Плохие кошки - Марта Кетро

— Вот пусть и знают! Мало ли что они думают! — возразила Санька.

Биологиня молчала. Как всегда, она не присоединялась к возмущению, а Санька не знала, что еще сказать: кошек гонять — что тут непонятного? Потом полюбопытствовала:

— А что они еще думают?

— Ну, кошки думают, что дом — твой, потому что ты здесь живешь. А двор — общий, двор для них — как улица. И ты здесь бегаешь, и кошки. Они же тебе не мешают.

— Как это не мешают! — возмутилась Санька. — Орут, заразу разносят…

Хотя кошки Саньке скорее помогали, чем мешали. Кому еще она могла кричать: «Брысь отсюдова! Сейчас же! Чтоб духу твоего здесь не было!» Чьи еще вопли она могла бы передразнивать без риска получить по губам? В кого еще она могла кинуть гнилой картофелиной? На кого бы еще бежала, пыхтя и топая, и чтобы этот кто-то удирал, как заяц?

— А хотела бы ты Брыську погладить? — вдруг спросила Биологиня.

— Еще чего, она ж лишайная! Сами свою Брыську гладьте! — фыркнула Санька.

Биологиня улыбнулась. Видно было, что она-то с удовольствием В Санькином сердце шевельнулась зависть.

Собственно, лишаев на Брыське не наблюдалось. Она была черная, но не угольно-черная, а с подпалинами: голова и уши чернущие, а бока почти коричневые. И такая пушистая, каких во дворе не бывало, пушистее, чем Рыжик, пушистее даже, чем кошка Биологини. И Биологиня, которая все на свете трогает да гладит, будет перебирать своими хилыми пальчиками Брыськину шерстку, может, даже возьмет кошку на руки — как она ходила на руках с той кошкой, что потом пропала, а тетка фыркала: лучше б ребенка родила, нашла себе хвостатую лялечку… И Брыська еще размурчится на руках у Биологини, а она, Санька, останется в дураках со своей гнилой картошкой…

— Да и не пойдет она ко мне, — уныло подытожила Санька, а Биологиня ей:

— Не пойдет, пока ты ее гоняешь. Но ведь Брыську можно приручить.

— А как?

Они приготовили вкусные кусочки, и Санька — настоящий следопыт! — объяснила Биологине, откуда обычно приходит Брыська и в какое время.

Затаились, сидя на корточках перед грудой бревен, что были когда-то старым абрикосовым деревом. Вставать нельзя: Брыська испугается и убежит. Не делать резких движений. И завели заклинание: «Брыська, Брыська, кис-кис-кис! Брыська, Брыська, кис-кис-кис!». Наконец выдохлись. Кошка не показывалась.

Они оставили пушистому божеству свои приношения и удалились. Слабые пальчики Биологини потрепали Санькину кудлатую голову: ничего, Москва не сразу строилась. Санька пробурчала, что не больно-то и хотелось, но назавтра прийти не отказывалась.

Долго Брыська испытывала их терпение. Кусочки курицы или котлеты, остатки мяса, тоненький ломтик колбасы — все эти гостинцы недолго оставались на поленнице, и съедали их не муравьи и не толстый Рыжик. Иногда мелькала у бревен черная тень, но Брыська не выходила на зов, хотя, конечно, отличала ритмичное «Брыська-Брыська, кис-кис-кис!» от задушевного вопля: «Бррррыссссь, холера черная, Рыжика совсем обожрала!»

И вот однажды из-за груды бревен показались черные ушки, бархатный лоб и робкие желтые глаза, похожие на теткино кольцо с янтарем. Мордочка у Брыськи была черная, виноватая, а рыльце розовое. Санька прыснула: такая пушистая, красивая невероятно, и вдруг пятачок поросячий. Брыська тут же спряталась.

Оказалось, что Санька-следопытка многого не знала о Брыське: розовый носик, серебринки на щеках и на черной грудке маленькая серебряная прядочка. Одна Брыськина лапка уперлась в замшелое бревно, другая замерла в воздухе. Ноздри задрожали: Брыська чуяла куриную шкурку. Быстро взглянула на Биологиню. На Саньку.

Медленно-медленно кошка стелилась по бревнам, а Санька дрожала от предвкушения, от вынужденной неподвижности — не беситься, не орать, не скакать! Не спугнуть эту крадущуюся тень! Вытерпеть совершенно невозможно…

Наконец Брыська цапнула куриную шкурку и плавным прыжком перемахнула за поленницу.

— Брыська, Брыська, куда же ты! — захныкала Санька. Биологиня объяснила, что теперь Брыська не боится им показываться, и можно дальше ее кормить, постепенно приручая.

Свои гостинцы они оставляли все ближе к домику Биологини, и Брыська при них уже отходила довольно далеко от поленницы. Но открытых мест все еще боялась. И едва в большом доме распахивалась дверь, Брыська тут же прыгала обратно, пренебрегая угощением.

— Я хочу ее погла-а-адить! — ныла Санька, с упреком глядя на Биологиню. — Говорили же: приручим, из рук будет есть. А сами…

Биологиня дипломатично отвечала «терпение» и «всему свое время» — любимые, бесполезные слова Все так говорят.

Но вот настал день, когда Брыська сдалась. Сперва долго принюхивалась, потом тронула черной щекой протянутую руку Биологини и тут же отстранилась, пряча глаза. Вся такая пушистая, готовая сорваться и убежать в любой момент. К Саньке, как она руки ни тянула, не подошла. Боялась.

— А меня? — взмолилась Санька.

Брыська попятилась.

Теперь Брыська-дикарка позволяла себя погладить, но только Биологине и очень избирательно. Биологиня объяснила, что Брыське можно погладить лоб и за ушком почесать, а по спине нельзя, у нее вся спина в шрамах. Даже под невесомой рукой Биологини Брыська приседала, змеилась по траве — она не любит, чтоб ее по спине гладили. Запомни: только голова и шея, больше ничего. Против шерсти нельзя, кошкам это очень неприятно. Не фыркай и не хмыкай — кошки так ругаются, Брыська подумает, что ты ее прогоняешь. Не пытайся ее поймать, чтобы погладить, пусть Брыська сама захочет об тебя погладиться…

Сплошные запреты. Саньке стало скучно смотреть на чужое счастье, и она канючила:

— Когда Брыська принесет котенка-брысенёнка? А мы его как назовем? Мне тогда будет котеночек, а вы Брыську забирайте, чтоб у каждого по кошке. Чтоб никому не обидно.

Биологиня улыбалась. Она никогда не говорила: «Помолчи! Голова трещит от твоих вопросов!» Только напомнила Саньке, что котенка ей не разрешат.

— Это точно. Выгонят вместе с котенком, — легко соглашалась Санька.

Ее еще год назад предупредили строго-настрого, и больше она котят с улицы домой не таскала. Как притащила, так и назад уноси — верни, откуда взяла.

— И все-таки, если у Брыськи будет котенок?

— Не будет, Санька.

— Ну а вдруг? Как у Мурки, все же думали, что Мурзик, а оказалась Мурка, и котяток родила, и потом у нее были котята каждый раз…

— Да не будет у Брыськи котят. Оперировали ее, видишь шрамы вот тут и тут?

— Ну и что?

— Брыське специальную операцию сделали, чтобы не было котят. Понимаешь? И у нее не будет котят. Хотя это и к лучшему…

— Она лежала в больнице! — поражалась Санька.

Больницы были не для трусих — ну-ка, чтобы по живому резали да зашивали, и втыкали трубки всякие, и уколы каждый день. Дедушка так и говорил: «Буду умирать дома, никаких больниц! Так и пишите: отказ от операции!», а ведь дедушка очень храбрый, всю войну прошел, и он не боится йода В отличие от некоторых, которым бы все пищать.

Вот и Брыська, словно посмеиваясь, переворачивалась с боку на бок, да так ловко! А ты думала, Санька! Вот так!

Между передними лапами у Брыськи росла белая шерстка — не только прядочка на груди, но и трусики с маечкой, или такой купальник, или галстучек. А если смотреть на бегущую Брыську — просто черная кошка с желтыми глазами, ничего особенного. А она черно-коричневая и даже с рыжим, а внутри эта полосочка белая — вот ведь хитрюга!

— И после больницы у Брыськи не будет котяток никогда-никогда-никогда? — допытывалась Санька. Может, оставалась еще хоть малюсенькая надежда?

— Уж не знаю, в какой больнице так кошку искромсали… — цедила Биологиня. — Нет, Санька, теперь уже никогда. Так что пусть лучше Брыська у нас общая будет.

Сытая Брыська вытянулась у ног Саньки и Биологини, словно и вправду была их кошкой. Поглядывала искоса, словно знала что-то, чего не знали они.

— А на спине у нее шрамы тоже из больницы?

— Это вряд ли…

Стукнула форточка. Брыська тут же подскочила, нервно оглянулась и поползла к себе за поленницу — мало ли что. Муж Биологини звучным голосом сказал в окошко:

— А мясо давно уже все сгорело! Это я так, к сведению!

Биологиня тут же побежала к себе во флигель. Хотя теперь можно было уже не спешить — все равно красивый муж, тот самый, что лучше всех пел «Ой, мороз, мороз!», будет пилить ее, пока они не доедят последний кусочек мяса. А тогда, наверное, найдется еще за что пилить — за студентов, за свет по ночам, а потом на работу опаздываешь, за кашу, которую есть невозможно…

Он нипочем не разрешит ей Брыську, догадалась Санька Будет только пилить: «Одного раза тебе было мало?» А что Биологиня скажет, неизвестно, потому что бабушка шуганет Саньку: «Не твое это дело! Взяла моду в окошки заглядывать!»