Дело Каллас - Ален Жермен

– К сожалению, больше ничем вам не могу помочь. Будьте любезны позвать медсестру, она нужна мне.

Инспектор встал, собираясь уходить, но у двери обернулся.

– Еще один, последний вопрос…

– Да?

– Был ли кто-нибудь с вами настолько в плохих отношениях, что мог желать вашей смерти?

Певица долго молчала.

– Нет, насколько мне известно, – с трудом произнесла она.

– Вот моя визитка. Я кладу ее на ваш столик. Звоните мне, если вспомните хоть какую-нибудь мелочь. А сейчас я вас оставляю. Отдыхайте. Зайду завтра.

– Как хотите, – выдохнула Эрма Саллак.

12

Сара фон Штадт-Фюрстемберг проснулась в прекрасном настроении! Жилу оказался превосходным любовником, мужественным, выносливым, изобретательным. Но, кроме физической близости, между ними не было ничего. Впрочем, он никогда и не оставался на ночь. Какое счастье не видеть утром его в своей кровати и завтракать одной!

Она немедленно открыла газету на рубрике «Спектакли» – ее приносили ей каждое утро вместе с завтраком. Она увидела там то, что и ожидала: свою фамилию крупным шрифтом и красивую фотографию, представляющую ее в выгодном свете. Объявлялось о ее ангажементе в «Ковент-Гарден», где она будет исполнять партию Кармен в будущем сезоне, затем – партию сестры Бланш де Ла Форс в «Диалогах кармелиток» в Одеоне Герода Аттика[14] в Афинах, и наконец будет петь Мелизанду в «Метрополитен-опере». В другой статье Эрнест Лебраншю писал и об Эрме Саллак. Дива на какое-то время покидала оперную сцену и аннулировала все ангажементы после ужасной трагедии, пережитой в Пале-Гарнье. Далее следовало описание ее театральной карьеры, и то и другое, и пятое и десятое…

Совсем неинтересно! Сообщалось также, что не было подано никакой официальной жалобы, поэтому инспектор Легран вынужден закрыть дело, считая его бесперспективным. Доктор же Отерив полагает, что его больная оправится не скоро. Болей на здоровье, старушка! Черт бы тебя побрал! Наконец-то я избавилась от этой чумы!

Она отпила апельсинового сока, съела круассан, намазанный сливочным маслом и клубничным вареньем.

«Чревоугодие погубит меня!» – подумала Сара.

Несчастный случай пришелся как нельзя кстати. Отменив серию спектаклей Берлиоза, Парижская опера сумела сохранить свое лицо, так как не нашлось бы исполнителей, способных повторить смерть Кассандры. Так что этот вечер премьеры войдет в историю театра, станет мифом, чтобы «эпатировать публику» – добавляли свидетели этого события. Еще одно выражение из закулисного жаргона, вошедшее в разговорную речь!

Это вызвало у Сары улыбку. Именно благодаря эпатированной публике и становятся легендой при жизни, а она была полна решимости поддерживать удавшийся образ. После этой истории ее гонорары выросли вдвое! Ее агент был на седьмом небе! Завтра утром она отправляется в зарубежные гастроли: в последнюю минуту была составлена программа исполнения французских мелодий. Все театры уже развесили афиши!

Она вздохнула. Жаль, что не будет Жилу… а впрочем, оно и к лучшему: к чему тащить в будущее эту деревенщину! Ей представилось, как она знакомит его со своими родителями, и расхохоталась! Ну и глаза были бы у них! Хватит и записки, чтобы отделаться от него. Она раскрыла бювар в кожаном переплете, вынула из него лист писчей бумаги и ручку с гербом Георга V.

Друг мой,

пришло время расстаться. Моя карьера зовет меня к новым горизонтам; наши дороги расходятся. Завтра я буду далеко. Не пытайся искать со мною встречи; все артисты одинаковы. Жертвуя вами, я сохраню воспоминания о преданном друге.

Сара.

Ну вот, не очень убедительно, но действенно! Она запечатала конверт и положила его на ночной столик. «Отправлю его завтра из аэропорта. А теперь в ванную. Какое счастье получать бешеные деньги и ничего не делать! Приму ванну с пеной и ароматами». Она вошла в просторную ванную комнату, выложенную розовым мрамором, повернула позолоченные краны в виде слоновых хоботов, наполнила круглую величественную ванну, разделась, потом погрузилась в пузырящуюся, благоухающую пену.

«Боже, до чего же хорошо!»

Огромное спасибо, мадемуазель Саллак, вы очень любезны. Мерси боку. Этот парижский медовый месяц восстановил мою форму. Жаль только, что вы не подохли на больничной койке. Однако ж надо и меру знать: не все сразу!

Ах, если б в миг такойОн был бы здесь со мной,То, право, не напрасноМог назвать меня прекрасной!Маргарита, это ты ли? Это ты ли?Отвечай мне, отвечай, отвечай мне поскорее![15]

Антракт

13

– Жан-Люк? Бертран у телефона. Я вам не помешал?

– Как вы себя чувствуете после вчерашнего?

– Тяжеловато в желудке… Немного перебрал кассуле,[16] но оно того стоило. Бистро не отличается привлекательностью, и тем не менее…

– Да там готовят лучшее кассуле в Париже!

– Не спорю. Вкусно.

– Вкусно? Вы хотите сказать: отменно! Его аромат до сих пор щекочет мне ноздри…

– Довольно, у меня сейчас слюнки потекут!

– Тогда пообедаем вместе! Я вас приглашаю.

– Невозможно. Через пятнадцать минут у меня операция.

– Сожалею, что отнимаю у вас время. Кстати, в «Мире меломанов» я прочитал одно объявление… Вы помните о той певице, которую я допрашивал в прошлом году?

– Эрма Саллак?

– Нет, другая: Сара фон Штадт-Фюрстемберг.

– Ах, та, блондинка…

– Совершенно верно. В следующем месяце она будет петь в «Ковент-Гарден». Так вот я и подумал, а не воспользоваться ли нам этим, чтобы провести несколько дней в Лондоне…

– Минуточку, я взгляну в свое расписание… Да, пожалуй, это можно устроить. Я могу освободиться во второй уик-энд или в третий, да еще прихватить пятницу и понедельник.

– Тогда лучше во второй… Спектакль состоится вечером в субботу.

– Считаете, нам удастся достать билеты?

– Стоит мне намекнуть коллегам из Скотленд-Ярда, что это требуется для моего расследования, уверяю вас: два кресла в партере нам обеспечены… да к тому же в девятом ряду.

– Почему в девятом?

– Да просто так. Я нахожу, что это простенько, со вкусом и не так бросается в глаза… не то что на первых двух!..

– А отель?

– Вы мне доверяете?

– Естественно.

– Значит, жилье тоже на мне.

– Позвольте мне хотя бы заказать билеты на самолет!

– Договорились.

– Хорошо. А пока что я прощаюсь… Меня ждет больной.

– Всего хорошего, Жан-Люк… Еще раз спасибо за вчерашний вечер.

– Всего хорошего, Бертран. До скорого.

Доктор Отерив и инспектор Легран одновременно повесили трубки: один – в кабинете центральной больницы «Отель-дье», другой – в занимаемом им кабинете на Ке-дез-Орфевр.[17] Такая эскапада в Англию обязательно упрочит их дружбу. При этой мысли улыбки заиграли на лицах хирурга и полицейского. Да, поистине – отличная идея эта небольшая прогулка!

Второй акт

14

Жан-Люк и Бертран сошли с самолета в аэропорту Хитроу. Пройдя таможню, они взяли билеты на поезд, который должен был доставить их из аэропорта на вокзал Виктория-стейшн, где у них была назначена встреча. По дороге они с удовольствием разглядывали пейзажи лондонского предместья: никаких высоких зданий, только аккуратные, словно по линеечке поставленные, домики с ухоженными палисадниками. Как же не похоже это на пригород Парижа!

Через тридцать минут они уже увидели Эмму Джонсон, ожидавшую их на платформе.

– Миссис Джонсон? Миссис Джонсон?

– Ах, Бертран! Ты совсем не изменился!

– А вы как поживаете?

– Еще держусь! – заверила старая дама, которая, несмотря на свой возраст, сумела сохранить красоту молодости и прекрасные волосы, белокурые, но уже присыпанные пеплом. Одетая в элегантный костюм из бежево-белой ткани «куриная лапка»,[18] она выглядела настоящей английской леди. Бертран и Эмма расцеловались.

– Позвольте представить вам моего друга, доктора Отерива.

– Мое почтение, мадам.

– Добро пожаловать в Объединенное Королевство, доктор. И спасибо за то, что привезли нам хорошую погоду. Возьмем такси или пройдемся пешком?

– Багаж у нас мизерный, рук не тянет, до дома миссис Джонсон десять минут ходьбы, так что сумки нам не помеха.

– В таком случае пойдем пешком.

Все вместе они повернули налево и направились в сторону Слоан-сквер.

– Осторожнее, Жан-Люк, под машину попадете! Движение здесь правостороннее. Когда переходишь улицу, надо смотреть наоборот!

– Ничего, привыкнете! А скажи-ка, Бертран, – обратилась она к инспектору, беря его под руку, – наверное, лет десять ты не был у меня? Помню, как ты приехал в первый раз: застенчивый такой, робкий. Сколько тебе тогда было, четырнадцать?

– Пятнадцать.

– Да, действительно, ты на год старше моих сыновей. Он вам говорил, доктор, что они переписываются с Биллом?