Черные розы для снайпера - Нина Васина

– Ну? – Стас откровенно рассматривал милиционершу, она подмигнула ему, отпивая из высокого бокала.

– Она из милиции. Очень необычна. Как ты думашь, если снять издалека ее и моего Данилыча. Она бьет его ногой в лоб. Сними, Стас, я его уговорю.

Покрышкин еще раз развернулся и внимательно рассмотрел женщину, провел ладонью по лицу, словно вытирая его.

– Кому снять?

– В архив сними, ну нравится мне такая сцена, понимаешь!

– Ты знаешь, Клим, по-моему, твой звук метра два ростом, ты уверен?..

– Она сама предложила дать ему пяткой в лоб.

– Что творится! – пробормотал Покрышкин. – Сплошной сюр. А кто тебе нос подбил?

– Я влепился мордой в руль.

Они сели за столик, помолчали. Фабер выпил чай.

– Слушай, – поинтересовался Покрышкин, – а что у тебя в мыльном павильоне делают с апельсинами? Я иду утром, а на лестнице два осветителя задницами на ступеньках!..

– Ты не поверишь, – попробовал усмехнуться Фабер и скривился, потрогав верхнюю губу, – я тоже сегодня купил два апельсина и пытался их раздавить на улице.

– На спор?

– Да нет. По сценарию у Велиса героиня давит промежностью апельсин. А очистить забыла. И Велис – ни в какую. Говорит, что очищенный апельсин – это убожество. А неочищенный – сексуальный символ. Когда же этот писатель изволит явиться?

– Что-то мне это напоминает, – кивнул головой Стас.

Женщина, офицер милиции, тащит к ним сопротивляющуюся главную героиню. Лидочка отталкивет ее и уже слабеет ногами.

– Вот, смотрите, – громко говорит женщина, развернув Лидочку поудобней возле мужчин, – скажи «блядь»!

Лидочка жалобно смотрит на Покрышкина, на Фабера и еле слышно выговаривает необходимое слово, краснея лицом и шеей.

– Видели! – злорадно замечает ее мучительница. – Когда научится это говорить весело и равнодушно, как «доброе утро», тогда, считайте, вошла в образ! Бицепсы у нее ничего, ноги длинные, но внутренний настрой отсутствует напрочь!

У Фабера запищал пейджер. Пока Покрышкин рвет свои бумажки на мелкие кусочки, женщина из милиции уходит с Лидочкой, перечисляя необходимый, по ее мнению, для общего профессионального милицейского уровня запас ненормативной лексики, а к столику приближается великий писатель Велис Уин и заявляет, что работать в подобной обстановке невыносимо.

– Клим, – задумчиво разглядывает Покрышкин писателя снизу вверх, – а наш Лев Пискунов тоже ничего, высокий. Эта страшилка из милиции не хочет его сделать пяткой в лоб?

– Вы с утра пьяны, и это отвратительно, – заявляет Велис Уин, присаживаясь.

– Блондины бывают иногда очень темпераментны, – не сдается Покрышкин. – Мне такая сцена больше нравится. Ну что хорошего в том, что эта тетка стукнет нашего стесняющегося и комплексующего звукорежиссера! – Покрышкин судорожно закрыл руками голову, изображая испуг. – А вот самовлюбленного альбиноса!..

– Климентий Кузьмич, – тихо произносит писатель, прикрыв глаза, – я долго терпел, но больше не хочу. Все знают, кроме вас. Ваш режиссер короткометражных фильмов…

– Как тактично он выражается, Клим, ты слышишь! – возбудился Покрышкин. – Коротко и метражных!

– …присутствующий здесь Стас Покрышкин, – еще тише продолжил Велис Уин, – пользуется имеющимися у него видеоматериалами в целях собственного обогащения. А если конкретно, то он продает так называемое «мясо» иностранным любителям подобного рода кино. Его оператор, шизофреник, которого никто на киностудии не видит, ездит снимает по моргам, родильным домам и операционным, а режиссер Нехлебов вторую неделю не может найти себе хорошего оператора для сериала.

– Я знаю, почему ты рот открыл! – радостно заявляет на это Покрышкин. Фабер молчит. – Потому что ты узнал, что Кумус пишет книгу. Как же, кто-то еще смеет писать книжки, и не просто про Одноглазых, Хромых или Припадочных, а настоящую книгу! А в морги он ездит, потому что Ангел Кумус единственный в Москве уничтожитель вампиров! – Покрышкин стукнул по столу ладонью и икнул.

– Мне совершенно неинтересны литературные изыски шизофреников, – казалось, что Велис Уин задремал и еле ворочал языком, – и я еще не закончил. Кроме всего прочего, вы делаете музыкальные клипы с элементами ню и также продаете их на сторону. Мне это тоже совершенно неинтересно, но вчера, например, съемочная группа не смогла работать, потому что в павильоне с декорациями отделения милиции вы полчаса снимали голых девочек. Режиссер Нехлебов опять же почему-то хочет, чтобы именно ваш оператор снимал эротические сцены сериала.

– Мне пора, – поднялся Фабер.

– Почему твой великий писатель уже вторую неделю вертится на студии и щупает актрис? По совместительству? – Покрышкин не мог остановиться.

– Я сценарист! – не выдержал и повысил голос Велис Уин. – По моему сценарию ставят фильм!

– А у Нехлебова уже невроз! – радостно сообщает Покрышкин.

– Лев Иванович, – Фабер оперся руками о столик, – я посмотрел. В книжке эта сцена – полная чушь. Удивляет. Но в кино все по-другому. Пусть давит апельсин. Только не надо приводить на площадку посторонних. Не надо приводить женщин из милиции, или крутых бандитов, или зеков. Вы должны понять, что в книжке должно быть все по правде, а в кино наоборот. Не надо, чтобы мои актеры видели этих, как вы называете, «прототипов». Это выбивает их из колеи и доставляет дополнительные неприятности. Стас, – Фабер постучал по столу, и Покрышкин поднял голову, – я буду у тебя сегодня вечером. Надо поговорить.

Фабер нашел режиссера и постоял еще несколько минут вместе с ним сзади камеры, наблюдая, как Лидочка в коротком платьице и в лодочках на высоких каблуках раскидывает вокруг себя упитанных крепких мужиков, симметрично заполняя их неподвижными телами пространство «комнаты в гостинице».

– Мне нужен Ангел Кумус, – сказал Нехлебов, не поворачивая головы к Фаберу и иногда давая указания оператору, – а Пискунов рассказывает про него какие-то невероятные вещи, то ли он в моргах теперь снимает, то ли вообще расчленяет кого-то.

– Писатель, – вздохнул Фабер, – что с него возьмешь! Ты его поменьше слушай. Испорченное воображение – основной источник дохода.

К полудню небо затянулось тучами. Дождь накрапывал, отталкиваясь от свежих молодых листьев с еле слышным звоном, листья сопротивлялись, пружиня и подрагивая от каждой упругой капли. Ева слушала это сопротивление, стоя под огромной липой и радуясь вместе с деревом недолгой свежести раннего московского лета. Прислонившись спиной к стволу, Ева подняла голову вверх и задержала дыхание, став на цыпочки. Закружилась голова, и тело сразу подчинилось иллюзии полета, подаренной живым зеленым сплетеньем вверху.

– Друиды поклонялись деревьям до маниакальности жертвоприношения.

Ева вздрогнула и глубоко вздохнула. Перед ней стоял Аркаша, начальник аналитического отдела.

– Ты к нам идешь или просто гуляешь?

– Я по делу, – оторвалась от дерева Ева.

– Я в курсе. Ты неудачно выстрелила. – Аркаша пропустил ее вперед в стеклянных дверях.

– Аркаша, ты только послушай, что ты говоришь! Что такое вообще – удачный выстрел, если стреляешь в труп? Удачно попасть или удачно промахнуться? Я попала! – Ева плелась по ступенькам вверх. Аналитический отдел находился на третьем этаже в здании коммерческого банка, назывался страховым обществом и, кроме нескольких кабинетов, имел замаскированный вход в благоустроенную квартиру с пуленепробиваемыми окнами и постоянно обновляемым запасом необходимой провизии, достаточным для месячной отсидки. Жена Аркаши Зоя сидела за компьютером в кабинете с табличкой «Начальник отдела», в кабинете пахло духами и крепким кофе.

– Ты едешь из регионального управления. Тебя пропесочили, ты злая, обиженная и удивленная. Тебе нужна только капелька, одна капелька! – Зоя свернула ладошку, словно боялась расплескать пойманный дождь. – Понимания! Сочувствия! Утешения! Можешь убираться, у меня ничего такого нет.

– Как-нибудь обойдусь без сочувствия. Какие у тебя духи? – Ева принюхалась и напряглась.

– Духи? – Зоя быстро стучала по клавишам, не отводя взгляда от экрана.

Ева вздохнула, взяла ее сумочку и вытряхнула на стол.

– Ты что, сдурела?! – Зоя не поверила своим глазам. – Рыться в моей сумке!

Разгребая одной рукой сваленные в кучу пудреницу, помаду, две связки ключей, записную книжку, паспорт и удостоверение, три съежившихся разноцветных резиновых шарика, две плетенки-удавки с захватами для ладоней, набор металлических звездочек-убийц, пачки жевательной резинки, освежающие салфетки в маленьких пакетиках, Ева другой удерживала на расстоянии разъяренную маленькую обезьянку – Зою.

– Где это у тебя? Где у тебя духи?