С Антарктидой — только на Вы - Евгений Кравченко

Подъехали Миньков и Костырев. Экипаж доложил о готовности к полету. Миньков был немногословен:

— Артель, это моя четвертая экспедиция, и на «Восток» я летал много раз. Каждый полет туда — штучный, ни один не похож на другой. Поэтому присматривайтесь ко всему, запоминайте любые мелочи — в будущем могут пригодиться. На «Востоке» прошу быть всех очень осторожными: не бегать, не кричать, не хватать и не таскать в одиночку тяжелый груз, иначе за ваше здоровье я не ручаюсь, а вы сюда, надеюсь, не для того прибыли, чтобы в госпитале лежать. А теперь — поехали. Будут вопросы, отвечу в полете.

Костырев занял привычное левое командирское кресло, Миньков мое, правое — все по законам «провозных» полетов. Я стал за спиной бортмеханика. Взлетели и тут же ушли в набор высоты. Здесь, над «Мирным», на уровне моря, это легче сделать, чем потом на маршруте, идя на купол, который будет как бы подползать под нас до высоты в три с половиной — четыре тысячи метров.

Легли на курс. Позади остался «Мирный», а вокруг, насколько хватал взгляд, под нами стала разматывать свой саван белая пустыня. Ледник круто поднимается и всего в какой-то полусотне километров от аэродрома уже возвышается на восемьсот метров над уровнем моря. Машина тяжело ползет вверх, но ледник становится все мощнее, и возникает такое впечатление, что наш Ил-14 не набирает высоту, а снижается. Небо чистое, пронзительно-голубого цвета, видимость «миллион на миллион», но есть что-то безжизненное в пейзаже вокруг нас. Миньков почти не вмешивается в работу Костырева, лишь изредка бросает короткие реплики. Напряженность, которая почти физически ощущалась в экипаже с момента выруливания на ВПП, начинает спадать. Минькову каким-то незаметным образом удалось перевести нашу настороженность, ожидание чего-то необычного в рабочее русло, сохранив при этом в пилотской кабине ту собранность, без которой успешное выполнение полета в высоких широтах невозможно. Костырев, я, штурман Юра Серегин и бортмеханик Веня Жилкинский в Антарктиде впервые, и так же в первый раз мы идем в глубь материка. Бортмеханик Толя Межевых, бортрадист Петр Васильевич Бойко уже бывали здесь, и для них наш полет — обычная работа.

— Анатолий Данилович, — просит Миньков Межевых, — налей-ка кофейку, что-то я мерзнуть стал.

В кабине тепло, машина отогрелась, но чем выше мы поднимаемся, тем больше тянет холодом от бортов. Миньков набросил теплую кожаную куртку на правое плечо, Костырев — на левое. Прошли первую сотню километров, а мощность ледника уже больше полутора километров, хотя, по данным «науки», ложе его находится на уровне моря. Пытаюсь представить себе льдину толщиной в полторы тысячи метров, но воображение не может справиться с этой задачей. А ведь «Восток» почти в два с половиной раза выше.

Что я знал о «Востоке»? Как летчик Полярной авиации, который по роду работы много раз слушал рассказы тех, кто туда летал или там работал, а то и зимовал, мне казалось, что об этой антарктической станции я имею уже весьма полное представление. Во всяком случае, я старался запомнить и усвоить все, что о ней говорили. А картина из этих рассказов складывалась, мягко говоря, не в пользу «Востока». Южный геомагнитный полюс, полюс холода, преддверие ада, полигон испытания мужества — у этой станции за годы ее существования накопилось немало определений, вызывавших во мне не только уважение, но и какое-то чувство враждебности: слишком много сил и здоровья отняла она у тех, кто шел к ней, летал и работал там... Антарктида, похоже, охраняла эту точку с особым усердием, если требовала от людей работы на грани человеческих сил и возможностей.

По расчету под нами «Пионерская», — сказал штурман. Все прильнули к иллюминаторам. Миньков чуть привстал в кресле — на «Пионерскую» во второй САЭ, когда готовились подбазы для санно-гусеничного поезда, который должен был идти к будущей станции «Восток», он не раз прилетал, подвозя сюда бочки с горючим, запчасти для тягачей, другие грузы.

Пусто, — сказал Борис Алексеевич, — Антарктида всю «Пионерскую» сожрала и не чихнула. А ведь здесь был дом со своей радиостанцией, спальней, обсерваторией, кухней, кают-компанией. Радиомачты и метеобудки стояли, горы бочек из-под горючего... Все сожрала. Будто и не жили здесь люди никогда.

Женя, — повернулся он ко мне, — давай-ка за работу, а мы с Михаилом Васильевичем отдохнем.

Миньков отстегнул привязные ремни, вылез из кресла:

— Не потеряй дорогу, — сказал он, когда я занял свое место второго пилота. — В районе «Пионерской» постоянно дуют ветры, метет поземка, так что будь повнимательней.

Я взглянул на Костырева. Тот поймал мой взгляд, молча кивнул головой, что означало: «Давай, бери управление машиной на себя».

«Не потеряй дорогу»... Антарктида сверкает, слепит. Все кругом белым-бело, глазу зацепиться не за что, и эта белизна, эта пустота бесконечного пространства, лежащего под нами, кажется специально прячут от нас едва заметную полоску дороги, накатанной за долгие годы санно-гусеничными поездами, которые завозят каждое лето основную массу грузов для «Востока». Тонкая ленточка тонет в снегах, заметается поземкой, прячется в слепящих лучах солнца, но она — самый верный наш путеводитель, поскольку никаких наземных, радионавигационных средств, по которым мы могли бы сверить правильность курса на этой трассе длиной в 1500 километров, нет. След, накатанный поездами, постоянно меняет направление, обходя то зону трещин, то высокие заструги, то снежные «болота» или какие-то другие, видимые лишь водителям тягачей препятствия. Нам все они не страшны, но любая попытка спрямить курс чревата потерей этой нити Ариадны и тогда придется уповать только на профессионализм штурмана. Но он тоже не всегда выручает, экипаж начинает блуждать над этой ледяной пустыней и, в лучшем случае, возвращается в «Мирный». В худшем — вынужденная посадка, ожидание помощи, организация аварийно-спасательных работ. Но об этом лучше не думать, и я послушно перекладываю Ил-14 из виража в вираж, аккуратно повторяя все изгибы еле заметной змейки, вьющейся под нами.

Мы забираемся все выше на купол. Ледник поднимается, «выдавливая» нас в стылое небо. По показаниям приборов мы уже залезли на 3600 метров, но веришь в это с трудом, поскольку лед и снег в 150 — 200 метрах ниже. Прав был Миньков, когда говорил, что приборы в Антарктиде часто показывают «цену на дрова».

— Через шесть минут должны пройти «Комсомольскую», — предупреждает штурман.

В пилотской кабине, несмотря на включенный на полную мощность обогрев, заметно холодает. Начинают мерзнуть ноги. Поскольку горячим воздухом обдувается только лобовое остекление кабины, боковые стекла затягивает изморозь.