Степан Разин - Андрей Сахаров

Яростно принимало крестьянство новые порядки Бунтовало, устраивало скопы, запахивало помещичьи межи, сбивало рубежные знамена.[14] И тогда свистел кнут по крестьянским спинам, тянулись колодники на сыск в земские избы, чинилась быстрая и суровая воеводская расправа.

В Москву летели помещичьи челобитные на имя великого государя. Просили помещики дозволить им распоряжаться поместьями по своему изволению, дарить, закладывать, отказывать по наследству, продавать, давать на помин души. Просили помещики увеличить сроки крестьянского сыска. Все новые и новые повольности давал дворянам — верным слугам — великий государь. В 1637 году определил он сыск беглых в 9 лет, а в 1640 году набавил на этот срок еще год. В 1647 году срок сыска протянулся до 15 лет.

До Дона доходили смутные слухи о том, что в июне 1648 года был в Москве бунт и зашатался российский престол; что вышло в свет новое российское уложение царя Алексея Михайловича, принятое собором 1649 года. Теперь Степан Разин разведал обо всем доподлинно. Покрутился он по московским дворам и кабакам, побывал в подмосковных слободах и городках. О своем соловецком богомолье говорил Степан глухо, но наиподробнейшим образом поведал о большом бунте московской черни в июне 1648 года. Рассказал, как громили черные люди боярские и дьячьи дворы, как разорвали в клочья Назария Чистого и заставили самого великого государя ударить по рукам с ними, бунтовщиками. А Степан поведал еще о делах псковских и новгородских. Сильно бунтовали Псков и Новгород двумя годами позже. Сбили молодшие люди царских воевод, захватили города в свои рукя. С большой натугой прекратил великий государь шатость в северных уездах. Дивились казаки, посмеивались над Стенькиными смелыми речами.

Принес Степан и статьи уложения, которые говорили о крестьянах и холопах. Читали казаки и снова дивились и негодовали. Теперь всех беглых крестьян дозволялось искать бессрочно.

Суров был суд о крестьянах — наказывал он волочить обратно беглых людишек со всеми их животами, с хлебом стоячим и молоченым. И записывать их накрепко в Поместном приказе, кто кому будет отдан. А которые крестьянские дети от отцов своих и от матерей учнут отпираться, уложение наказывало пытать тех без пощады до полного признания.

Получили дворяне и бояре большую власть и над крестьянскими животами, над всем их имуществом. Начали всяких чинов люди отдельно продавать своих крестьян не только с землей, по и без земли, разлучать семьи — мужей от жен, детей от матерей и отцов. Не стеснялись покупщики и цену давать за человека — за всякую крестьянскую голову с животами клали по четыре рубля. Зато дворянам давало уложение всяческие вольности. Позволялось теперь помещикам отдавать свои поместья сыновьям по наследству, менять поместные земли, отдавать поместье за старостью дяди племяннику или от брата к брату, выделять часть поместья дочерям на прожиток и всякие другие льготы.

Ликовали дворяне и дети боярские: сближалось все более вотчинное и поместное землевладение. Но главная льгота для всех слуг государевых была в том, что разрешалось теперь и боярам, и дворянам, и детям боярским, и духовных чинов людям искать своих крестьян бессрочно и свозить их на старые места.

Теперь, забывая прежние распри, дружно выступали они за свои права, искали крестьян по всей России, подпирали со всех сторон трон, смотрели из рук государевых, служили царю верой и правдой за новые щедроты, ла земли, за крестьян.

Говорил Степан о новых порядках на Руси, а сам поглядывал на казаков. Те, что были постарше, опасливо слушали его дерзкие и умные слова, а кто помоложе, погорячее, — внимали Стеньке без оглядки. Ничего в общем-то и не сказал Степан, не звал никуда, просто говорил, что видел, а сердце каждого вольного казака наливалось гневом. Победители Азова, заслон и надежда государства Российского на крымских рубежах, вольные гордые люди, не холопы и не слуги государевы, радетели за свободную и праведную жизнь узнавали от Степана, да и от других пришлых и беглых людей с Севера о страшных делах, которые творились на Москве.

Особенно негодовала верховая голь. Ропот стоял по лесным задонским деревянным и земляным городкам, где скрывались беглые. Весть о бессрочном сыске и о ретивости сыскных отрядов быстро катилась вдоль всего Дона. Грозила голь сбить стрелецких посыльщиков, расправиться с воеводами, если нарушат они старый порядок о невыдаче с Дона беглых. Домовитые казаки помалкивали. Им опасаться было нечего. Они сидели на жалованье, служили государю если и не исправно во всем, то все же порядочно.

Степан после странствия вернулся в свою станицу. Но привычек старых не бросил. Ходил по Дону, приглядывался, искал товарищей. Отличился в который уже раз в налетах на крымские улусы.

Известным человеком становился Степан на Дону, хоть и был еще молод. Не исполнилось ему в то время и тридцати лет. Крепкая дружба с казаками завелась у Степана не только в своей станице и окрестных городках, но и в стольном казацком городе Черкасске. Там сидел среди старшины его крестный отец Корнило Яковлев, там были старые казаки, которые знали хорошо Тимофея Разю по прошлым походам, по азовскому сидению и всегда рады были его сыновьям. Крепко врастал Степан Тимофеевич в землю донскую.

В 1658 году отправлялась в Москву очередная донская станица. Долго обсуждали казаки на кругу, кому идти в Москву вместе со старым войсковым атаманом Наумом Васильевым. Выкрикнули тогда несколько казаков, дружков Степановых, послать п Стеньку со станицей, он на Москве-де бывал, порядки московские знает. И, хотя не по годам еще было Степану идти с казацким посольством, согласились казаки, вспомнили про доброго казака Тимофея, сказали хорошее слово и о самом Степане.

Отбыла станица в Москву в ноябре 1658 года, но не добрался сразу вместе с казаками Степан до стольного российского города, занемог в пути, отстал в Валуйках.

Двинулся на Москву Наум Васильев с товарищами на ямских подводах, а Степан залежал в городке, на дворе знакомого торгового человека. Потом обмогся и пришел в съезжую избу бить челом воеводе валуйскому Ивану Языкову о пропуске его, Стеньки, на Москву вслед за станицей.

Не сразу ответил воевода, поначалу покуражился, потом послал отписку в Москву великому государю. И писал воевода так: «Мне, холопу твоему, на Валуйке в съезжей избе подал челобитною тот донской казак Наумовой станицы Васильева Степан Разин, а в челобитной ево написано, чтоб ты, великий государь, пожаловал, велел ево с Валуйки отпустить к тебе, великому государю, к Москве. И по твоему великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича указу я, холоп твой, тово донского казака Наумовой станицы Васильева Степана Разина на твоей великого государя на ямской подводе с Валуйки отпустил к тебе, великому государю, к Москве».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});