Уфимская литературная критика. Выпуск 3 - Эдуард Байков

Поэтический блок сборника весьма внушителен и разнообразен в жанрово-тематическом отношении. Идейно-содержательная канва представленных стихотворений на удивление широка: с одной стороны – пафос гражданственности и патриотизма, нравственная проблематика, с другой – лиризм, тонкая рефлексия, экспрессивный психологизм. Пожалуй, поэтическая часть в плане мастерства – стиля, словарного запаса, выразительности, вкуса к слову – все же сильнее беллетристической. Но это – сугубо личное впечатление от прочитанного.

Альманаху «Протуберанцы» от всей души желаю из золотого сказочного желудя вырасти в могучий раскидистый дуб русской словесности – тот самый, на котором чего и кого только нет: и златая цепь на нем, и русалка на ветвях, и кот ученый… Удачи Вам, столичные орбитовцы!

Эдуард Байков

«Наслаждение для подлинных гурманов»

Наш «Клуб элитарной книги», издаваемый за счет «Евразийского книгоиздательского благотворительного фонда», пополнился еще одним скромным томиком – «Экзистенцией» А. Л. Леонидова (в вольном переводе Леонидова «экзистенция» – «искание смысла существования»). Естественно, это чтиво не для всех и может доставить удовольствие только подлинным ценителям слова, образа и философской притчи-афоризма. Леонидов – сложный автор со сложной биографией и сложными воззрениями на жизнь; он никогда не балует читателя открытым текстом и готовыми подсказками, его творчество напоминает ребус.

Поверхностному читателю покажется нелепостью уже сама структура «Экзистенции», склеенной из «Пути кшатрия» и «Песни об Урукагине». Действительно, у двух частей нет никакого сюжетного пересечения (кроме, может быть, собственно «экзистенции»), они написаны в разных жанрах, о разных эпохах и в разное время, можно даже сказать – разными авторами – так сильно отличается Леонидов 1992-93 гг. от Леонидова образца 2004 года.

«Путь кшатрия» – криминальная драма современности, история трех бандитов, постепенно погибающих от молоха собственноручно сотворенного мирка. Это трагическая повесть об изнанке души сверхчеловека, ставшего по ту сторону добра и зла, это леонидовский ответ Ницше. Очень напоминает полемику с тем же Ницше (с его «Так говорил Заратустра») и «Песнь об Урукагине» – историческая новелла, философская сказка, летописная притча, порой недопустимо осовременивающая (как и у Ницше в «Заратустре») события давно минувших дней.

История, рассказанная студентом (со специализацией «Древний Восток») Сашей Леонидовым, произошла на священной земле между Тигром и Евфратом, в Междуречье, около 5 тысяч лет назад.

Оконченная в 1993 году «Песнь об Урукагине» основана на подлинных исторических источниках и вполне может считаться историческим романом. Однако просто так, бесцельно, на 5 тысяч лет назад не уходят. Нетрудно заметить у «Песни» протестный формат – она писалась по итогам вселенского погрома 1991 года, в шоке от избиения Ирака и развала России. Писалась тогда, когда диссидентский фальшивый лозунг «За нашу и Вашу свободу» вдруг стал патриотическим и подлинным.

Верно говорят, что у книг, как и у людей, есть своя судьба. «Песнь» провалялась в столе у Леонидова многие годы, никем не востребованная, и вдруг снова стала актуальной – когда священную землю Ирака вновь попирает ребристая подошва содафонского ботинка.

Урукагина – удивительный деятель мировой истории. Об этом мало говорят и пишут – но именно он ПЕРВЫМ восстал против рабства и социальной несправедливости, провел реформы, ущемившие разнузданность богачей и даровал беднякам определенные права. Душа человека от природы, от естества – христианка, и была ею даже до великого пришествия Христа.

Против Урукагины, несшего в себе угрозу всему деспотическому рабовладению, выступил царь Уммы, имя которого – Загисси – переводится с шумерского как «богач». «Богач» разрушил дело Урукагины и вновь погрузил Междуречье во мрак разбоя и несправедливости.

Сейчас, когда мы смотрим хроники по телевидению – мы понимаем, что история повторяется. Словно бы тень царя Загисси, восставшего из гроба, витает над американскими оккупантами – «богачами», пришедшими грабить и убивать бедных арабов, желающих жить по-своему.

Но тот, кто самонадеянно примеряет на себя кожу Загисси, должен помнить и о его бесславном конце: жертвенный чекан Саргона («справедливости») пробил однажды череп коленопреклоненного пленника Загисси, и всегда будет поступать так же со всеми, кто рискнет право силы ставить выше права справедливости, права Света.

Добро всегда, в конечном итоге, побеждает зло. Правда, очень часто на это не хватает земной человеческой жизни. Что поделать – ведь тысячелетие для Господа нашего подобно одной секунде – вот пафос «Урукагины», завершающего дилогию.

«Кшатрий» – о непостижимой эфемерности неуловимых флюидов СЧАСТЬЯ, проданных персонажами за вполне материальные, солидные и поддающиеся учету деньги. Жаркое лето на берегу реки в обмен на осень за стеклом роскошного ресторана – угасание добра в душе параллельно физическому старению организма, физическому увяданию литературного героя – таковы противоположности в «Кшатрии». Здесь и слог, и нюансы стилистики Леонидова другие: вместо восточной пышности притчи – строгий и чопорный язык делового пересказа. В «Урукагине» автор очень отчетливо ощутим, он явно сочувствует одним и презирает, отталкивает других персонажей, дает какую-то нравственную оценку всему, о чем пишет. В «Кшатрии» автора как бы и нет, это некое бесцветное облако без участия, без сочувствия, без оценки – автор не более чем функция передатчика, медиума.

Слог позднего Леонидова очень хорош, мастерство подачи материала вне всяких сомнений выросло. Единственное, что несколько режет читательский взгляд, так это некая усеченность, какая-то схематичность повествования – в то время, когда можно было бы развить сюжетные линии и добавить побольше подробностей из мира персонажей и предметов, Леонидов укорачивает подаваемый материал. Чего тут больше – нехватки усидчивости или недостатка жизненного опыта и впечатлений – судить не берусь. Во всяком случае, небольшие повести Александра вполне можно было бы развить в целые романы.

Произведения в «Экзистенции» Леонидов расположил в обратном логическом порядке: «Путь кшатрия» – более поздний как по времени действия, так и по времени написания, однако почему-то выставлен вперед, оттеснив годами дожидавшегося своей очереди «Урукагину».

Думаю, это авторская попытка сделать «Экзистенцию» оптимистичнее и жизнерадостнее. «Урукагину» писал студиозус, находившийся на гребне надежд и ожиданий, в начале литературного пути. Писал о начале, об истоке человеческой истории. «Кшатрий» написан уже на излете литературной карьеры Леонидова, ничего не добившегося, никому не нужного и нигде не принятого. Написан в унынии провала, и эта повесть – о КОНЦЕ человеческой истории, от него веет эсхатологией.

Если в «Урукагине» добро в конечном счете побеждает зло, или хотя бы натыкается на возмездие, то в «Кшатрии» поток вселенского эсхатологического зла несет щепки-судьбы, не спрашивая их мнения в неведомом им направлении.

В качестве приложения к «Экзистенции» в сборнике размещены отрывки из недописанного Леонидовым романа «Спасибо, добрый Бонч-Бруевич!». Это очень странное произведение, не похожее ни на что, созданное Леонидовым, и вообще литературой. Оно рождалось из культового «блэккинса» 80-х, о котором многие помнят и сейчас – из одноименной книжки комиксов художника Р. Каримова, в которой тот «смеясь, расставался с прошлым».

Первоначальной задачей Леонидова было просто развернуть комикс в связный литературный текст. Таков был заказ издательства. Но по мере погружения в работу автор все более отходил от первоисточника, его литературный «блэккинс» превращался из легкой политической сатиры в тяжеловесную и трагическую экзистенциальную вещь о символах, играющих людьми, и о людях, играющих символами.

По условиям контракта Леонидов должен был показывать готовые отрывки текста, что в итоге привело к разрыву контракта с московскими издателями и прекращению работы автора над книгой.

Брошенный «Бонч-Бруевич» так никогда и не был дописан, и мы можем только догадываться, каковой была бы окончательная панорама странных экзистенциальных картин Леонидова, этого Босха литературы.

В любом случае все три произведения есть удивительная эманация самобытного духа писателя, загадка для умных, лабиринт для ищущих, выдержанное временем вино, которое способны пить с наслаждением и пониманием только истинные гурманы…

Александр Стрелец

«Возвращение “веховского” движения»

С интересом слежу за публикациями в «Истоках», посвященными философским проблемам, генезису советской и российской философии. Очень отрадно, что всеми забытая философская проблематика находит отзвук в одной из немногих газет России, имеющих державно-патриотическую направленность.