Золотая Орда: мифы и реальность - Вадим Егоров

Неразборные юрты, как правило, принадлежали степной аристократии, так как для их снятия со специальной повозки и установки на выбранном месте требовались усилия многих слуг или рабов. В диаметре они имели до 10 м. Соответственно таким размерам были и телеги для их перевозки. Только ось такой повозки достигала величины корабельной мачты, а тянули ее не один десяток быков. Причем правила ими обычно женщина, находившаяся в самой юрте. Внутри передвижное жилище монголов имело традиционно и жестко закрепленную планировку. Дверной проем (обычно завешенный войлоком, кошмой или ковром) всегда был обращен в южную сторону. Это не только позволяло хорошо освещать жилище большую часть дня солнечными лучами, но и использовать его как солнечные часы, отмечая время по свету из отверстия в крыше. Напротив двери у северней стены всегда располагалось место и постель хозяина, а рядом с ним обычно усаживались почетные гости. Справа от входа у восточной стены находилась женская половина, а напротив нее, у западной, — мужская. В центре на земле сооружался из камней очаг, где на специальном железном треножнике устанавливался котел для варки пищи. Топливом чаще всего в степных условиях служил кизяк — спрессованный и высушенный навоз.

Естественно, что в кочевом быту особое значение имело животноводство, снабжавшее кочевников пищей и одеждой, дававшее материал для постелей и надежного укрытия жилища. Основой питания монголов было молоко, кумыс и мясо. Последнее запасалось впрок, провяливаясь тонкими полосами на ветру. Из свежего мяса делались разнообразные колбасы. Особо было организовано снабжение кочевников крупой и мукой. Степная аристократия получала просо и муку из собственных «поместий», располагавшихся в южных районах страны. Видимо, выращиванием этих культур занимались захваченные в плен и превращенные в рабов жители оседлых государств. Рядовые кочевники получали хлебные продукты в обмен на баранов и кожи. Что же касается рабов, то они, по словам Рубрука, «наполняют свой желудок даже грязной водой и этим довольствуются» [31].

Еда в Золотой Орде представляла собой не просто удовлетворение естественной потребности, это был особо расписанный ритуал, в котором самые мельчайшие детали имели важное значение в глазах кочевника-язычника. Скот нужно было не только по особому резать и разделывать, но и в строгом соответствии с традицией раздавать отдельные части сваренной туши. Мясо в степи никогда не продавалось путникам, но их могли накормить бесплатно в соответствии с законом степного гостеприимства. Молоко и кумыс нельзя было выносить ночью из юрты, а прежде чем их пить, необходимо было хоть каплю пролить на землю. Мясо разрешалось лишь варить в котлах, а не обжаривать на открытом огне, так как капающий сок и жир могли его затушить, что считалось величайшим грехом и несчастьем для дома. Особое значение отводилось многодневным пирам степных феодалов, когда уничтожались сотни баранов и специально откормленных лошадей, выпивалось бесконечное число бурдюков заранее заготовленного кумыса и множество кувшинов хмельного зелья. Его готовили из риса, проса, ячменя и меда, причем, по оценке Рубрука, получался «превосходный напиток, чистый, как вино»[32].

Кроме домашних припасов, заметную роль в рационе питания населения Золотой Орды играли продукты охоты. Она проходила далеко не в современном понимании, обычно сводимом к развлечению и отдыху. Это было хорошо и заранее подготовленное широкомасштабное предприятие, в котором участвовали тысячи людей. Длилась такая охота от нескольких дней до 2–3 месяцев. По сути дела, это были военные игры или маневры, имевшие особое значение для тренировки, подготовки крупных и длительных армейских походов и создания дли этого запасов продовольствия.

Кочевое хозяйство накладывало отпечаток и на одежду населения Золотой Орды. Все путешественники единодушно отмечали, что платье мужчин и женщин сшито одинаковым образом. Лишь платье девушек немного длиннее мужского. Летом все население носило халаты, которые по монгольской традиции застегивались на правом боку, в отличие от тюрок, у которых застежка находилась слева. Зимой обычно носили по две шубы — одна мехом наружу, другая внутрь. Шились они из волчьих и лисьих шкур или более дорогой пушнины, поступавшей в виде дани из Руси и от других северных народов. У простолюдинов также были шубы, но из собаки или козы. Мягкие, хорошо выделанные кожи шли на шаровары. Из войлока изготовлялись плащи и шапки. Степная аристократия всегда любила рядиться в привозные шелк, парчу, тонкие европейские сукна. Люди попроще довольствовались хлопчатобумажными тканями.

Замужние знатные монгольские женщины выделялись особым головным убором, который назывался бокка. Это был цилиндр высотой около полуметра и шириной 10–15 см. Каркас бокки изготовлялся из тонких прутиков или коры и обтягивался сверху шелком или парчой. Завершалась она плоской четырехугольной площадкой с султанчиком из перьев. В обязательном порядке знатные женщины употребляли обильную косметику, на что Рубрук отреагировал в полном соответствии с тогдашними представлениями христианской морали: «Они также безобразят себя, позорно разрисовывая себе лицо»[33].

Путешественники из мусульманских стран постоянно подчеркивают одну непривычную для них деталь в женском костюме — отсутствие паранджи. Более того, на ханских приемах рядом с правителем всегда находилась жена (а порой и не одна) с открытым лицом. При этом она могла принимать участие в общих беседах и ее суждения были достаточно авторитетными, а в некоторых вопросах и решающими. Такое было совершенно немыслимым в странах классического ислама, что свидетельствует о заметной роли женщины (по крайней мере знатной) в общественной жизни Золотой Орды.

В течение примерно 70 лет в религиозной жизни Золотой Орды господствовало языческое многобожие в форме шаманизма. Подавляющее большинство населения поклонялось вечному синему небу, солнцу, луне, огню, воде и земле. До сегодняшнего дня в Астраханской области сохранилось монгольское название горы на берегу озера Баскунчак — Богдо, что значит Святая. Эта единственная на сотни километров степных просторов гора высотой 140 м не могла не привлечь своей необычностью внимание кочевников, тотчас обожествивших уникальное природное явление. В юртах и повозках развешивались идолы из войлока, тканей и металла. Каждому из идолов приносились ублажающие жертвы чаше всего в виде еды и питья. Нужно отметить, что при общем господстве язычества, а позднее мусульманства монголы чрезвычайно спокойно относились к другим религиям, хотя и среди них встречались фанатики. Такая веротерпимость объясняется скорее всего привычной кочевнику обиходностью и практичной значимостью обряда, который обязательно должен иметь положительное для просителя следствие. А уж с какими средствами и с помощью какого божества это будет достигнуто, для находящегося в постоянной зависимости от грозных сил природы степняка было делом второстепенным. Именно поэтому сплошь и рядом даже в одном семействе мирно уживались приверженцы самых различных исповеданий. В качестве примера можно привести самих Джучидов. Хан Бату был язычником, его сын Сартак — христианином несторианского толка, а брат хана Берке — мусульманином.

Жизнь кочевников, конечно, не ограничивалась одними бытовыми заботами, направленными на удовлетворение лишь самых необходимых потребностей в пище, одежде и жилье. У них был богатый и яркий фольклор героико-былинного и песенного характера. Самое широкое развитие получило орнаментально-прикладное искусство. Все это была традиционная народная культура, которая продолжала развиваться и обогащаться на древних степных традициях.

Но без сомнения одной из важнейших культурных черт кочевников-монголов являлось наличие собственной письменности. Она была известна в их среде еще в Центральной Азии при Чингисхане и основывалась на уйгурском алфавите. Достаточно широкое распространение письменность получила и в Золотой Орде как у кочевников-степняков, так и в монгольских слоях городского населения. В 1930 г. при исследовании одного из степных захоронений была обнаружена записанная на бересте уйгурским алфавитом народная песня о проводах матерью сына на военную службу. Это один из древнейших письменных памятников монгольского языка, относящийся к рубежу XIII–XIV вв. Во время раскопок одного из дворцов первой столицы государства, Сарая, в 1979 г. на оштукатуренной стене была обнаружена процарапанная надпись уйгурским алфавитом, датирующаяся 60–80-ми годами XIV в. Этот факт служит достоверным свидетельством того, что монголы помнили и употребляли свой язык и письменность практически до конца существования Золотой Орды.