичи существуют как-то иначе, то в явленном нам кирпиче какие-то его онтологические качества опущены, а другие качества — уже не онтологические — добавлены.

Но за много веков до Канта Ашвагхоша (который был только продолжателем в этом вопросе) формулировал проблему прямо по Канту: «Понятие пространства — лишь одно из порождений разграничивающего сознания, за ним не стоит никакой реальности. Пространство существует только по отношению к нашему разграничивающему сознанию».

Последнюю фразу я бы отредактировал (возможно, виноват не Ашвагхоша, а переводчик): пространство существует как конституционная основа нашего (разграничивающего) сознания.

Ещё раз с уважением ЮВ

Р. P. S. Случайно обнаружилось, что я послал не всю «первую порцию» Гаврилова. Все выбранные для «Пермского периода» стихи оказались отдельно.

Одно из стихотворений, кажется, впервые меня и задело серьёзно в гавриловских текстах, которые я, надо сказать, усваивал с трудом: то, что было удобочитаемо — часто казалось элементарным, поверхностным или специально вычурным /следовательно, — принципиально поверхностным/. Но постепенно выяснилось, что в таком отношении виноват только я, а не Гаврилов. Иногда возражают в таком несерьёзном смысле, что де я сам нагружаю тексты Гаврилова чрезмерным значением и смыслом, которых там нет. Это не так /да и просто несерьёзно/. Ну, всему этому посвящён «окологавриловский» рассказ, о котором я говорил.

Вот это стихотворение, которое своей безыскуственностью да и темой, напомнило мне «Горные вершины» / Спят во тьме ночной»:

Утешься, опавший

Лист у дороги.

В сон запоздавший

Скинь все тревоги.

Скоро за синей

Скроется дымкой

Всё, что как иней,

Ломко и зыбко…

И ещё из других стихов:

Стереть кресты, стереть преграды,

Сыграть в квадратную печать.

И невзначай уйти с парада,

И снова жизнь свою начать.

И:

Пески времён,

Их след глубокий

Прошёл насквозь -

В нём мой покой.

Иду в пустыне, одинокий,

И след стираю за собой.

Опять я разболтался.

Всех благ. Пиши.

ЛАНДАУН — КОНСЛАЕВУ

По эмблеме советую обратиться к Лёне Лемехову, он живёт в Перми, ты его легко найдёшь через Ирину Лаврову, племянницу писателя Льва Кузьмина («Шагал один чудак», «Весёлый звездочёт»), в Союзе художников. Мы с напарником сейчас украшаем город Куртамыш — 80 км на юго-запад от Кургана, чистим железобетонный шестиметровый памятник Ленину на площади перед райисполкомом, потом будем его (памятник, не райисполком) лакировать в четыре руки, солидолом смазывать, формовать, переводить в вечный материал… Нашему рабочему звену в подсобники придан райисполкомом местный люмпенпролетарий Гена; в редкие минуты чаепития развлекает нас автобиографическими рассказами типа: "К пацанам подхожу, "пацаны, дайте закурить".

— Дядя Гена, у нас нет; вон мужик стоит, оттуда же пришёл, откуда и ты.

Я у мужика, "мужик, дай чё куришь". Закурил. Вижу фуфло передо мной стоит, сымай, говорю, я туфлю примерю.

Одну примерел, снимай вторую. Пошёл вон.

Наутро просыпаюсь, мать спрашивает:

— Это чьи тут, Гена, туфли стоят?

А я и хуй их знает,