Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион - Данил Корецкий

На ощупь просовываю обе руки в специально увеличенный квадрат решетки, запястья охватывает холодная сталь. Хорошо надел, правильно: и рука не болтается, и не затянул сильно — в самый раз! Щелкает замок вспомогательной двери — камера открыта.

— На прогулку, вперед!

В тех же лягушачьих позах, да еще в браслетах, корячимся по коридору: согнутые, в полуприседе, закованные руки торчат назад-вверх. По бокам два вертухая с тяжелыми резиновыми дубинками. Если попробуешь выпрямиться — палки тут же влипнут в спину, да так, что полчаса не сможешь подняться. Перед глазами обшарпанный, но чистый пол, за восемь лет я изучил каждую трещинку, каждое пятно. Стены я знаю хуже, да и то не выше, чем на метр, а потолка и вообще никогда не видел. Так же, как лиц вертухаев. Но справа идет Блаватский: его стоптанные берцы[5] я хорошо знаю — левый каблук у него почему-то с наружной стороны сильнее снашивается, и правый носок ободран сильно — как ни мажет ваксой, все равно видно. Уже восемь лет так ходит. И чего он их не меняет? Ведь обмундирование должны выдавать бесплатно, берцы — раз в четыре года. Хотя мало ли, что должны… Может, не выдают, а скорей всего, он компенсацию получает: деньги нужней…

— Дежурный наряд ведет пожизненно осужденных на прогулку! — грубо докладывает второй вертухай, я его не узнаю — ни по обувке, ни по голосу. — Прошу открыть выход из корпуса!

— Выход из корпуса открываю, — отзывается второй голос — точно такой же. Подбирают они их по голосам, или от работы такие голоса вырабатываются?

Снова лязгают замки — один, второй… Повеяло свежим воздухом. Выползаем на свет божий — в пятиметровый решетчатый коридор, ведущий к прогулочному дворику. Как в цирке. От притока кислорода сразу закружилась голова.

— Гля, гля, вот они, суки! — раздается справа противный, сявистый, голос. — Первый — гадюка, баб и детей пришил без счета, а второй еще хуже — генерал из главного штаба! Секреты наши пиндосам сдавал за доллары! Из-за него мы Америке гонку вооружений просрали…

Голос принадлежит Дуле — «пернатому», «гребню», «петуху», короче, проткнутому пидору. В обслуге таких большинство: кто из правильных арестантов согласится ехать из путевой зоны в особую, парашу за пожизненниками выносить, полы драить, печи топить? Нам ведь никакой работы не доверяют — не положено по режиму. Это Дуля и ему подобные отдраили пол в коридоре, а сейчас понесут нашу парашу. Зато от грехов собственных из своих зон оторвались, да и отношение к ним тут другое, потому что все их кражи, разбои да драки меркнут в сравнении с криминальным прошлым пожизненников… Они тут как проштрафившиеся пионеры в колонии для малолетних преступников: по головке гладят, только что шоколадок не дают…

— Смотри, смотри, Паркет, когда еще увидишь, как генерала раком ведут! — регочет Дуля.

Интересное дело: всю военную службу я стремился к генеральскому званию, к лампасам, к почтительному обращению «товарищ генерал»… Не дождался, даже по ошибке никто генералом не назвал — в армии так не ошибаются, это не майора с полковником перепутать… А тут какой-то «петух» из хозобслуги мне это звание в один момент присвоил, и должность в Генеральном штабе выделил, и еще своими омлетообразными мозгами с гонкой вооружений увязал, о которой только по радио слышал. А ведь он более порядочный гражданин, чем я! Точнее, „менее общественно-опасный“, но это в принципе одно и то же… Ему и позволяется больше: ходит ровно, без наручников, по всей территории свободно; разговаривать можно, шутки шутить с друзьями…

— Как тигра на арену, еще кнутом наподдать под жопу! — от души веселился «петух».

Кого это он, интересно, надрачивает?

Я чуть заметно поворачиваю голову, до боли скашиваю глаза… Их трое, присели на корточки, чтобы лучше нас рассмотреть, поэтому и их видно. По одну сторону от Дули — Костыль, тоже «петух»… По другую — какой-то незнакомый шкет, на вид не больше двадцати-двадцати двух, видимо, прибыл совсем недавно. В хорошую компанию ты попал, приятель! Теперь все понятно: Дуля выделывается перед новеньким, изображает из себя крутого патриота, который и на воле генералов строил, как хотел…

В путевой зоне такого быть не может: там новичку сразу объясняют, кто есть кто, а петухи из-под шконок не вылазят… Только здесь все шиворот-навыворот — каждый сам за себя да против пожизненников. Когда шкет узнает, что Дулю зовут «Мисс Вселенная» и он первый среди «пернатых» особой зоны, будет поздно. С «петухами» общаться впадлу: «зашкваришься» и сам в «гребня» превратишься. Поел с ними вместе, окурок докурил, даже просто поручкался — и готово, стал таким же пидором, только непроткнутым… Да какая разница, «опущенный», он «опущенный» и есть, к тому же проткнуть — дело недолгое…

Но пока Дуля банкует, и корефаны его слушают: мою согнутую спину сверлят ненавидящие взгляды.

Видно, поворот головы вышел за пределы сектора «незаметности»: холодная дубинка деликатно упирается мне в скулу. Хороший мужик Блаватский — другой бы ударил или ткнул концом так, что синяк обеспечен…

— Пожизненно осужденные на прогулку доставлены! — докладывает вертухай с грубым голосом.

— Принимаю по-одному! — отвечает ему дежурный прогулочного дворика, тоже грубо, но вдобавок и сипло.

Клацают замки — основная дверь, решетчатая. Заходим внутрь, докладываем:

— Пожизненно осужденный Блинов на прогулку прибыл!

— Пожизненно осужденный Мигунов на прогулку прибыл!

Вторая дверь захлопывается. Через решетку с нас поочередно снимают наручники.

— Прогулка два часа, — говорит Блаватский. Захлопывается основная дверь.

У-уф… Теперь можно выпрямиться, размяться… Бетонный квадрат три на четыре с колючей «шубой» на стенах, наверху крупная проволочная решетка — не улетишь, если бы и умел.

— Вертолета ждешь, полкан? — перехватывает мой взгляд Блинов и лыбится, показывая плохие зубы. — Улететь хочешь? Отсюда только с биркой на ноге улетишь — в болото… Ты сильно стареешь, видно, уже скоро…

«Откуда он знает про мои сны, мразь?»

— Я тебя первым в болото отправлю!

Быстро иду вдоль периметра: движение — это жизнь… Мышцы стали дряблыми, силы уходят — годы свое берут, да проклятый бетонный каземат высасывает жизненную энергию, а пища… Можно ли двадцать пять лет продержаться на такой пище? Нет, нормальному человеку никак… А Блинов, животное, жрет и радуется…

Неужели трудно этим моим бывшим друзьям, цирульникам,[6] прислать вертолет? Один-единственный — пилот и три человека… Я ведь для них много сделал! Зависли над двориком, в два пулемета подавили вышки, перекусили сетку, вытащили меня и пошли над лесом, чтобы пули вдогон не достали… А потом все выше, выше, выше… Сколько тут до границы? Там надо наоборот, снизиться, а над самой землей — раз! И в дамках!

Забыли меня цирульники, зачем я им нужен? Все забыли… Тот же Семаго — старый друг, что, трудно ему передачу прислать? Да и мог бы найти в Москве выходы на тюремное начальство, чтоб послабление какое сделали… Можно поселить в домике для охраны — куда я убегу? Растил бы огородик, может, курочек, уток, гусей. Совсем другое дело было бы! Да хоть бы убрали от меня это животное… Вот ничтожество, вот кого я бы своими руками удушил!

— Как дела, полковник? На здоровье жалобы есть? — с вышки прогулочного дворика свесилось лошадиное лицо фельдшера Ивашкина.

Чего его сюда принесло? Наверное, информацию собирает для оперчасти. Видно, Марченко не только оперативно-надзорный состав напрягает, — всех: и повара, и фельдшера, и пожарного.

— На здоровье нет. На жизнь есть, на Блинова…

Фельдшер улыбается. Пожалуй, кроме начальника колонии Савичева и опера Марченко, он единственный, с кем я разговаривал раньше и кого могу узнать.

— Чего к тебе сегодня Дуля привязался? — спрашивает он.

— «Петух» потому что.

— Да, они у нас совсем обнаглели. Нового парнишку офоршмачили, под себя подгребли. Его на третий участок поставить хотели: смешивать цемент с мраморной крошкой, опалубку готовить, заливать…

Изготовление памятников — это бизнес полковника Савичева. Раз в месяц надгробия вывозят на двух вездеходах. Куда их сдают, кому они вообще нужны в этой глуши — остается загадкой.

— Работа, конечно, тяжелая, но чистая, — продолжает фельдшер. — Потом бы шлифовать выучился, надписи делать, освободился, а денежная профессия в руках. Только теперь ему путь один — парашу выносить. А в руках вместо перспективной специальности что останется?

Блинов сказал — что. И попал в точку».

13 октября 2010 г.

«Блинов отказывается убирать камеру. Сделал плаксивое лицо, показывает правую руку. На вид клешня абсолютно нормальная: ни красноты, ни припухлости, ничего! Жалуется: