Клуб интеллигентов - Антанас Пакальнис

зуб болит...

Кирвис ухватил зубами отворот дождевика. А Каладе подумал про себя: «Все же с ним что-то происходит: или ревматизм, или чирей назревает, может, и живот болит. А возможно, от долгого сидения в чулане мозги набекрень сдвинулись?»

Начал моросить дождь, а поезда все не было. Кирвис, казалось, только этого и ждал. Его глаза заблестели, рот широко приоткрылся:

— Вот — дождь идет! — промолвил он. Разве прежде в такое время шел дождь? Никогда! Без бога живут, потому так и получается... Картошка погибнет...

* * *

Домой лейтенант Кирвис вернулся без двух зубов, без отворота дождевика и с порядочно подпорченным настроением. Он решил сыскать себе надежного помощника, т. е. самого бога, и из этого, само собой разумеется, извлекать всяческую пользу. Так что взял он молитвенник и отправился в костел молитвы петь.

Теперь прихожане частенько видят в толпе бабенок еще молодого краснощекого мужчину, во все горло орущего святые песнопения.

КТО УБИЛ КЕННЕДИ?

В колхозе люди совершенно всерьез принялись гадать: где по вечерам пропадает бригадир Дзидас Дублис?

Начало маршрута колхозники выследили легко — они видели, как под вечер Дзидас забегает в лавчонку, накупает лимонаду, колбасы, конфет и сигарет. Однако куда он направляется дальше, так и не пронюхали.

Одни думали — Дублис тайно пьянствует, другие — ходит к девкам, третьи — с настоятелем костела режется в преферанс, печатает фальшивые деньги, занимается браконьерством и подобное.

А как только наплывает серый вечерний туман, бригадир проваливается словно в воду. Не один пытался обнаружить следы Дублиса, но попусту. И все-таки однажды кто-то заметил узенькую, согнутую спину Дзидаса, ныряющую в кусты, которые разрослись у самой конторы! Это показалось подозрительным.

— Дублис самогон гонит! — пронеслось по окрестностям.

Но так как Дзидас хмельного и в рот не брал, этот слух слухом и остался. А Дублис с разбухшим портфелем по вечерам частенько растворялся в тумане. Деревенские пацаны во всю глотку орали, что напали на бригадиров след, который вел за болотистый лесок, в избенку колхозника Валдаса Минкштимаса. Но и в это никто не верил.

Да и как поверить, если Дублис, оберегая свой авторитет, вообще, даже будучи приглашенным, никогда не заглядывал к колхозникам. Да и что он мог делать у этого легкомысленного Валдаса, одинокого старого холостяка?

* * *

И снова сегодня душу Дублиса затопила повседневная муть, ржавеет сердце, аж во рту тошно. Выпил три бутылки лимонада — не помогает, не смывает душевную копоть. Снова эти нескончаемые дела с массами, т. е. с колхозниками. Лезут и лезут. Одних выгонишь — нагрянут другие. Скоты! Развалятся и: бригалир, бригадир! А как ты меня, чернопятый, за глаза называешь, а? Жандармом, фельдфебелем! Господином старшиной! Околоточным! А другие угодничают. Вы, говорят, для нас как генерал, вы наш генералиссимус. Врут, гады. Я не пастух, но до генералиссимуса, конечно, еще придется тянуться. Находятся и такие антиколхозные элементы, которые говорят: разгони нас всех, на кой черт мы тебе потребны? Ведь тебе нужны только показатели. Чего не хватит — припишешь, и председатель будет доволен... Я вот-вот так бы и поступил, но куда тогда девать колхозную демократию? Нарушать устав колхозной жизни нельзя.

Ноет сердце, а кому душу откроешь, изольешь боль, кто поймет! Вокруг трусы, насмешники, подхалимы. Если не осмеют — то ославят.

Примерно так думал Дублис, пробираясь через кустарник к старому холостяку Валдасу Минкштимасу и таща под мышкой тяжелый портфель. «Что такого, что он — мягкоголовый. Человек все равно с головой. Попусту не заспорит, в глаза не вцепится, что услышит — промолчит. Один, другой трудодень конечно, накинешь сверх положенного. Но хорошему человеку не жалко. Приятно с таким время провести».

Нашел Минкштимаса у радиоприемника, тот слушал вечернюю передачу старика-сказочника.

— О, товарищ бригадир! Пожалуйста, пожалуйста, товарищ Дублис.

Товарищ Дублис разложил на столе консервы, колбасу, конфеты, сигареты, выставил десять бутылок лимонада — чтобы на всю беседу хватило. Минкштимас болезненно покосился на обилие бутылок.

— У меня от покупного живот слабит... — несмело признался он. Я хлебного кваса наварил.

Бригадир насторожился.

— Сахар кладешь?

— Яблочный сок...

— Смотри, Валдас, ты осторожнее. Не успеешь оглянуться, как станешь алкоголиком.

— В другой раз заквашу без сока.

— Правильно. Степень сознательности, как вижу, у тебя высокая. И принципиальность.

— Да уж где мне равняться с вами, товарищ бригадир. Вы просвещенный человек, еще при Сметоне кассиром были, а я только три класса...

— Ничего, не падай духом, Валдас. Когда получу более высокий пост, и тебя назначу каким-нибудь начальником. Хотя бы ветеринаром. Ведь ты любишь животных?

— Больше всех товарища бригадира...

— Только не угодничай. Не люблю подхалимов, — поморщился Дублис и стал говорить о погоде.

После шестой кружки лимонада, одолев круг колбасы, Дублис растрогался:

— Ты, Валдас, мне как брат. Только с тобой еще можно потолковать как с человеком.

Выпитое давно гнало Минкштимаса во двор, но Валдас крепился и терпеливо слушал рассказ Дублиса.

— Ладно, если бы они только лезли, эти мужики! Еще и напраслину возводят. Говорят, крепостничество я в колхозе завел, трудодни незаконно списываю, дисциплину только с милицией и поддерживаю, всячески их обижаю. Девятый форт[5], говорят, открыл... Колхоз девятым фортом называют! Разве это не происки контрреволюционных сил? Не стремление оклеветать колхозную демократию? Явная идеологическая диверсия!

— Дело рук ревизионистов, товарищ бригадир.

— Вот, вот. Они хотят ревизовать существующее положение в колхозе, покушаются на самые основы хозяйства.

— Агенты империализма, товарищ Дублис.

— Ты, Валдас, в политике ориентируешься. На здоровье. А эти жалобщики — темнота несусветная. Как-то раз нарочно порасспросил — погляжу, думаю, какая мешанина у них в головах. Спрашиваю одного: «Что теперь происходит в Абиссинии?» Не был, говорит, не знаю. А в костел ходит. Спрашиваю другого: «Кто убил Кеннеди?» — «Не я», — говорит. Дегенерат! Только пятый ответил: «Освальд». — «А кто второго Кеннеди убил?» — «Сирхан». — «А кто они такие?» — «Оба евреи». — «Арабы, — говорю, — осел». — «Нет, — говорит, — арабы не будут убивать. С арабами у нас дружба». — Вид ишь, какая ужасная темнота! Дикари! «А где теперь Чомбе?» — спросил еще у одного тупоголового. «Спиши, — говорит, — трудодни, посади под арест, расстреляй, но не знаю». — «А почем яйца?» — «По рубль двадцать». Это он знает. Стало быть, спекулирует, на базаре сидит...

— И пьет без меры, товарищ бригадир. По