Преступники и преступления. Законы преступного мира. Побеги, тюремные игры - Александр Кучинский

Свою неформальную связь со следователем Червонец пустился обсуждать с явным цинизмом. На допросах, как особо опасный «фрукт», он сидел в наручниках, которые снимались лишь в его камере. Бандит хоронил свой последний шанс выжить. Судейскую душу (а председателем суда, по удивительному капризу судьбы, окажется опять-таки женщина) еще могла растопить трогательная история любви смертника и следователя. Однако Мадуев старательно втоптал свое прежнее лицо в грязь. Он лишился последних симпатий. Возможно, он устал от прежней роли и стал таким, каким и был на самом деле — волком-одиночкой, злобным и отвергнутым стаей.

— Воронова? А что Воронова? — откровенничал Червонец. — Разве она не от мира сего? Такая же, как и все. Так же хочет кушать, хочет хорошо жить, хочет иметь счастье в личной жизни. Можно подобрать ключ к любому человеку. Нужно только искать больные места, а больные места у всех есть. И у слесаря, и у следователя. Конечно, я подлец. Я воспользовался чувствами Вороновой. Но в моем положении выбора нет.

Следствие, которое уже близилось к концу, затянулось еще на четыре года. Сергея Мадуева поместили в другую камеру-одиночку и перевели на особый режим содержания. За это время он еще дважды пытался бежать.

Несмотря на то, что контролеры ежедневно «шмонали» казенную обитель Червонца — вспарывали матрац, перетряхивали личные вещи и исследовали даже парашу, зек ухитрился припрятать излишки хлеба, расплющивая его по стене. Из этого хлеба Мадуев однажды вылепил пистолет, тайком сжег кусок тряпки и сажей вымазал новоиспеченный «ствол». В день очередного допроса за Сергеем Александровичем пришли два контролера. Выходя из камеры, тот вдруг прыгнул в сторону, уволакивая за собой прапорщика, и выхватил «пистолет»:

— На месте! Стой на месте! Буду стрелять!

Бандит размахивал «пистолетом», чтобы контролер не успел присмотреться и различить муляж. Замешательство конвоя длилось считанные минуты. Заложник, наученный итогами прошлой схватки, покорно стоял возле разгоряченного узника. По коридору уже спешила подмога. Наконец прапорщик-заложник засек странную конструкцию оружия и выбросил руку навстречу пистолету. Хлебный ствол отвалился, и красноречие Мадуева сразу же иссякло. Через минуту зека вновь заносили в камеру, ибо самостоятельно передвигаться он вновь не мог. Все эти проказы не мешали Червонцу активно помогать следствию. В многотомном деле появилась еще одна статья, но Червонец даже не стал читать обвинение. Он осунулся еще больше и мрачно заметил:

— Мне трудно, очень трудно. Я никогда не думал, что закончу жизнь именно так. Я буду пытаться бежать, я не хочу терять последнюю надежду. Ведь я тоже хочу жить.

В сентябре 1994 года один из контролеров СИЗО передал Мадуеву пистолет «ТТ» с глушителем и полной обоймой патронов. Это уже попахивало мистикой, но факт остался фактом. Поговаривают, что за Червонцем стояли влиятельные «внешние» структуры, которым требовался дерзкий Мадуев (прессой была запущена версия, что пистолет передал один из питерских авторитетов. За свое освобождение Червонец должен был убрать Сергея Мискарева по кличке Бройлер. У Мадуева, как он сам признался, выбора не было. Бройлер таки будет убит, но не Червонцем). У арестованного контролера имелась своя версия, которая открывала в удивительном узнике еще одну способность — гипнотическую:

— Помню лишь одно. В два часа ночи я заглянул в камеру Мадуева и увидел, как он на меня смотрит сквозь мутное стекло. Моим мозгам как бы отдали приказ: открыть дверь! В голове что-то переключилось и… Ничего не помню.

Червонец без колебаний сдал «вертухая» и рассказал о сделке с ним.

— Люди, которые мне помогали и помогают, ищут выгоду для себя, — сказал он под конец допроса. — А это не помощь, это купля-продажа. Ты — мне, я — тебе. Бескорыстно мне помог лишь один человек.

Охранять судебный процесс над Сергеем Мадуевым прибыла целая рота конвойных войск. В наружном оцеплении стояли кинологи с собаками и ряд автоматчиков. Каждого, кто переступал порог зала заседаний, старшина проверял ручным металлоискателем. Складывалось впечатление, что конвой охраняет Червонца от возможных покушений. Злые языки утверждают, что на четвертый день процесса кто-то пытался проникнуть в зал с пистолетом Макарова, спрятав его в видеокамеру. Десятки потерпевших рвались к клетке, где сидели затравленный Червонец и два его подельника. Если бы суд сохранил подсудимому жизнь, здесь началась бы бойня. Был пущен слух, что на Мадуева готовится покушение: его попытаются убить по дороге в здание суда или же обратно в СИЗО.

Но Червонец дожил до приговора, который читался три дня. Когда предоставили последнее слово, он просил подарить ему жизнь. Он говорил спокойно, без эмоций. Казалось, что последнее слово произносит машина. 10 июля 1995 года председатель суда Людмила Суханкина поставила в процессе последнюю точку. Сохранилась видеозапись этого процесса. Мадуев стоя встретил слова«…к исключительной мере наказания — расстрелу». Его лицо, взятое оператором крупным планом, едва заметно передернулось, глаза увлажнились. Червонец был по-прежнему скуп на эмоции. Он негромко бросил какую-то фразу (говорят, что «Спасибо всем вам. Удачи и счастья») и сел на скамью. Клетку мгновенно оцепили три автоматчика и здоровенный сержант с рацией. Адвокат быстро подошел к дверям клетки и что-то ободряюще произнес сквозь решетку. Мадуев неподвижно сидел, держа на коленях черный блокнот.

Раздел II

Их поменяли местами

Ночь перед Рождеством

Ранним утром шестого января 1994 года тяжелая дверь камеры наконец открылась, и на пороге вырос мрачный конвой:

— Сергеев, на выход.

С кровати поднялся молодой светловолосый парень в зеленой клетчатой рубашке. Он нерешительно топтался у тумбочки, пока прапорщик не гаркнул:

— Выходи с вещами!

Парень собрал туалетные принадлежности, остатки печенья, сменные носки и свитер, упаковал все это в сумку и двинулся к дверям. Перед тем как захлопнуть дверь, контролер пристально оглядел парня, сверил его довольную физиономию со снимками. Зек почесал коротко остриженный затылок и кивнул в сторону камеры:

— Можно хоть с корешом попрощаться?

В камере, повернувшись к грязной щербатой стене, мирно посапывал сокамерник. Прапорщик ругнулся и с шумом захлопнул дверь. Дежурный по корпусу остановил процессию, сверил сопроводительные документы и сонно воткнул свой взор в подбородок зека:

— Фамилия, имя, отчество.

— Мое?

— Свое я знаю.

— Сергеев Валентин Николаевич.

— Год рождения?

— Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.

— Место рождения?

— Витебск.

Щелкнул электронный замок, зек под присмотром двинулся к тюремным воротам. На контрольно-пропускном пункте состоялось еще одно блиц-интервью с дежурным. Последняя формальность. Наконец тяжелые ворота отошли в сторону, открывая путь к свободе. Вчерашний узник на дрожащих от волнения ногах вышел на улицу. Шаг его становился все быстрей и быстрей. Серый невский рассвет казался ему нереальным, а сегодняшнее утро — сном. Лишь когда «Кресты» с тяжелыми полутемными коридорами остались далеко позади, Олег Данилин, — а именно так звали двадцатитрехлетнего убийцу, — облегченно вздохнул и свернул в магазин. Он смочил пересохшее горло двумя стаканами томатного сока, купил сигарет и двинулся к автобусной остановке. Он пытался себе представить, какой переполох начнется в «Крестах» спустя несколько часов, затем оставил свою скудную фантазию в покое. Утренний рейс мчал Данилина в Василеостровский район, где жил двоюродный брат.

Сокамерник Данилина, как вы уже вероятно догадались, по фамилии Сергеев проснулся, потянулся до хруста в пояснице и предался мечтам о рождественском вечере в объятиях друзей и подруг. Он парился здесь по незначительному делу и сегодня утром должен был покинуть тюрьму под подписку о невыезде. Адвокат ел свой хлеб не даром. Чего не скажешь о режимных сотрудниках, сонно сверявших кипу бумажек с метрикой, «фасом» и «профилем» Сергеева.

По злому капризу судьбы, убийца Данилин, получивший от областного суда пятнадцать лет усиленного режима и ожидавший в «Крестах» этапа, был такой же мордатый, стриженый и сероглазый, как и его сокамерник. Длительное общение, которое затянулось почти на месяц, даром не прошло. Данилин заочно познакомился не только с родными белорусскими местами собеседника, но и с подробностями его личной жизни. Все это пригодилось при освобождении из стражных мест.

Итак, Сергеев досмотрел сон, удивился пустой койке соседа и бодро зашагал по камере. В обед он стал волноваться и при очередной раздаче пищи пробасил в кормушку: