Душа оборотня - Александр Прозоров

— Вон оно что, — протянул Середин. — Не горюй, кроха. Поправится Белослава. Веселей прежнего будет. Тебя как звать то?

— Пока Синичкой кличут, а в Грудень, под день Сварога, новое имя дадут. Я тебе тогда скажу. А ты правда ворожбишь? А заговоры знаешь? А кошку нашу заговори — царапается сильно, а еще…

Про то, чтобы в пять лет ребенку давали новое имя, ведун слышал впервые, но сильно не удивился. Времена такие, что в каждой деревне свои обычаи. Не успели еще попы всех смертных под одну гребенку причесать.

— Стоп. Пока с твоей сестрой разберемся, а насчет кошки потом думать будем. Договорились?

— Ладно. — Девчушка скользнула на пол и выскочила в сени.

Олег прикрыл Белославу и прошел в горницу. Вторуша набивал рот всем, до чего мог дотянуться; в бороде застряли крошки, на усах повисла молочная пенка. Невзор вяло жевал мясо.

— Значит так, хозяин. Беде твоей помочь можно, если сделаете, как я велю. А сейчас скажи-ка, торфяник или глина рядом где-нибудь есть?

— Как не быть. Глина на речке из-под песка выходит правее от брода, а и торфяник там, чуть подальше, за ивняком.

— Это хорошо. — Олег огляделся: — Где младшая твоя?

— На двор, небось, побегла, егоза.

— Ладно. Ты к ночи баньку истопи. Вторуша, распрягай лошадей. На ночь останемся.

— Угу, — купец утер рукавом бороду и с готовностью поднялся с лавки, — все сделаем.

Подхватив со стола кусок мяса и ломоть хлеба, он засеменил к дверям.

Середин вышел на двор. Поднявшийся ветер гнал по улице пыль, облака затянули небо. Синичка пыталась стащить с плетня пятнистую кошку, крепко ухватившись за пушистый хвост. Кошка некоторое время терпела, цепляясь когтями и отчаянно мяукая, потом молниеносно хватанула девчушку когтистой лапой и кинулась в лопухи. Синичка затрясла рукой, побежала к избе и тут увидела Олега.

— Вот, опять, — лицо ее скривилось от обиды, — я погладить хотела…

— За хвост таскать не надо, тогда и царапаться не будет. Только не реви. На вот, — Олег сорвал подорожник, — лизни и залепи царапину. Отец твой сказал, возле брода глина есть. Покажешь?

— Пойдем. — Синичка вприпрыжку выскочила на улицу.

— Не беги, коза.

Ветер поднимал на реке волну, гудел в соснах на противоположном берегу.

— Ой, кабы грозы не было. Боюсь, ох боюсь, — причитала девчушка. — Перун гневается, огоньком кидает. По весне березу подпалил… Вот глина, а тебе зачем?

Середин огляделся.

— А где торфяник? Ну, болотце или озеро такое. Вода темная, черная почти.

— Так это дальше. Только я не пойду — страшно. Сказывают, там ичетики живут и игошки. Утянут.

— Со мной не утянут, — подбодрил ведун.

Они поднялись чуть повыше, продрались сквозь кустарник и вышли к ручейку, стекавшему в реку из торфяного озера. Вода была почти коричневого цвета, зацветшая возле топких берегов. Ведун оставил Синичку на краю озера, а сам направился к темно-зеленому кустарнику. Туя разрослась густо — переплетаясь плоскими ветками, образовала собой живую стену. Олег нарвал веток, набрал в карманы несколько горстей пахучих шишечек, и, подхлестываемые все усиливавшимся ветром, они направились в деревню.

Дождь все-таки накрыл их возле околицы. Олег с Синичкой припустили бегом, наперегонки и, смеясь, влетели в избу.

Середин оборвал с веток молодые побеги, а сами ветки велел хозяйке заварить в бадье. Сходил к телегам под навес во дворе, взял свою сумку и устроился в светелке, наказав никому не заглядывать.

Белослава лежала на лавке, похожая на мраморную статую. Платок скрывал волосы; веснушки выделялись на бледном лице, словно брызги краски, слетевшие с кисти художника в музее восковых фигур. Покопавшись в сумке, Олег вытащил холщовый мешочек и раскрыл его на коленях. Внутри лежали полотняные узелки с травами. Олег высыпал в чашку содержимое одного из них, растер с молодыми побегами туи и прикрыл глаза.

— Ты, звезда падучая, с неба ясного скатившаяся, возьми назад прелестника-перелестника, уходите прочь от девки незамужней, от жены мужниной, возвращайтесь, откуда явились, без обиды-жалобы, без любви наведенной, свет отдайте солнцу красному, месяцу ясному, зарнице вечерней.

Сложив траву в узелок, он привязал к нему тесемку и вышел в горницу. Вторуша дремал на лавке, Невзор возле окна вострил нож на оселке.

— Где хозяева?

— Баню топят, — сказал Невзор, — ты ж сказал, что б к вечеру истопили.

— К ночи, — поправил его ведун, — хотя, особой разницы нет.

За окном быстро темнело. Олег присел к столу. Невзор отложил брусок, попробовал лезвие и, удовлетворенно кивнув, сунул его в ножны. Заворочался Вторуша на лавке.

— Жрать охота, — вздохнул он, — знал бы — рыбки своей сготовил.

Вошел староста с пучком тлеющих лучин в руке, воткнул в глиняные пристенные державки, раздул огонь. В горнице посветлело.

— Ну, что. Баня вот-вот готова будет. Попаритесь, а потом вечерять станем, печь затопим.

— Париться не будем — не для нас топите. Скажи хозяйке, чтобы веник распарила в той бадье, где она ветки, что я дал, заварила. А поесть — чем угостишь, тем и рады будем.

Староста поскреб затылок.

— Как скажете. Пойду, бабу кликну — пусть на стол собирает.

Все вышли на двор. Дождь кончился, ветер стихал, в разрывах облаков проглядывали звезды. От хлева, перепрыгивая через лужи, прибежала Синичка с кошкой на руках.

— Ты правду сказал, — радостно заявила она, — больше не царапает.

— Еще бы, — согласился Олег, — тебя вот за хвост ухватить.

Синичка завертелась на месте, заглядывая себе за спину.

— Нет у меня хвоста… Куда? Вот, опять.

Кошка зашипела на Невзора, вырвалась от девчушки и шмыгнула под крыльцо. Тот невесело усмехнулся.

— Пойду я пройдусь. Тебе помощь нужна будет? — спросил он Олега.

Середин отвел его к плетню.

— В полночь к колодцу приходи. Может статься, что лишняя пара глаз не повредит. Особенно таких, как у тебя.

— Приду, — обещал Невзор.

Подойдя к старосте, закрывавшему на ночь хлев, Середин попросил несколько связок лука. Вместе с мужиком они проследовали в светелку. Воздух здесь посвежел, глаза Белославы были открыты, она скосила их на вошедших, вздохнула и отвернулась к стене.

— Вот всегда под вечер вроде как легчает ей, а с утра будто и неживая, — пробормотал хозяин.

— Что ж вы ее бросили? — спросил Олег.

— Как бросили, — обиделся мужик, — чай своя, не чужая. Баба, считай, днюет и ночует с ней. А в репнице конь не валялся, капустка…

— Ты вот что, хозяин, — перебил причитания Олег, — привяжи над окошком связку лука и над дверью тоже. Кстати, вот над печью еще надо. Да лучину принеси. Что это здесь темно, как в погребе?

Вдвоем они пристроили связки желтого и красного лука. Белослава лежала, не обращая на них внимания, будто и не слышала.

— Эх, беда-то какая…

— Оживет. Как луна новая зародится — можете лук убрать. Это я на всякий случай, не повредит. Повечеряем — спать ложитесь. Я сам все сделаю. Утром будет ваша девка, как новенькая.

— Ты только вылечи, а уж я…

— Разберемся, — оборвал старосту Олег, — вот что сказать хочу: дочка твоя малая, похоже, хорошей знахаркой стать может. Ты не мешай, у нее глаз добрый, и видит она больше, чем другие.

— Вот еще напасть, — проворчал мужик.

— Не напасть, — поправил Середин, — а радость. Редкий это дар, его беречь надо.

В горнице на столе Вторуша с помощью хозяйки заготавливал рыбу: обрубали голову, вскрывали брюхо по всей длине и, пересыпав солью, плотно заворачивали в мокрую холстину. Купец, хмуро глянув на Олега, пояснил, что в дороге сгодится — и похлебку сварить, и закоптить на костре. Наконец Вторуша освободил стол, вынес потроха на улицу, а хозяйка сноровисто стала выставлять угощение. Староста достал из подклети кувшин с медом. Повеселевший купец сыпал прибаутками, пытаясь расшевелить хозяев, но на его шутки отзывалась только Синичка. Невзор посидел, выпил молока и, поблагодарив хозяев, вышел из горницы. Староста угрюмо молчал, его жена, украдкой смахивая слезу, косилась на Олега.

Наконец тот не выдержал:

— Да что вы, как при покойнике? Я же сказал — все хорошо будет. Следить за девкой надо…

— Да как же следить-то, — возразил хозяин, — не малая уже. Что ж ее, взаперти держать? Так не можно.

— Не можно, — проворчал Середин, — вы бы хоть спросили, с кем любится.

— Придет время — сама скажет, — поддержала мужа хозяйка.

Олег вздохнул, поднялся из-за стола.

— Эх, славяне! Воля пуще жизни, — пробормотал он. — Все, спать ложитесь. На двор ни ногой, тебя, купец, тоже касается.

— А меня? — встряла Синичка.

— И тебя тоже. — Середин сделал страшные глаза, и девчонка прыснула в ладошку.

* * *

Встававшая из-за леса на другой стороне реки луна залила серебром спящую деревню. Земля, видно, давно не знавшая дождя, впитала влагу, будто прокаленный зноем песок. Олег прошел к телегам, достал серебряный кистень, прицепил к поясу. Перевязь с саблей сунул под мешки с товаром, вернулся к дому и, присев на завалинку возле крыльца, прислонился спиной к шершавым бревнам. Рядом хрустела рыбьей головой кошка, сверчки заливались, как в последний раз, возле коновязи переступали лошади.